Большая алия. Сборник рассказов о репатриации в Израиль

Бурьян и манна

Этот город посреди пустыни был создан для того, чтобы закрепить в пустыне еврейское присутствие и вытеснить отсюда бедуинов, считавших эту землю своею.

В первые годы после образования государства здесь селили иммигрантов из Северной Африки. Чуть позже поселили иммигрантов из Индии.

Но жившим здесь городок не нравился и при первой же возможности они отсюда уезжали либо в центр, либо прост в более крупные города.

Построенные здесь клуб, торговый центр, представлявший собой огромный квадрат посреди города, усеянный лавками и небольшими магазинами, не добавили городу привлекательности и граждане по-прежнему не желали здесь жить.

Потенциальных горожан отпугивало отсутствие работы и удаленность от центра и жили здесь в основном старики и те, кого принято относить к неблагополучным, или как их политкорректно называют- слабым слоям населения.

И тогда возник этот амбициозный проект, призванный коренным образом изменить ситуацию. Здесь решено было построить новый район города, который планировался как образцовый и элитный. Его население должны были составить люди исключительно с высшим образованием- инженеры, ученые, деятели искусств- в общем, интеллектуальная элита.

Скорее всего, подобная мысль об элитном районе пришла в голову какому-нибудь сионистскому деятелю хрущевского разлива, поскольку очень напоминала идею академгородка в Новосибирске.

По замыслу авторов, проект должен был стать гордостью всей страны и чем-то вроде «нигде в мире такого нет..»

Проект предусматривал шикарный парк, современные жилые дома, учреждения культуры и много чего еще.

Парк был разбит, дома украшены палисадниками, но потом что-то видно не заладилось, и район сначала незаметно, а потом все более явно стал терять свою привлекательность.

То ли для заселения района не хватило достаточно образованных, то ли еще по какой-то причине, но очень скоро он стал приобретать черты, не запланированные в проекте.

Главной проблемой являлось неучтенное авторами проекта века нежелание интеллектуалов менять свое уютное и комфортное жилье в элитных районах Тель-Авива на романтику пустыни.

Те же из интеллектуалов кто все-таки решились, в большинстве своем быстро разочаровались и поспешили обратно.

Дабы спасти проект, решено было использовать новый район для приобщения к высокой культуре новых иммигрантов, которые начали прибывать в страну ежедневно тысячами, а иногда и десятками тысяч.

Первыми в новые дома вселились иммигранты из Эфиопии.

Сразу после своего вселения их дети последовательно и терпеливо стали разбирать, точнее выковыривать камни из декоративных, каменных оград, окаймлявших палисадники, а те, что постарше, развлекались тем, что прикармливали бездомных собак и потом травили ими кошек.

Вслед за эфиопами приехали «русские».

С приездом «русских», стены подъездов покрылись недвусмысленными рисунками и надписями. Одновременно с росписью стен в подъездах, были разобраны интеркомы, а палисадники преврашены приехавшими детьми в футбольные поля.

Пока дети новых иммигрантов самозабвенно вытаптывали траву возле домов, их родители зарабатывали на жизнь и обустраивали собственные берлоги.

По выходным они.. оснастившись мангалами и огромными сумками со жратвой всей семьей важно шествовали в парк поблизости, где до вечера под музыку жарили мясо.

Этот понравившийся обычай они переняли у выходцев из Северной Африки, которые по выходным, а многие и без выходных, жарили и ели мясо здесь же.

Таким образом происходило сближение культур. Свидетельством этого сближения были мешки с мусором, а зачастую и мусор без мешков, разбросанные по всему парку, черные круги от костров и угля и все увеличивающиеся размеры залысин на месте искуственной травы.

Похоже что превращенные в пустырь полисадники, повсеместно раскиданные пакеты с мусором, изуродованные двери и стены домов никого беспокоили.

Разнообразили культурную жизнь городка и так называемые «русские магазины», которые с приездом «русских», стали рости как грибы после дождя и успешно конкурировавшие с ларьками выходцев из Северной Африки.

В «русских магазинах» продавались деликатесы из всех республик бывшего Союза, спиртное всех видов и этикеток и легкая закуска к нему.

И все было по-русски.

Очень быстро, эти магазины превратились в своего рода клубы, где люди зрелые любили собираться, чтобы в компании выпить пива и пообщаться.

Спустя какое-то время, к ним присоединились эфиопы, любившие пиво не меньше «русских» и всех других народов земли и культурной интеграции был дан новый, мощный толчок.

