СМЕРТЬ и ВЕЧНОСТЬ. Обобщение новейших знаний

От автора

Нет большей тайны чем смерть. Нет другого такого предела для человеческих чувств, для разума, как загадка жизни и ее конечность. Неотвратимость завершения жизни сопровождает нас на протяжении всего нашего существования. С этим мы рождаемся и с этим оставляем наш мир навсегда.

Как объяснить эту предельность, заложенную в нашу природу? Для всех ли граница непреодолима? Нужно ли воспринимать это как данность, как какой-то природный запрет? Как объяснить тот факт, что мы свыклись с нашей участью – в каком-то смысле роковой – и можем спокойно уживаться с таким явлением, как смерть? А ведь для нашего существования знание о смерти было бы важнее, чем всё, что мы прожили и прочувствовали, чем всё, что мы могли бы себе пожелать. Это необъятнее, чем сам наш мир. Смерть преступает все наши представления.

На страницах этой книги мы попытаемся собрать воедино всё, что сегодня доступно для ознакомления, но не всегда оказывается под рукой в нужный момент. Ссылки на других авторов, на излагаемые ими мысли и наблюдения, а иногда и просто цитаты из их книг неизбежны.

Это и доктора Р. Муди, Э. Кюблер-Росс, К. Осис и Э. Харальдссон, Р. Нойес, и математики А. Пуанкаре, Г. Перельман, физики-теоретики А. Линде и Р. Пенроуз, и богословы Макарий Александрийский, Марк Эфесский, св. Григорий Великий, Блаженный Августин, и архиеп. Лука (Войно-Ясенецкий), епископ Игнатий (Брянчанинов), архим. Серафим (Роуз), а также проф. А. И. Осипов, врач А. Герасимов. Да и это не весь список.

Метод преемственности выбран за основу неслучайно. Любой, кто погружался в современные исследования смерти, понимает, что полемика здесь бессмысленна. Серьезные авторы почти во всём сходятся друг с другом. Рознятся лишь аргументы и толкование фактов. Разрыв существует, конечно, и между эпохами, ведь смерть изучается не один век. А знания о материальном мире, о его границах не перестают пополняться, особенно в наше время.

Однако лучше сразу провести четкую разграничительную черту. Между различными воззрениями на смерть, которые сложились на сегодняшний день, между современным научным подходом и религиозными взглядами – христианскими, исламскими, буддистскими, иудейскими, как и внутри самого христианства между православием и римокатолицизмом, – всё же существуют серьезные разногласия. И от них никуда не денешься. Цель этой книги – не выявление противоречий. Цель – собрать воедино всё накопленное знание и по возможности отделить зерна от плевел с опорой на максимальную объективность, которая только доступна для человека думающего и неравнодушного к судьбам мира.

Годы назад, когда скончалась моя мать, я, конечно, понимал свою потерю, как и все. Но я не осознал случившегося так, как осознал бы это сегодня. Причина не в незрелости, а в отсутствии знания.

Пережить смерть близкого, уход в иной мир дорогой нам, родной души приходится каждому. Но не все мы понимаем, какова наша роль. Лично я, автор этих строк, тогда не понял, что могу принять в дальнейшей судьбе моей матери деятельное участие, что я могу помочь ей, ее душе, в том, потустороннем мире. Я не знал, что от меня может что-то зависеть.

Только со временем, когда утраты становятся не просто трагической неизбежностью, а реальной частью всей нашей жизни, в нас вселяется ощущение, а понемногу приходит и настоящее понимание, что это происходит не только с каждым из нас, но и всякий раз единожды с каждым отдельно взятым человеком. Смерть близкого человека – уникальна и одноразова в той же мере, как и его жизнь. Это то, что случается раз и навеки.

Основная часть этой книги составлена автором в августе 2019 г. на Святой горе Афон, в русском Свято-Пантелеимоновом монастыре. Подготовка же к написанному, кристаллизация замысла, с самого начала непростого, непривычного, велась за много месяцев до этого. Критическим толчком послужил, как это часто бывает, уход из жизни близкого человека. И уже на первых порах стало очевидно, что в условиях обыденной жизненной среды осуществить такую работу полноценно не удастся. Этот текст, изначально монастырский, стал светским. Читатель сам оценит метаморфозу.

