В Доме архитекторов жили девчонки, дочери знаменитых архитекторов: Ира Черняк, Наташа Мовчан, Рита Голосова, Таня и Серёжа Бархины, Ира Кусакова.
Когда я вспоминала про Виту и Беллу Виленских, то забыла сказать, что их отец, Борис Виленский, был архитектором станций метро «Красносельская», «Аэропорт» и «Партизанская». А муж Виты – Игорь Шаферан – был известнейшим поэтом-песенником.
В феврале месяце 2022 года была передача, ему посвящённая. Умер он без всяких наград, а написал более 1000 песен. И это не однодневки как РЭПерские. «На тебе сошёлся клином белый свет» была посвящена Вите. «Ромашки спрятались, поникли лютики» стала народной. «На пароходе музыка играла» – и до сих пор играет. Жили они в доме «на ногах» на Садовом кольце, на Зубовском бульваре. Беседу вела уже повзрослевшая его дочка с такой же копной рыжих вьющихся волос как у Витки.
Все празднования Дня Победы, оформленные салютом, мы бегали смотреть на высокий берег Москва-реки через арку Дома архитекторов. Сначала из пушек стреляли с крыши Дома архитекторов редкими выстрелами. Огни салюта были только четырёх цветов, и мы соревновались кто больше наберёт остатков от снарядов салюта. Потом, когда был построен Университет, по левую руку на Воробьёвых горах в небе вспыхивали яркие облака. И где-то за Дорогомиловкой, прямо – второй источник, а по правую руку – салют то ли с площади Восстания, то ли из Кремля. Количество залпов с каждым годом увеличивалось.
С Виталием мы уже ходили и на Бородинский мост (кишел от толпы людей, и мы думали: «провалится мост», но выдержал. А теперь из Парка культуры гром залпов по любому поводу (из ресторанов).
В 90-х годах XX века на Москва-реке был ресторан-дебаркадер. День рождения любого «туза-олигарха» отмечался салютом, и вся Плющиха не спала.
Из писем бабушки знаю как трудно было найти хорошие продукты. Мама работала и днём, и ночью. Днём – в секретариате ГИТИСа у Баяджиева (автор книги «Театры Франции»), а ночью печатала кому-то лекции, кому-то книги.
Не помню, какой радиоприёмник был в самом детстве. Потом был одноканальный белый ящичек, крутилась рукояточка. Слушала «Мурзилку», «Пионерскую зорьку», запомнилось как читала Бабанова «Тимура и его команду», как Василий Качалов читал Есенина «Дай друг на счастье лапу мне…». Никаких заграниц не искали. Потом полюбила передачи о животных Александра Згуриди, позже, с мамой, уже смотрели Василия Пескова, потом появился Николай Дроздов, а теперь смотрю «Видео видели» и канал «Живая планета» о любопытных и редких животных с комментариями учёных. Потом появился радиоприёмник ВЭФ, и я начала интересоваться политикой и джазом. Теперь всё доступно по телевизору.
А первый телевизор со стеклянной линзой, заполненной водой, появился у тёти Лены Цейтлин в квартире № 14. В большой комнате у них собирались Галя Сокольникова, Марина Круглова, я, тётя Лена, дядя Айзик. Люди были очень добрые. А потом мы купили телевизор «Темп» с маленьким экраном. А телевизор «Рекорд» мы везли на санках с мужем из Александрова, где находился известнейший на всю Россию радиозавод. А потом соседи сагитировали меня купить современный занимающий мало места телевизор «Samsung».
Нам с мамой нравились передачи с Александром Каплером, потом – с Валентиной Леонтьевой, затем – с Василием Песковым. Сейчас люблю путешествовать вместе с Дмитрием Крыловом (его голос интеллигента успокаивает нервную систему). Смотрю всё по каналу «Культура» и возмущаюсь передачей «Маски» (это просто позор…). Конечно, слушаю оперы, но раздражает то, что смотришь в субботу, повторяется в воскресенье. Слава Богу, что вспомнили сейчас про фильмы 70-80-х годов: «Старший сын», «Юркины рассветы», «Три тополя на Плющихе». И интонации у артистов не орущие, и раскрытие характеров героев не вытеснено «стрелялками», матерными словами и отлакированными костюмами. Всё хорошее – всё в прошлом.