Здесь же по утрам собирались старики, приходившие за колбасой, варенниками и прочими деликатесами из прежней жизни. Местные продукты казались им невкусными и дорогими.

В процессе покупок они общались и попутно набирали бесплатные рекламные листки и газеты, которые днем прочитывали, а вечером застилали ими скамейки на которых часами вели светские беседы.

Утром эти газеты в перемешку со своими ивритскими аналогами устилали вытоптанные просторы палисадников и парков.

По мере того как район все больше и больше превращался в огромный, грязный пустырь он все больше походил на нечто среднее, между африканской и российской глубинкой, без ее полей лесов и рек.

Никому не мешало запустение, но кому-то мешали неуклюжие бетонные скамейки – наверное, из-за их недостаточной эстетичности. Поэтому их перевернули вверх дном.

Затем перевернули и сожгли киоск.

Кругом валялись кульки с мусором, посреди которого бегали никогда не умолкающие замурзанные дети.

Наркоманы, которым постоянно нужна вода порезали все оросительные трубы.

В результате, кустарники и вся зелень которая уцелела до сих пор высохли и выгорели и весь район превратился в огромный пустырь на котором рос лишь бурьян – такой же наглый, никчемный, и неистребимый как хамство и убожество вокруг него.

Летом стояла такая духота, что с наступлением вечера, все, кто хоть как-то могли двигаться выползали на улицу и тогда все обитатели района превращаясь в однообразную массу, прогуливались вокруг пустырей, которые как гигантская лысина, поглотили все пространство. Эта масса изнемогала от жары и праздности и лишь бурьяну все было безразлично. Ему было абсолютно безразлично происхождение воды, которую он находил в земле, была ли то вода с небес или из канализации. Он безразлично относился к солнцу если его было слишком много и не жалел о нем если его вовсе не было.

Он был из тех, кто не ломается, а лишь гнется если его пытаются затоптать, но жестоко мстит, когда его пытаются вырвать из земли, оставляя на руках обидчика занозы и глубокие раны.

Он вобще безразличен ко всему на свете: и к солнцу, и к публике его окружающей..

В принципе, только так здесь и можно выжить. Нежной зеленой траве здесь не место. Земля здесь лишена материнских чувств, и от нее не дождешься ни воды, ни злаков.

И люди живущие на этой земле казались частью ее плоти: безразличные и самовлюбленные, они хорошо уживались и с пустырем и с бурьяном

царившим повсюду.

Из прежних обитателей района осталась лишь одна странная пара. Все остальные кто мог -бежали подальше. Они как -то резко выделялись на фоне общей картины: странно одевались- мужчина всегда появлялся на улице в тройке, белой рубашке и галстуке. Он носил аккуратную рыжую бородку и такого же цвета усы. На публике он всегда появлялся в соломенной, неширокой шляпе. Женщина всегда была одета в небросские, длинные платья и всегда покрывала голову платком. Держались они скромно, а ее глаза постоянно лучились каким – то особым светом.

Почему они остались здесь никто не знал.

Говорили, что на местном кладбище похоронен их сын и они остались, чтобы быть поближе к нему.

Их палисадник был единственным выжившим из всех и они защищались от назойливой действительности как могли: цветами на окнах, двойными дверьми и книгами и Молитвой.

Новые обитатели района смотрели на них с недоумением, как на инопланетян, или путешественников из далекого прошлого.

От их дома струилось магическое тепло, запах ладана и воска свечей. Этот могучий дух будто окутывал дом странной пары.

По вечерам, когда женщина покрыв голову платком читала молитву, дом лучился теплым, мягким светом.

Странный дом как магнит притягивал зевак. Смотрели на них недоброжелательно, хотя и не трогали. Поговаривали что они состоят в какой-то религиозной секте.

Иногда, проходя мимо их дома некоторые с неприязнью говорили,: «Что они здесь забыли среди евреев?!»

Их доброжелательность ко всему что их окружало была непонятна соседу- непримиримому борцу с гнусной действительностью.

«Я в жизни себе не мог представить, что буду жить среди этого сброда», возмущался молодой человек с копной черных, кучерявых волос. «Что вы здесь нашли?!» патетически спрашивал он хозяев уцелевшего палисадника.

«Это Святая Земля» – загадочно произносили они в ответ но при этом их взгляды говорили о многом.

Они смотрели на юношу как на ребенка, который многого еще просто не в силах понять.

