В пучине гражданской войны. Карелы в поисках стратегий выживания. 1917–1922
Опубликованная три года спустя статья К. В. Гусева стала первым исследованием, в котором автор прямо заявил о необходимости пересмотра исторической концепции гражданской войны в Карелии. Гусев предложил отказаться от представления о крестьянских протестах как о «кулацких мятежах», а о Карельском временном правительстве – как об избранном «кулацким съездом». Автор показывает, что причиной крестьянского восстания 1921–1922 годов и более ранних антисоветских выступлений была прежде всего непродуманная политика местных властей. События 1921–1922 годов Гусев предлагает характеризовать не как «белофинскую авантюру», а как крестьянское восстание, поддержанное большой частью местного населения и схожее с кронштадтским мятежом и антоновщиной[42].
Монография Ю. М. Килина о карельской политике Советского государства в 1920–1941 годах внесла много нового в понимание финальных событий гражданской войны в Карелии. Автор решительно порывает с «большевистскоцентричной» картиной противостояния, предлагая разобраться в сложной системе взаимоотношения этих сил, выделяя при этом в качестве важной составляющей карельское националистическое движение. Вслед за Гусевым Килин предлагает применительно к событиям в Карелии 1921–1922 годов пользоваться термином «восстание». Цитируя справку Карельского областного отдела ГПУ, автор показывает, что «финские офицеры и вообще финны не играли большой роли как главари движения, за исключением Таккинена», а «самыми видными руководителями бандитизма были местные карелы»[43].
Впрочем, карельские события зимы 1921–1922 годов до сих пор по-разному интерпретируются в исторических сочинениях. По мнению Н. В. Фатуевой, Карельское восстание является одним из центральных событий так называемой «малой гражданской», или «крестьянской», войны[44]. В то же время И. В. Яблочкина считает, что события в Карелии не могут быть однозначно охарактеризованы как белофинская авантюра или как крестьянское восстание[45]. Н. И. Уткин и вовсе рассматривает события в Карелии в русле традиционной советской историографии как поход финских добровольцев в отрыве от внутренних причин восстания[46]. Апофеозом дискуссии является статья Л. А. Кутиловой, в которой автор именует события 1918–1922 годов советско-финской войной, очевидно, следуя за А. Б. Широкорадом, которого, впрочем, критикует за ошибки и поверхностные суждения[47]. Полагая важнейшим источником по истории концепции «Великой Финляндии» советский сборник документов от 1928 года и датируя создание КТК 1919 годом, Кутилова резюмирует: «все эти обстоятельства… придают войне впечатление неясности»[48]. На наш взгляд, связь событий зимы 1921–1922 годов с предыдущими явлениями гражданской войны является не только очевидной, более того – Карельское восстание стало прямым продолжением гражданской войны, что мы и продемонстрируем в главе 9.
О роли крестьянства в гражданской войне на Северо-Западе России писали С. В. Яров, Т. В. Осипова и Л. Г. Новикова[49], однако карельские сюжеты не получили в их работах должного освещения. М. И. Шумилов, один из авторов «Истории Карелии с древнейших времён до наших дней» и вовсе следует в русле традиционной историографии и избегает вывода о том, что именно непопулярная политика большевиков привела к многочисленным крестьянским восстаниям и сделала крестьян основными участниками антибольшевистского движения[50]. В то же время, как показывает Лаура Энгельштейн, именно война против крестьянства, которая порождала свои институты власти, стала самой сутью гражданской войны[51]. Более того, недавние исследования авторов этих строк демонстрируют, что именно крестьянство выступало в качестве основного противника советской власти в Карелии, поскольку «классическое» белое движение в этом регионе не сложилось[52].
В последние десятилетия историческая наука обогатилась несколькими пионерскими работами, посвящёнными карельским событиям периода гражданской войны. Одними из наиболее ярких следует считать исследования Е. Ю. Дубровской, которая использовала ранее неизвестные архивные материалы, в том числе собрание карельского Истпарта, представляющее собой главным образом коллекцию воспоминаний участников карельских национальных формирований[53]. Именно в её работах впервые была описана история Карельского отряда, а также даны мини-портреты главных участников событий, таких как один из организаторов Карельского отряда, рано погибший Ииво Ахава. Исследованиям Дубровской свойственны новые подходы – обращение к проблематике исторической памяти, гендерным проблемам и истории повседневности[54].