Все новшества в литературе добывали из журналов: «Дружба народов», «Юность», «Наука и жизнь», «Иностранная литература», «Техника молодёжи», «Роман-газета». Стояли в очереди в библиотеке на них, получали по блату (распространённое слово в то время). А теперь бумажные книги читают единицы, по диагонали, а в основном в электронном виде, не получая удовольствия от шуршания страниц…
Глава 3. ВСЁ О МАМЕ.
ЗА ВСЁ ТЕБЯ БЛАГОДАРЮ
Я нашла много позже, чем начинала книгу, выписку из церковных записей от 30 октября (12 ноября по новому стилю) 1904 года, что в семье купца 1-ой гильдии Абрама Иосифовича и Розалии Куперманов в городе Николаеве родилась дочь Ольга. Но евреям позже разрешили менять имена и Оля, Зёзя и Шурик стали Георгиевичами.
А мама была для меня всем – и папой, и мамой, и дедушкой, и бабушкой, и прадедушкой, и прабабушкой. Я даже после смерти мамы называла Виталия мамусей. Вопрос веры возникает у меня часто. Но мама для меня и Бог, и ангел-хранитель. Мамины родинки, мамины болезни, мамина вера во врачей, мамина привычка закусывать губу от боли, не кричать и не мешать врачу, не хватать его за руку… Мамина решимость бросаться на помощь людям и получать «хорошие» уроки жизни. Мы так с ней и не усвоили одну простую истину: «Не делай добра – не получишь зла». Мамина привычка называть всех ласковыми прозвищами: «Светик», «Ленок», «Натуха», «Люлёк». «Галчонок», «Серёга».
Вот какое письмо прислала мне перед смертью институтская однокурсница Рая Вейцман: «Ирочка, напиши подробно о себе. Я тебя всегда любила. Помню как на 1-ом курсе вы с Ольгой Георгиевной меня лечили. Побольше тебе и радости, побольше удачи. Ты была у нас самая умная и красивая в группе. Какая красавица Ольга Георгиевна. Ты удивительно на неё похожа. У меня есть твоя фотография с распущенными волосами – одно лицо. И характером ты в неё – сильная, не нытик».
А теперь я хочу вас познакомить с письмом мамы в НИКУДА от 31 июля 1937 года. «Я хочу иметь девочку – спокойную, хорошую дочку, похожую на мою маму (красота), Её будут звать Ирина, Ирина Викторовна Данциг! И это будет моя дочка, а значит и Витина. Она будет только твоей, Витенька». Первое время в школе я была Ирина Александровна, т.к.Пикмана заставили пойти в ЗАГС. С 1953 года я была Ирина Владимировна – отчим записал меня на своё имя. Фамилию мы никогда не меняли – ни мама, ни я, – не смотря на то, что она связана с 5-ым пунктом.
«Пусть каждая минута,
Каждый час
Приносят тебе только радость
И счастье, моя кошечка».
Это последнее поздравление мамы на мой день рождения лежало под подушкой в 1988 году, напечатанное на машинке на библиотечной карточке. Сейчас оно в рамке, за фотографией мамы, рядом с календариком 1988 года, где обведена цифра 10 октября. А в 85 лет я надела на палец её любимое гранатовое кольцо, которое она всегда носила, хотя были и другие кольца.