Впрочем, не только юноша никак не мог понять, что держит здесь эту странную пару. Этот вопрос себе и друг другу задавали многие, теряясь в догадках.

Им было непонятно, что они искали на этой земле.

И вот однажды произошло чудо.

В начале весны, после обильных дождей, прямо посреди пустыря пробился едва видимый глазу росток. Он стремительно рос и покрывался белым как снег цветом. Росток вырос за одну ночь и превратился в огромный куст, весь укутанный белоснежными хлопьями.

Это происшествие всколыхнуло всю местную публику, которая окружила белоснежный куст плотным кольцом и с любопытством глазела на непонятное чудо.

Они глазели на это чудо посреди бурьяна открыв рты и не в силах оторвать взгляды.

Впервые за много лет, стало так тихо, что была слышна даже молитва, которую читала та странная женщина перед образами и казалосоь, что все в этот миг слушали притихнув ее молитвы

Наконец кто-то из детей решился и дотронулся до белых хлопьев и даже поднес кор рту.

Белоснежные хлопья оказались мягкими ароматными и сладкими как мед.

Дети бережно собирали хлопья и ели их, забыв про футбол, велосипеды и про все на свете.

Теперь все свое свободное время, они бережно лелеяли и поливали этот куст – и «русские» и «эфиопы» и «индусы» и «мароканцы».

А куст все цвел и никто не мог найти этому чуду объяснения.

Но главное чудо произошло на пустыре: вытоптанный пустырь весь зацвел манной, и все вокруг стало белым как снег. На фоне этой белизны угрюмо чернел бурьян, недовольный тем, что его диктатура закончилась.

Поглядеть на это чудо пришли все: и дети и взрослые и даже немощные старики.

Все вместе они молча смотрели на произошедшее чудо, не в силах оторваться от величественной картины.

Из обывателей, они превратились в свидетелей чуда и теперь не уставали любоваться этим прекрасным зрелищем.

Но вот пригрело солнце, становясь все беспощаднее и цветы манны поникли, затем скукожились и превратились в черные, обуглившиеся головешки.

Пустырь снова стал серым, будто и не было чуда.

«Вот и все», уныло сказали старики.

Дети же быстро забыли о чудесных ростках и как ни в чем не бывало, продолжали играть в футбол на том самом месте, где еще совсем недавно цвели кусты манны.

И лишь сосед странной пары увидев гибель чуда расплакался как дитя.

«Не расстраивайтесь», сказала женщина «Манна не умерла. Она лишь спряталась глубоко в земле, чтобы снова зацвести с новой силой». Ее спутник лишь загадочно посмотрел на юношу, будто подтверждая слова женщины..

Им можно было верить. Они то твердо знали, что с первыми дождями, которые смоют все наносное и все нечистоты земля вокруг снова станет белой от Манны. Ведь Эта не простая земля.

Бывший Гуру

Провожая своих гостей, Аркадий все повторял одну и ту же фразу: моя жена – это просто чудо. При этом, он как – то беспомощно потирал руки и улыбался жалкой, натужной улыбкой.

В этот момент он был похож на старого, местечкового еврея, жалкого и одинокого.

За его фальшивым восторгом явно сквозили страх и растерянность.

Но у него не было для этого ни сил, ни мужества, чтобы признаться себе в реальном положении дел и он стоял с идиотской, восторженной улыбкой, и так-же идиотски-восторженно восхвалял свою чудо-жену, хотя она не имела никакого отношения ко всему предшествовавшему разговору.

Казалось, весь этот спектакль был расчитан именно на нее.

Оно так и было в действительности. Затылком он чувствовал, что она внимательно за ним наблюдает, за каждым его жестом, за каждым его словом, движением лица, или поворотом головы.

Ее внезапные появления и постоянно вопрошающий взгляд сильно угнетали его в последнее время.

Незаметно приоткрыв дверь, она украдкой наблюдала за его разговорами с посетителями, опасаясь, что что то пойдет не так и в этот момент она напоминала маленькую собачонку, бесстрашно защищающую своего большого хозяина.

А он при ее появлении, чувствовал себя незадачливым школьником застигнутым врасплох матерью, или учительницей. Он не знал в чем виноват перед ней, но был абсолютно уверен, что его вина будет выявлена и доказана, после чего он будет опозорен и наказан.

В последнее время, он сильно тушевался в ее присутствии, чувствуя себя дворняжкой, которую подобрали на улице и теперь кормят из милости.

Сам того не замечая, он растерянно потирал руки, как-будто ему было холодно и напряженно ждал, когда же гости уйдут.