Тенденция последних лет, которой придерживаются и авторы этих строк – это погружение в историю национального движения на уровне отдельных волостей и деревень; введение в научный оборот, помимо общегубернских, материалов волостных и уездных исполкомов, военревкомов и парткомов, позволяющих понять, какие процессы шли в каждой деревне или волости. Подобный подход очень полезен именно для исследования такого феномена, как гражданская война, которая представляла собой противоборство не только политически детерминированных «сверху», но и стихийно возникающих «снизу», в народной гуще, сил. В этой работе мы покажем, как развивались сепаратистские настроения в Карелии, а местное население вынуждено было лавировать между противоборствующими силами.
Переход на микроуровень – это характерная черта современной историографии. Этот подход может, однако, рассматриваться не только в географическом ключе: он предполагает и обращение к персоналиям. Одной из первых таких работ стала совместная публикация российских и финляндских ученых по истории Ребольской волости, оказавшейся в эпицентре противоборствующих сил[55]. Исследования Пекки Ваары посвящены истории ухтинского рода Андроновых и судьбе Беломорской Карелии[56], а статьи Вахтолы и Кангаспуро раскрывают роль беломорской деревни Вокнаволок в годы гражданской войны[57]. Пробелы в изучении деятельности финнов – участников гражданской войны в Карелии были частично восполнены в работах Юсси Ниинистё и Мирко Харьюлы. Предметом исследования первого автора стали активисты, егеря и представители «белой Финляндии», такие как Боби Сивен и Курт Мартти Валлениус[58]. В то же время Харьюла в своей монографии осветил деятельность отрядов красных финнов, воевавших не только в Карелии, но и на других фронтах гражданской войны в России[59]. В заслугу автору стоит поставить публикацию 450-страничного приложения, в которое вошли краткие биографии красных финнов, списки различных воинских соединений и данные о потерях среди них. Одной из интереснейших последних работ финских историков стала монография Аапо Розелиуса и Оулы Силвеннойнена, посвящённая истории финских «племенных походов» в контексте общеевропейской политики. Среди наиболее привлекательных черт монографии Розелиуса и Силвеннойнена – соединение жанра микроистории с характерным для него интересом к судьбам отдельных исторических акторов, и широкого исторического полотна как фона для описываемых событий[60].
Уже упоминавшееся создание КТК является еще одним дискуссионным сюжетом в карельской истории, и здесь самые большие разночтения вызывает вопрос о причинах создания коммуны. Часть современных исследователей полагает, что главной причиной создания национальной карельской автономии была внешнеполитическая стратегия Советской России, а именно – необходимость иметь аргументы в споре с Финляндией на предстоящих мирных переговорах[61]. По другой версии, ключевым фактором было стремление руководителя КТК Эдварда Гюллинга к созданию образцового государства на границе с Финляндией как плацдарма для распространения идей коммунизма в Скандинавии[62]. А. А. Левкоев в своей диссертации впервые показал эти цели «красных финнов» и их противостояние «русско-карельской оппозиции» на раннем этапе существования КТК, а также тесную связь этого противостояния с настроениями и стратегиями карельского населения[63]. Ник Барон утверждает, что целью Гюллинга являлось прежде всего создание «великой Красной Финляндии», которая помогла бы уничтожить «неестественную» границу между родственными народами[64].
В рамках истории КТК стоит упомянуть диссертационные исследования Пекки Кауппалы и Маркку Кангаспуро о стратегиях и практиках большевистской власти в отношении карельского населения и карельской государственности. В отличие от большинства упомянутых нами финских историков, не работавших с советскими архивными коллекциями, Кауппала и Кангаспуро ввели в оборот широкий спектр материалов из советских/российских архивов[65]. Из современных исследований стоит также отметить монографию А. И. Бутвило[66], который «первым из исследователей обстоятельно анализирует государственно-правовой статус КТК»[67].