Автор приносит глубокую благодарность братии монастыря за предоставленную возможность сосредоточиться на этой работе в оптимальных для интеллекта и для души условиях и лично архимандриту Евлогию, игумену, за его благословение на эту работу в стенах монастыря, древнейшей русской обители.

Возобновившийся интерес к смерти

На сегодняшний день собрано несметное количество наблюдений, связанных с клинической смертью человека. Материал не перестает пополняться. Но только в последние десятилетия сведения стали хоть сколько-нибудь систематизироваться. В свет стали выходить монографии и книги, посвященные именно смерти – как медицинские, так и с религиозным уклоном, но доступные для рядового читателя. Появились и книги более научные, написанные врачами и психологами.

Количество наблюдений посмертного опыта, отобранных методично, приближается сегодня к миллиону. Цифра внушительная. К тому же речь идет не о чьих-то россказнях, а о реальных свидетельствах, собранных врачами. Эти свидетельства исходят от людей, непосредственно соприкоснувшихся со смертью, переживших клиническую смерть или некое предсмертное состояние. Но даже эта статистика выводится из оценок скромных. Во внимание принимаются только проверенные свидетельства, которые можно считать достоверными. Это говорит о том, что многие случаи нам попросту неизвестны. «База данных», если постараться оценить ее объективно, на порядок больше.

Вырисовывающийся тупик, топтание на одном месте, объясняется не только отсутствием воли со стороны научного сообщества. Дело не только в отсутствии государственных программ, которые могли бы помочь сдвинуть исследования с мертвой точки. Хотя именно в это и упирается проблема отсутствия четких базовых критериев, своего рода стандартов, которые позволили бы исследователям называть вещи своими именами. Получается, что мы имеем дело с неким «стартапом», но с таким, что затянулся на века. Тема по-прежнему остается полунаучной.

Понятие «клиническая смерть» в современной медицине соответствует строгим критериям психофизического состояния организма человека. Тем не менее стоит нам хоть раз столкнуться с этим явлением в реальной жизни, в момент ухода из жизни близкого человека, как мы понимаем, что медицина придерживается размытых позиций. Медицина больше ни на чем не настаивает. Уважающий себя врач признает, что всего не знает и не всё понимает. С этого момента человек, получается, волен поступать так, как он считает нужным. Полномочия медицины на этом заканчиваются. И это ставит нас зачастую перед сложным выбором. Во многих случаях, чтобы понять, как поступать правильно, как оказать настоящую помощь умирающему – а что может быть для нас важнее в такой момент? – чтобы помочь самим себе, когда смерть близкого неотвратима или уже накрыла нас, как саван, как цунами, нам приходится полагаться на себя самих, на свои чувства, на интуицию. И это очень непросто.

Ну а когда речь заходит об опыте предсмертного состояния – о смерти мы пока не говорим, – здесь мы остаемся совсем одни. Мы даже не можем с точностью определить, где этот опыт начинается и где заканчивается. С какого момента вообще мы можем говорить о смерти? Как отличить смерть от предсмертного состояния, от умирания? А этот процесс – умирание – может длиться вообще неведомо сколько. Есть случаи возвращения к жизни из состояния окоченения. Что же нам делать?

Прежде всего необходимо предостеречь себя от чрезмерных ожиданий. Дело в том, что по большому счету мы вообще не можем знать того, что происходит за чертой смерти. Тайна сия велика есть. И это не просто фигура речи. Если хоть какое-то естественное, природное знание нам и полагается «по штату» благодаря нашему «всезнающему» подсознанию, интуиции или нашим религиозным представлениям, то мы должны сказать себе прямо всё как есть. Это не больше чем соприкосновение с тайной. Но не проникновение в саму тайну. Нам дано лишь мельком заглянуть в сопредельное пространство. Но не в саму смерть. Из того мира пути назад нет. И это первая важная констатация.