Когда гости уходили, ему все казалось, что в их взглядах и выражении лиц была скрытая насмешка. Впрочем, может быть это ему лишь показалось?

Закрывая за гостями дверь, он иногда ощущал как невыносимо ноют у него затылок и плечи.

Боль была какой-то унылой, как ожидание ее тревожных вопросов: ну как? Ну что?

Когда она задавала свои вопросы, он начинал чувствовать досаду на нее, хотя без жены, которая никогда и ни в чем его не упрекала, он давно бы уже пропал здесь.

Это была ее идея – собрать группу наподобие той, что была у него в прежней жизни.

Только сейчас он понял, насколько идиотской была эта затея. После каждого такого начинания, он еще острее чувствовал собственную беспомощность, ненужность и… зависимость от нее.

При всей своей безудержной самовлюбленности, он прекрасно осозновал, что обанкротился как личность, как профессионал, как мужчина и единственным его достоянием была его жена, которая умела все: она стригла, красила, делала маникюр и педикюр и еще успевала продавать косметику.

И ее дходов вполне хватало на жизнь в хорошем районе в самом центре.

В последнее время ему казалось, что в его жизни незримо присутствует он сам и еще кто-то и этот кто-то все больше действовал ему на нервы, потому что все время утешал и ободрял его но делал это крайне неумело – ложь была очевидна и сам этот некто казалось был соткан из сплошной лжи.

Тот кого он утешал был состарившимся звездным мальчиком, из тех, кого переполняли бесчисленные амбиции и в ком души не чаяли родители.

Они заканчивали с золотой медалью школу, перебирали престижные вузы, уверенно заходили в любые двери, всегда были на виду, вызывая всеобщие зависть и восхищение.

Обласканные жизнью, они как бенгальские огни сыпали вокруг себя холодные искры своих нереализованных талантов, не замечая времени, пока однажды не натыкались на старость.

Старость будто ехидный и безжалостный ростовщик предъявляла незадачливому звездному мальчику счет, заставляя платить за все сразу.

Ему казалось несправедливым, что жизнь требует оплаты именно в тот момент, когда он оказался полным банкротом и от него абсолютно ничего не осталось. Но именно в этот момент пришлось платить за все сполна.

Его отец занимал высокую должность в министерстве транспорта. Мать была еврейкой, но благодаря фамилии и авторитету отца об этом мало кто знал и редко вспоминали.

Мать не чаяла в нем души и жила фактически лишь ради него и он довольно быстро уверовал в то, что весь этот мир создан лишь для него и для того, чтобы им восхищаться.

Он легко и радостно прожил первые семнадцать лет своей жизни.

Впоследствии же он поменял как минимум 4 ВУЗа, нигде долго не задерживаясь.

Мать оправдывала его тем, что любой институт слишком тесен для его талантов и ему очень нравилась эта ее версия.

Он настолько вошел в роль звездного мальчика сгибающегося под бременем собственных талантов, что любое усилие стало его тяготить и развалясь где-нибудь в кресле он вальяжно рассуждал о том, что еще не нашел свое высшее предназначение, а заниматься чем попало не желает.

Однако подойдя к 25 годам, он понял, что пора остепениться.

Где то к 27 он закончил медицинский, получив диплом психиатра.

Но однообразная работа где-нибудь в больнице или поликлиннике претила ему и он вскоре занялся главным делом своей жизни – поиском своего высшего предназначения.

В процессе поиска он успел трижды жениться и ото всех браков у него были дети.

Романы его были бурными, но непродолжительными. В процессе разводов он всегда чувствовал безоговорочную поддержку матери, которая утешала его и защищала от жестоких и коварных женщин так несправедливо обидевших ее сына.

К тому времени, отец перестал с ним разговаривать, считая его тунеядцем и асоциальным элементом, но тем не менее продолжал помогать в трудных ситуациях.

А таких было немало.

Так например, он решил писать диссертацию и рьяно взялся за дело.

Он видел себя новым Фрейдом, надеясь преподнести миру новую теорию или что то в этом роде.

Но прошло три года, а он так ничего и не написав в конце концов вылетел из аспирантуры и стал практиковать при санаториях в Крыму.

Однако спокойная жизнь очень скоро стала тяготить его. Ему не хватало в его новой деятельности чего-то, какого-то компонента без которого жизнь становится совершенно пресной и безвкусной.

А ему хотелось быть новатором, подвижником и решил пойти на перекор устоям.