Мама умела переносить боль в себе. Первое кровотечение началось при дяде Володе. Маму положили в больницу, а он запил. Второе крушение – обнаружили рак груди. С моей помощью, через родителей школы № 589 я устроила её в больницу на Пироговку. Облучили, пережгли, три года мама ходила с открытой раной, закрывая ее сооружённым из проволоки каркасиком. Эта была та грудь, на которой всегда были видны швы нитки. Как-то я спросила у мамы: «Что это такое?». Мама, отшучиваясь, сказала: «Ты прокусила». И я долго верила этому (это была молочница). Через 20 лет – кровотечение, рак матки. Институт им.Герцена. Каждый день я должна была быть в больнице после уроков. К этому времени у мамы осталась только одна подруга – тётя Нина, которая её и посещала. От всех остальных мама скрывала свою болезнь, т.к.рак считался заразным. А в 1988 году, в октябре, мама попала в 61 Городскую клиническую больницу, на улице Доватора. С колоноскопии сошёл мертвец – так было больно. Отдали помыть перед операцией. Мой муж, Виталий, нёс её на руках (за это я прощала ему его неблаговидные поступки всю оставшуюся жизнь). Я постригла маме ногти на ногах и случайно задела сосудик. Возвратили обратно в палату – гангрена. Мама закусывала губу, но ни разу не вскрикнула. Эта сцена всю жизнь стоит у меня перед глазами. И, может быть, поэтому ни на одной операции, ни при одном болезненном уколе я не мешаю врачам и никогда не кричу, только закусываю губу.
Эту фотографию я называю «Любовь»
«Будь же ты во век благословенна». Сёстры Сергея Есенина, Катя и Александра, говорили, что в записях брата проскальзывала мысль: «Кроме матери, все остальные – это не родная кровь». Ведь же мать Есенина развелась с его отцом, он жил отдельно в Москве и в Константиново только наезжал.
Из дневников мамы я поняла, что она никогда со своей мамой (моей бабушкой) не делилась переживаниями. Старшие дети больше любили отца, мама росла с отчимом, которого называла дядей. Никогда мне не говорила о том, что у неё был отчим. Очень любила своих братьев: «Мои мальчики уехали в Петербург получать образование». Она переживала расставания с ними, с кем поделиться секретами? Поэтому всю Душу она изливала на бумаге (отсюда эти два дневника). Двоюродная сестра Оля, которая жила с ними в Берлине, иногда была подругой, а иногда конкурентом в дружбе с другими мальчиками. Позже, когда мама забеременела от Саши Пикмана, то расстраивать свою маму не стала. Сашу его родственники заставили записать меня в метрике, но сам он никогда меня не вспомнил и никогда не давал маме денег на моё воспитание. «Как девочка?» (а не дочка) – в одной из двух открыток… Я не знаю какие черты характера у меня от него. О внешности не говорю – я вся в бабушку.
Когда мама «влипла», то и написала письмо своей первой гимназической учительнице Иде Ефимовне Народицкой, прося совета. Я не понимала, кого она называла мама Ида? Это была та учительница. И узнала я о ней только после смерти мамы.
25 мая 1937 года. «Не удивляйтесь, пишет вам уже не девочка, совсем взрослая женщина. Ида Ефимовна, я вообще принадлежу к породе очень скрытных людей. Я никому и никогда не рассказываю о себе, но помните, как я приехала к Вам в Ленинград и рассказала всё о себе. Я почему-то убеждена, что вы меня поймёте.
Ида Ефимовна! Дайте мне совет. Вы единственный человек, мнение которого для меня будет авторитетно. Я ожидаю ребёнка от человека, который ко мне плохо относится, и боюсь, что совсем никак не будет относиться к ребёнку. Я даже не знаю, что больше меня мучает: его отношение ко мне или то, что у ребёнка не будет отца. Мне хочется самой иметь ребёнка и самой его воспитывать. С Витюшей у меня никогда не было детей, у меня нет материнских инстинктов. Моя жизнь была полна, я была счастлива (по молодости, по глупости не хотела). Сейчас я безумно жалею об этом. Сейчас у меня был бы ребёнок от любимого человека. Этот человек знал Витю, когда мы приехали в Москву в 1927 году (он даже его далёкий родственник), а для меня всё, что связано с Витей, дорого и близко. 1,5 месяца он ухаживал, нам было приятно вместе, и вот он остался у меня. Через неделю разошлись, поняла , что это не то. А через неделю я понимаю, что влипла. Я пошла к нему и думала, что поженимся, а потом разведёмся хотя бы через полгода. Ребёнок как мой, так и его… А он думает, во всём виновата я. А он ничего не должен делать, я одна должна решить иметь ли ребёнка. Может я не права? Он всё время говорит, что все ведут себя как он, что он не исключение. Как по-вашему? Конечно, я хотела сделать аборт, но мне не удалось. Смогу ли я иметь ребёнка от этого человека? А вдруг у него будет характер его отца? Ваше мнение для меня авторитетно. Мне трудно живётся с мамой. Я работаю на службе и дома. Как хорошая ломовая лошадь. Мама себя чувствует неважно. Для ребёнка надо будет взять няню. Хватит ли у меня сил всё это вынести на своих плечах? Почему вас спрашиваю? Нашла возможность сделать преждевременные роды Предупредили, что на 50% я рискую отправиться на тот свет. Я не одна. А как с мамой? На алименты мне рассчитывать не приходится – он ушёл с работы».