Все, кто погружается в тему смерти, должны с ясностью решить для себя именно этот вопрос. Серьезный исследователь с констатации, собственно, и начинает: любой опыт смерти, в том числе и клинической, – это еще не сама смерть. Таким образом формируется непреложный критерий: есть горизонт событий, который отсекает для нас всё, что происходит по ту сторону. Смерть начинается там, откуда до нас больше не доходит никакая информация. Но не будем забегать вперед с выводами…

Появление книг о смерти уже ближе к нашему времени, в 70-е годы, объясняется не только переменами в книгоиздании, когда издателям стали сниться средь бела дня новые рынки, но и общим развитием медицины, реанимационных технологий, а также большими сдвигами в кардиохирургии. Ведущие кардиохирурги Парижа, Лондона, Хьюстона с подопытных обезьян смогли перенести свой опыт на людей, освоили новые сложнейшие операции. Отсюда и возросший спрос на информацию о клинической смерти, о приграничных состояниях организма – информацию, максимально обоснованную научно. Одними социально-историческими процессами объяснить возросший интерес вряд ли удастся.

Серьезные книги на тему о смерти, конечно, выходили и раньше. Но они оставались невостребованными. Хотя это может показаться удивительным, почему такая тема, как смерть, не пробуждала к себе более глубокого интереса в периоды массовой гибели людей, во время разрушительных войн. Зачем далеко ходить: две не столь давние мировые войны обошлись человечеству в десятки миллионов жизней. Так и хочется сделать предположение: может быть, здесь вступают в силу какие-то анестезирующие механизмы, которые общество, его подсознание отрабатывают непроизвольно, чтобы сгладить тяготы своего существования?

Из написанного о смерти с научных позиций можно выделить несколько книг, которые стали толчком для настоящих методологических исследований. Это и книга американского врача-психиатра Реймонда Муди «Жизнь после жизни»[1]. Издательский успех этой книги, как по цепной реакции, вызвал другие публикации и переиздания уже выходивших ранее книг, которые остались незамеченными. С этой же темой еще до Р. Муди начала печататься Элизабет Кюблер-Росс, детский врач, подданная Швейцарии, уехавшая работать в США после окончания медицинского факультета в Цюрихе. Ее первая книга «О смерти и умирании»[2], хотя и глубокая по содержанию, освещала лишь одну сторону медали: Кюблер-Росс сосредоточилась на медико-психологических аспектах смерти. В книге приводится множество очень информативных и даже захватывающих сведений. Но это всё же не сам «посмертный опыт» и еще не сама смерть, о которой начали писать другие.

Одновременно с книгой Муди вышло исследование докторов К. Осиса (США) и Э. Харальдссона (Исландия). «В час смерти»[3] – так называется книга, изданная ими в соавторстве в 1977 г. На страницах издания излагаются результаты исследований, которые начали проводиться еще в 1961 г., когда психолог Карлис Осис возглавил программу по сбору и систематизации наблюдений за клинической смертью среди умирающих больных. Свои заключения Осис излагает на основе исследований более чем тридцати пяти тысяч реальных случаев умирания. Сама по себе эта цифра, 35 000, опять же внушительная. И согласно этим внушительным наблюдениям в большинстве своем люди испытывают в момент смерти не страх, а скорее дискомфорт, но еще чаще безразличие.

Увы, это так. Главный же акцент в исследованиях делался на особенности галлюцинаций, которые якобы видят умирающие. Галлюцинации или видения – пока вопрос остается открытым – бывают практически у всех людей. А «видят» люди довольно странные вещи: нечеловеческих существ, образы какого-то иного мира, настоящих призраков уже умерших людей… Что любопытно, за «призраками» стоят почти всегда реально существовавшие люди, которых умирающий или умерший знал лично. Да и наблюдаются эти галлюцинации у людей в состоянии совершенно ясного сознания, при полноценной работе мозга и вне воздействия каких-либо медицинских или иных препаратов. Это проверенный факт и очень весомый.

Обращает на себя внимание еще один примечательный факт: многие умирающие часто описывают видения, хорошо известные по древним изотерическим источникам, о которых они никак не могли знать при жизни по совершенно объективным причинам. Здесь очень кстати всплывает имя Карла Юнга[4]. Выдающийся психолог, тоже родом из Цюриха, задолго до всех наших разговоров Карл Юнг работал над созданием концепции «коллективного бессознательного». Выглядит же концепция Юнга примерно так: есть некое всеобщее знание и опыт, глубоко скрытые в психике человека. Сам человек не способен этого ни понять, ни осознать в себе. Но эти глубоко запрятанные знания прорываются наружу через сны, галлюцинации и проч. При исследовании процесса «умирания» таких фактов оказывается действительно слишком много. Идеи К. Юнга стали находить себе всё больше подтверждений и даже конкретное применение. По крайней мере, их заново начали обдумывать, подвергли переоценке.