Обращались к нему пациентки и он лечил их по Фрейду, видя корень всех бед в сексуальных расстройствах.

Когда Фрейд не помогал, он лечил своих пациенток в постели.

Так он познакомился с тремя своими женами, в их числе и с нынешней.

В то время, он бесстрашно спускался в бездонный подвал человеческого сознания и творил чудеса.

Пациентки его боготворили – он утешал их как мог до тех пор, пока о его методах лечения не стало известно начальству.

Разразился страшный скандал, его лишили диплома и работы.

Но Аркадий не расстерялся.

Из своих бывших пациенток и пациентов, которые смотрели на него как на Бога, он создал настоящую секту.

В течение нескольких лет, секта стремительно росла.

Приходившим к нему людям казалось, что он утверждает их право быть такими, какие они есть, а может быть и лучше чем непосвященные.

Аркадий создал для них искуственное общество, в котором все они были подобны аквариумным рыбкам, а он – их Богом.

Тогда, к нему в секту попадали лишь избранные, те, кого Бого-человек решил приблизить к себе.

Своих апостолов он покорял в том числе и уникальной способностью читать мысли на расстоянии.

Точнее, это было скорее не чтение, а внушение.

Общаясь с ним, люди слабые, особенно женщины быстро начинали верить в то, что его мысли, это их собственные и что его желания, это их желания.

Ни одна женщина из числа его пациенток не могла устоять перед его обаянием, когда он брал ее за руки и начинал рассказывать ей о ее судьбе.

Она начинала ему беззаветно верить, вера и восхищение скоро перерастали в любовь и он начинал лечить ее уже через постель.

Так попала в его объятья и она, его нынешняя жена. В отличие от других женщин прошедших через его постель, она не вернулась обратно к мужу а переехала к нему.

Она влюбилась в него без памяти, она поклонялась ему как божеству, смотрела на него как будто маленькая девочка на вдруг ожившего Будду.

Тогда, ей казалось, что он может легко разрешить любые, казалось самые неразрешимые проблемы и она слепо повиновалась ему во всем.

Он относился к ней снисходительно как к преданной собачонке, позволяя себя любить.

Но теперь все изменилось.

А началось все с того, что о секте узнали компетентные органы и завели на него уголовное дело.

Неизвестно чем бы все кончилось, но тут началась перестройка, и дела его снова резко пошли вверх.

Он даже начал готовиться к старту в большой политике, но тут снова начались проблемы.

Более именитые влиятельные гуру стали его теснить, снова начались проблемы с органами и в один прекрасный день, Аркадий вдруг обнаружил, что прижат к стенке.

Тогда бросив все, он буквально сбежал, сначала в Штаты, затем в Германию, пока не очутился в Израиле.

Здесь все его попытки подтвердить когда то полученный диплом с треском провалились.

Его былая слава никого не интересовала.

Попытки сблизиться с ортодоксами также не принесли результата.

Вдобавок ко всему, он никак не мог выучить язык.

Тогда он узнав о том, что здесь же живут бывшие члены его секты, попытался снова восстановить свое прежнее влияние.

Но и эта попытка не принесла никакого результата.

Аркадий уже не чувствовал былой уверенности, руки были холодными и люди всегда нуждавшиеся в сильной личности, быстро это почувствовали.

Прежняя восторженность быстро сменилась разочарованием, постепенно перераставшей в ненависть.

Поклонявшиеся идолу теперь желали вдребезги разбить его.

Сейчас он был полностью раздавлен и унижен, и по сути жил за счет жены.

При этом ему даже не приходило в голову найти себе простую работу.

Он был выше того, чтобы работать садовником, или просто рабочим на заводе.

Но она по-прежнему продолжала любить его со всей силой той внезапной, налетевшей как смерчь, восторженной любовью, но уже не как гения и Бога, а так как мать любит неудачливого, больного ребенка, или как идолопоклонница, крепко прижимающая к груди вдруг упавшего с полки идола.

Лишь в ее взгляде, восторг уступил место тревоге.

Когда они встретились, Дора работала медсестрой в больнице и жила с мужем, почти вдвое старше себя.

Она вышла замуж в 18 лет, влюбившись в преподавателя училища в котором училась.

С годами, юношеская влюбленность улетучилась и все их отношения ограничивались бытом.

Жизнь с мужем стала угнетать ее, у нее начались сильные головные боли, врачи и таблетки не помогали и тогда ей посоветовали обратиться к Аркадию.