Завершая историографический обзор, нельзя не упомянуть труды британского историка Ника Барона, сыгравшие важную роль в изучении гражданской войны в Карелии[68], а также недавно защищенную диссертацию Алистера Райта об установлении советской власти в крае[69]. В целом, как нам кажется, происходит отрадное сближение финского, российского и других национальных историографических полей, нащупываются попытки выработать единые подходы к одной из наиболее трагических страниц в истории Карелии.
Глава 2
Карелы в предреволюционный период: между финской и российской зонами влияния
2.1. История карельского этноса
В начале XX века в России существовало пять компактных групп карел, проживавших в различных губерниях севера Европейской России: Новгородской, Тверской, Ярославской, Архангельской и Олонецкой. Помимо этого, значительные карельские регионы существовали в приграничных зонах Финляндии. В нашей работе пойдёт речь о двух группах карел, располагавшихся в смежном с Финляндией северо-западном регионе России и позже давших название существующей здесь Республике Карелия. Покажем основные вехи истории этой части карельского народа.
Этническая и политическая история карел, как и большинства приграничных народов, не отличалась стабильностью. Единый карельский этнос, регионом обитания которого к началу второго тысячелетия было северо-западное Приладожье, оказался впервые разделён на две части границей между Новгородом и Швецией, обозначенной в 1323 году по Ореховецкому мирному договору[70]. На протяжении всего средневековья карельские земли были ареной постоянных конфликтов между Востоком и Западом в лице сначала Швеции и Новгорода[71], а позже – Швеции и Московского царства. По подсчёту исследователей, с середины XII по конец XIV века между враждующими сторонами прошло не менее 30 баталий[72].
По Столбовскому мирному договору, заключённому после русско-шведской войны 1610–1617 годов, Россия потеряла, а Швеция получила Карельский уезд (переименованный под властью Швеции в «Кексгольмский лен») и район, населённый ижорой, получивший под шведским владычеством название Ингерманландия. Жёсткая политика шведских властей по отношению к обитателям завоёванных земель и их активная, зачастую насильственная лютеранизация привели к резко протестным настроениям карел. Когда в 1656 году вновь началась война Швеции с Россией, православное население с ликованием встречало русские войска, однако Россия проиграла войну, и землями опять завладели шведы. Опасаясь их мести, многие православные как из Ингерманландии, так и из Кексгольмского лена бежали под защиту России. Они осели в опустошённом поляками районе Твери, образовав тем самым ещё одну локальную группу карел в России, получившую название «тверские карелы».
Однако правлению шведов в завоёванных ими районах не суждено было оставаться долгим. Северная война (1700–1721) закончилась сокрушительным поражением Швеции, в результате которого она потеряла значительные территории, в том числе и часть Карелии с Кексгольмом[73]. С этого времени населённые карелами район Карельского перешейка с Выборгом и северо-западное Приладожье оставались частью Российской империи. После новой русско-шведской войны (1741–1743) Швеция лишилась ещё части территорий, и к уже принадлежавшим России землям, носившим название Старая Финляндия, присоединились территории до реки Кюми, и в состав России вошли города Хамина (Fredrikshamn), Лаппеенранта (Villmanstrand) и Савонлинна (Nyslott). Эта территория, заселённая карелами-лютеранами и частично этническими группами саво, получила название Выборгской губернии, а позже – Финляндской губернии. В 1809 году по результатам последней русско-шведской войны и по условиям Фридрихсгамского мира Финляндия была присоединена к России и получила автономию. Вскоре после этого, в 1812 году, Старая Финляндия была присоединена к остальной Финляндии и стала Выборгской губернией Великого княжества. Так получили административное оформление карельские районы Великого княжества Финляндского.