Петроград, 15 мая 1922 года. «Милая моя девочка. Тебя, семилетнюю дикую девочку, способную, иногда милую и ласковую, а иногда непокорную и своенравную я помню. Мне приятно думать, что в большой славной девушке есть что-то хорошее, мною заложенное. Пожалей свою мамочку». Это был ответ на детскую жалобу. Когда в Ленинграде Ида Ефимовна теряет место в гимназии, когда погибает её единственный сын, то на вопрос: «Почему так долго не пишете?», – мама ей отвечает. Но узнаёт от соседей, что, пробыв в больнице всего 1 неделю, 17 августа 1947 года мама Ида скончалась. Так моя мама лишилась второй матери. А бабушка после смерти отчима, в 1930 году, конечно, приехала к маме в Москву. Никогда не работавшая, больная, на плечи к маме. В Москве бабушка жила как барыня. Мама с Витей сняли квартиру на улице Станкевича так, чтобы у бабушки была отдельная комната. Они с Витей звали её «мухой». Так как относилась бабушка к Вите, мог позавидовать любой зять (мама говорила: «Когда ты выйдешь замуж, я буду относиться к твоему мужу, как бабушка относилась к моему». Но когда мама осталась одна, родила меня без мужа, бабушка возилась со мной, обшивала как принцессу – «девочка в кружавчиках». И в эвакуацию поехала со мной, т.к.мама работала на военном заводе, и её не отпустили. И без мамы со мной страдала (см.письма бабушки из эвакуации).
Я была «солнышком», «рыбкой», «воробушком», меня 2 месяца звали Лялей потому, что Мама хотела Ириной, а бабушка – Ирэной. Записали Ириной. Но я осталась Лялей, Лякой, Лясенькой, Лясулей, Лялькой. И только, когда я провинялась, то слышала: Ира, Ирина. Во дворе все звали Лякой. В 2018 году умерла соседка, родственница Гали Сокольниковой. Та до последнего дня звала меня Лякой. И это был звоночек от мамы.
Четыре мужа моей мамы (четыре моих отца)
О судьбе первого маминого мужа Данцига Виктора Акимовича можно прочесть в книге «Сказка о любви» (proza.ru) и в главе «Про это».
«Счастье моей жизни зависит от тебя. Если было бы можно, я бы запер тебя в темницу своего сердца», – писал Наполеон Жозефине в 1807 году (в XIX веке). А в XX веке не император, а интеллигентный специалист по льну, Витя Данциг, боготворил Оленьку и каждый день, а иногда и 4 раза в день, находясь в захолустье или за границей, писал своей «любе» до самого расстрела.
Подарки Вити маме
«Хранят так много дорогого
Чуть пожелтевшие листы»…
Кроме истории с духами «Coty», включившей имена Лили, Эльзы, Примакова, следует история о книгах. Раньше дарили книги и их подписывали. По разным поводам Витя дарил Оле книги и как разнообразно и нежно он их подписывал. Т.к. после его ареста мама боялась обыска, то сохранились только первые листы с посвящениями. Их она брала в эвакуацию вместе с двумя чемоданчиками писем. Их сохраняю и я. А самая любимая мамина книга «Декамерон», издательства «Академия», так и стоит на книжной полке.