К этому времени Российская Карелия в административном отношении вошла в созданный в середине XVII века Олонецкий уезд, центром которого был город Олонец. Примерно к этому же времени в Российской Карелии сформировались основные этно-территориальные группы карел. Продвинувшиеся на север вдоль границы со Швецией части карельского этноса, смешавшись с саамами, стали основой для формирования группы северных, или беломорских, карел[74]. Карелы из Корельского уезда мигрировали на восток, на территорию, расположенную между Онежским и Ладожским озёрами, смешиваясь с издавна проживавшими там вепсами (весью). В восточном Приладожье, на Олонецкой равнине, где потомки карел имели численное преимущество, образовалась этническая группа карел-ливвиков. В западном Прионежье доминировали вепсы, и здесь сложилась другая карельская этническая группа – людики, язык которых ближе к вепсскому. Эта этническая картина, – конечно, очерченная нами весьма схематично, – сохранилась в основном в Российской Карелии и до наших дней.
В административном отношении территории расселения российских карел уже в XVIII веке относились к двум губерниям – Олонецкой и Архангельской[75]. Это деление сохранилось вплоть до 1920 года. В современной историографии вся заселённая карелами территория Олонецкой губернии носит название Олонецкая Карелия (по-фински – Aunuksen Karjala). Группа северных карел, заселявшая запад Архангельской губернии, традиционно носит название кемские, или беломорские, карелы (vienankarjalaiset), а заселённый ими регион в XIX – начале XX века назывался либо Карельским Поморьем, либо Кемской, или Архангельской, Карелией. В современной российской историографии этот район принято называть Беломорской Карелией (по-фински – Vienan Karjala). К началу XX века карелы более или менее компактно населяли четыре уезда: Повенецкий, Петрозаводский и Олонецкий уезды Олонецкой губернии и Кемский уезд Архангельской губернии.
По Всероссийской переписи населения 1897 года, общая численность карел, проживавших в России, составляла 208 100 человек, из них карельское население Олонецкой и Архангельской губерний (на территории со временной республики Карелия) составляло 78 936 человек (59 414 в Олонецкой и 19 522 в Архангельской губерниях)[76]. Большие группы карел проживали в Тверской (117 680) и Новгородской (9800) губерниях[77].
Приведём более конкретные данные о карелах Олонецкой и Архангельской губерний, которым посвящена наша работа.
В каждом из упомянутых нами четырёх уездов они составляли значительную часть населения, соседствуя главным образом с русскими (в переписи фигурирует название «великороссы»). Так, в Повенецком уезде, располагавшемся на севере Олонецкой губернии, всё население составляло 26 381 человек, из них карел было 13 106 (49,7 %), и почти столько же русских (13 036, или 49,4 %). В более южном и индустриальном Петрозаводском уезде с населением в 79 712 человек карелы составляли меньшинство (17 643 человек, или 22 %), наряду с вепсами (7257, или 9 %), а русские – подавляющее большинство (53 516, или 67 %). Наконец, в располагавшемся на юге губернии обширном Олонецком уезде карелы составляли большинство населения – из 39 990 человек, проживавших в уезде, карел было 28 532, или 71 % (ср. – русских 10 794, или чуть менее 30 %)[78].
Архангельская губерния была самой обширной из губерний европейской России, и карельское население составляло в ней мизерное меньшинство (в губернии в целом проживало 346 536 человек, а карельское население насчитывало 19 522 человека, или 5,6 %. Однако в Кемском уезде, располагавшемся на границе с Великим княжеством Финляндским, карелы составляли более половины его населения (19 236 человек из 35 392, или 54 %). Русское население Кемского уезда (45 % всех жителей уезда) располагалось в его восточной части, главным образом на побережье Белого моря[79].
Карелы почти поголовно были крестьянами. В Кемском уезде к крестьянскому сословию относились 99,6 % карел, в Повенецком уезде – 97,3 %, в Олонецком – 95 %, а в Петрозаводском – 91,7 %[80]. Однако большая часть карел, особенно в северных волостях, несмотря на принадлежность к крестьянскому сословию, не могла прокормиться только крестьянским трудом, и активно занималась побочными промыслами. По статистике 1910 года, в структуре всех прибылей крестьянина Олонецкой губернии доходы от земледелия составляли всего 40,7 %, от скотоводства – 10,7 %, а от промыслов – 31,7 %[81]. К числу развитых в карельских волостях промыслов следует отнести рыболовство и охоту, кустарные промыслы и лесное дело. Очень развиты были отхожие промыслы – в 1900 году в населённых карелами уездах Олонецкой губернии крестьянам было выдано 20 600 паспортов, а в Кемском уезде 4 700 паспортов. В 1899 году доход карельских уездов Олонецкой губернии от отхожих промыслов составлял 71 % от всех побочных заработков крестьян[82].
Заканчивая социальный портрет карельских крестьян, нельзя обойти тему особого типа отхожего промысла, очень развитого в Кемском уезде и северо-западных приграничных волостях Олонецкой губернии: коробейничества. Карелы традиционно вели разносную торговлю на территории Финляндии, торгуя тканями и галантереей. Широко развитое коробейничество стало одним из каналов финского влияния на жизнь российских карел[83].
2.2. Проект «Великой Финляндии» и карелы
Приграничный статус карельских регионов Северо-Запада России во многом предопределил их специфику развития и в начале XX века. Близость Финляндии, а также этническое родство карел и финнов стало одним из важнейших обстоятельств, отразившихся на происходивших в крае процессах. Особенно весомым фактором следует считать сформировавшееся к началу XX века в Финляндии националистическое движение с его специфической идеологией. В центре этой идеологии находилась идея «Великой Финляндии», роль которой как двигательной силы многих описываемых в этой книге событий нельзя переоценить. Предлагаем читателю небольшой экскурс в историю вопроса.
С первой четверти XIX века Финляндия переживала период национального становления, который был неизбежно связан с поисками корней и построением национального мифа. Это и привело финских национальных активистов к «открытию» древней Карелии и её идеологической маркировке как «Золотого века» финской истории[84]. Основная часть рун Калевалы была собрана на территории Российской Карелии, и их напели известному собирателю рун Калевалы Элиасу Лённроту карельские сказители. Карельский по происхождению эпос дал основу для создания мифической истории финнов и карел, и именно мифическая страна обитания героев эпоса – Калевала – была трактована как общая прародина обоих народов.
Идея, что «воображаемое Отечество» у карел и финнов общее, овладела умами финских интеллектуалов и обусловила их пристальный интерес к карелам. Один из выдающихся национальных деятелей Финляндии, писатель, журналист и историк Закариас Топелиус (Zachris Topelius), читая в 1843 году лекцию по истории Финляндии, выразил мысль о том, что Финляндия и Карелия в совокупности представляют собой «Великую Финляндию», или Восточную Фенноскандию[85]. Позже идея «Великой Финляндии» предопределила представление о Карелии (как финской, так и российской) как ирреденте – части так называемого «разделённого народа», финнов.
Тот же Топелиус стал и незаменимым популяризатором этой идеи – в вышедшей на 30 лет позже книге для чтения «Maamme kirja» («Наша страна»), ставшей фактически евангелием финского национализма, он весьма образно писал: «Финский народ – как дерево, которое уходит своими корнями в землю. Его самые большие и мощные корни – это две родственных нации, которые долго были разлучены, а сейчас соединились, а именно – карелы и хяме»[86]. «Maamme kirja» долгие десятилетия – как до, так и после обретения Финляндией независимости, – была в числе обязательных книг для изучения финскими школьниками.