Мама была очень способна к языкам. Позже она была машинисткой со знанием 4-х языков: немецкого, английского, французского и русского. Витя дарит ей научную книгу по льну 8 апреля 1927 года: «Олюша! Может быть, эта книга, написанная на любимом тобой языке, заставит тебя познакомиться с профессией твоего мужа».
Книга Максима Горького: «Моему Люшкину на третий тяжёлый, полный «тревог» и прочей «муры» год жизни в СССР (и со мной). Витя. 1 октября 1929 года».
Книга «Дон Кихот Ламанчский», издательство «Академия», 1929 год. «Олюшка – «за рабочее содружество» в издательстве «Вестника».
«Моей дорогой девочке, о которой много думаю – дни, часы, секунды, даже доли секунды. Витя. Ленинград». Книга Василия Каменского «Пугачёв», август 1931 года. Витя знал Василия Каменского, а мама после войны была знакома с его сыном. Я тогда была подростком и его не помню.
Книга «Пятиречье»: «Люшке – после поездки в Армавир и Баку в память о нашей договорённости о чём-то (и о ком-то). Москва, 13 декабря 1931 года. Витя».
Всю жизнь я мечтала, чтобы меня, очень ласковую девочку и женщину, называли ласковыми словами. Но мне попадались мужланы, которые, кроме слова «Ира», произнести ничего не умели. А когда я первый раз открыла это сокровище – около шестисот писем о любви – со мной была истерика.
О духах Coty
В 2003 году археологи обнаружили на Кипре аромат с нотами аниса, сосны и бергамота, созданный 400 лет тому назад. Флакон с ароматом – лучший символ духа и стиля эпохи. с 1930 года в нашей семье хранится один из двух флаконов французских духов Coty. Мама очень любила эти духи. О судьбе его дарителя и хранительницы вы можете прочесть в книге «Сказка о любви».
Франсуа Коти слыл в 20-30-х годах XX века Наполеоном парфюмерии. На самом деле фамилия знаменитого парфюмера-корсиканца Франсуа Спетурно. Во Франции он был известен как «Золотой Нос». Хрустальная притёртая пробка вытачивалась на заводах Баккара. Художником был Рене Лалик. Это было произведением искусства. Коробочка с золотым знаком, флакон и ватка хранят ещё аромат этих духов. Умер Коти в том же 1934 году, когда был расстрелян Витя Данциг, подаривший духи маме. Коллекционеры, имейте ввиду.
Прочла у Мариенгофа о Сухаревском рынке, где в голодные 18-21-е годы можно было купить всё, лишь бы деньги были: «Парень торгует английским шевиотом, парфюмерией «Coty», шёлковыми чулками и сливочным маслом». Эти духи очень любила мама, а поэтому, будучи в Берлине в 1930 году, Витя к её дню рождения через кузину Эльзу передал их в Москву (см. главу «Обо мне», стр. __).
Мужчину в семье я увидела, когда появился папа Ваня. Но помню только как он качал меня на ноге. Яцко Иван Дмитриевич родился в 1907 году. Сельцо Красные Ставцы Орынского района Каменец-Подольской области Украины. В 1942 году Московским ГВК был призван в армию. Старший лейтенант 35-й ПТАДН 1206сд пропал без вести 10.03.1943 (ОБД memorial.ru) AL.ru/
Сведения эти повторяются с 1998 года, когда я через Подольский архив внесла его имя в «Красную книгу памяти» и останутся, наверное, навеки. И каждый раз, когда находят останки героев, я реву. Сохранилось письмо, сложенное треугольником: «Ты не представляешь как приятно под грохот канонады поудобнее устроиться в сырой полумёрзлой землянке блиндажа возле железной печки при свете цигарки тысячелетней давности, вскрыть адресованный тебе конверт, с далеко далека от суровой действительности».