Мы могли бы привести множество примеров того, как идея «Великой Финляндии» с непременным включением в неё Карелии выражалась в финской публицистике и литературе второй половины XIX века. Один из наиболее энергичных, сжатых и точных геополитических манифестов сторонников идеи «Великой Финляндии» – стихотворение Августа Алквиста (August Ahlqvist), известного поэта и языковеда, публиковавшего стихи под псевдонимом А. Оксанен (A. Oksanen). Цитируемое нами произведение называется «Власть Финляндии» («Suomen valta»); в нём, в частности, говорится:
«Онежское озеро, Ботнический залив,Берега Ауры, устье Двины, —Там финское величие,Которое не принадлежит никому другому»[87].В первых двух строфах Алквист очерчивает границы будущей «Великой Финляндии». На востоке это – Онежское озеро и Белое море вплоть до устья реки Двины, на западе – Ботнический залив, и на юго-западе – река Аура, впадающая в Балтийское море. Как видим, в своё «воображаемое Отечество» Алквист включил Восточную (Российскую) Карелию и даже те русские районы Олонецкой и Архангельской губерний, которые к ней примыкали. Конечно, в разное время разные группы национальных деятелей Финляндии очерчивали границы «Великой Финляндии» по-иному, и заселённые русскими районы не всегда попадали внутрь этих границ – но, самое главное, Российская Карелия неизменно оставалась частью этого проекта.
Всё вышесказанное объясняет, почему финские националисты традиционно относились к карелам как к будущей составной части финской нации. На протяжении всего XIX века эта идея развивалась, и для неё находились всё новые обоснования. Так, поэт Эмиль фон Квантен включил идею объединения карел и финнов в свой геополитический проект, оформленный им в работе «Фенномания и скандинавизм», вышедшей в свет в 1855 году. По его мнению, в Европе после Крымской войны сложилось два противоположных лагеря: западные страны, представляющие либерализм и прогресс, и Россия, угрожающая им. Чтобы предотвратить опасность, исходящую от России, необходимо объединиться, например, Швеции и Финляндии[88]. Этому союзу, согласно Квантену, понадобится новая безопасная граница, которая на востоке должна будет проходить по линии Ладога – Свирь – Онежское озеро – Белое море. Таким образом карелы, которые по духу являются финнами, смогут объединиться со своими братьями в Финляндии[89]. Примерно в это же время лингвист, преподаватель Абоской академии Эрик Густав Эрстрём одним из первых высказал идею о том, что основой для объединения финнов и карел может стать единый язык[90].
Уже приблизительно с середины XIX века в поле зрения финляндских национальных активистов попали российские карелы, которые также воспринимались ими как естественная и непременная часть «большой финской нации». Тот же Топелиус в одной из своих лекций утверждал, что «российские карелы, которые если не по имени, то по духу являются истинными финнами, от которых записана большая часть Калевалы, будут объединены со своими финскими братьями»[91]. Эта мысль всё более укоренялась в среде финских националистов и стала одной из основ национального мифа.
Постепенно формировался интерес финских национальных романтиков к культуре Российской Карелии, которая казалась им неким идеальным хранилищем финской древней традиции, краем, где надлежит искать свою национальную идентичность и культурные корни. К концу XIX века сформировалось явление, получившее в литературе название «карелианизм», в котором историк Ханнес Сихво отмечал две составляющих – культурный карелианизм и политический карелианизм. В течение двух десятилетий карелианизм развился в полноценное политическое течение, «подкреплённое чувством моральной обязанности помочь угнетённому родственному народу» и развить в нём национальное самосознание[92]. Идея «Великой Финляндии» созрела; сформировалось отношение финских активистов к Российской Карелии как к ирреденте, оторванному куску великофинского государства.
Начав с романтических поездок в Российскую Карелию с целью её изучения, финские национальные активисты постепенно перешли к практической деятельности. В 1906 году в г. Тампере (Таммерфорс) создана первая карельская националистическая организация «Союз беломорских карел», основными задачами которой было просвещение карел, внедрение в их быт финской культуры и экономическая помощь. При этом самый широкий слой населения Карелии, крестьянство, почти не был вовлечён во вновь созданную организацию. Не случайна и ориентация Союза на Финляндию – основная часть его членов (почти 80 %) проживала в Великом княжестве и/или была финнами по национальности. Одновременно, с 1906 года начала действовать на территории Российской Карелии и лютеранская миссия. Впрочем, активные полицейские мероприятия местных властей уже через три года сделали финскую национальную и религиозную деятельность в карельских районах невозможной[93].