Американский психиатр Рассел Нойес[5], преподававший в университете Айовы, внес в дело немалую лепту изучением стадий наступления смерти. Он научился разбивать процесс «умирания» на этапы: неприятие и смирение, «обзор» прожитой жизни, когда она прокручивается перед глазами человека во всех ее деталях, причем очень быстро, немного как в немом кино, но намного быстрее, а по окончании «обзора» жизни наступающий последним – «трансцендентный» этап, как его еще называют. Наблюдения Р. Нойеса оказались чрезвычайно востребованными на практике у всех тех, кто соприкасается с реальными больными в конечной стадии или в предсмертном состоянии. Но всё это только контрапункты того, о чем нам предстоит поговорить подробнее.

Весомыми фактами, которые сегодня считаются уже «классическими», общую картину пополняет американский врач-кардиолог Майкл Сабом[6]. В своей книге с броским названием «Воспоминания о смерти», перепроверяя выводы Муди, в особенности что касается ясновидения и видения на расстоянии, Майкл Сабом рассматривает сто шестнадцать конкретных случаев посмертного опыта. На основании своих наблюдений Сабому не оставалось ничего другого, кроме как развести руками и подтвердить реальность того, что оглашал Муди. Важно отметить, что собранные сведения исходят от людей очень разных, разной социальной принадлежности и разных профессий, но абсолютно во всём сходятся.

Перечисленные издания в целом соблюдают предустановленные рамки, как бы их авторы ни старались затрагивать разные грани вопроса, как бы ни пытались сообща преодолеть заданные ограничения. И все они вполне успешно дополняют друг друга. Между этими исследованиями нет никаких принципиальных противоречий.

Для русского читателя будет, конечно, неожиданным констатировать, что вся литература о смерти в основном англосаксонская. К этому выводу приходит любой, кто впервые начинает интересоваться изданиями, посвященными нашей теме. Серьезных русских книг – раз-два и обчелся. Волна влияния англосаксонского мира дошла и сюда?

После более углубленного ознакомления с темой русскому читателю придется сделать и еще один вывод, и он тоже озадачивает ничуть не меньше: уровень освещения темы смерти в русских книгах весьма незауряден. Книг вроде бы мало, но почти все выдающиеся. И этого никто в мире, за пределами России, похоже, и знать не знает.

Перечислим некоторые из них. В дореволюционный период известность получила всего лишь пара светских небогословских книг. Причем именно в церковных кругах вдоль и поперек цитируется небольшая книга К. Икскуля «Невероятное для многих, но истинное происшествие»[7]. Текст был напечатан в конце XIX в. в «Московских ведомостях», а затем переиздавался в Троице-Сергиевой лавре. Наверное, поэтому книга и производит впечатление хорошо вычитанной и проверенной на соответствие церковному учению. Одно это уже уникально. Ведь речь идет о «светской» книге. Но перед нами действительно уникальный рассказ о реально пережитом посмертном опыте, которым делится человек, вернувшийся к жизни через сутки после своей кончины, из состояния окоченения. Написана книга человеком неверующим, хотя и крещенным в православие. Что примечательно, впоследствии автор постригся в монахи.

Немного позднее написанная книга святителя Луки (Войно-Ясенецкого) «Дух, душа и тело»[8] тоже затрагивает тему смерти, хотя в целом посвящена скорее смежным аспектам – душе, духу, как и гласит ее название. В лице архиеп. Луки мы имеем дело еще и с военным врачом, хирургом, насмотревшимся на смерть во всех ее ипостасях в Первую мировую войну, да и позднее автор повидал не меньше как заключенный, прошедший через лагеря.

Уже ближе к нашему времени довольно ценный, хотя и краткий обзор, написанный прозрачным, глубоким языком, принадлежит Петру Калиновскому, человеку с удивительной судьбой. И если бы автору этих строк вновь пришлось оказаться перед выбором, с какого издания начинать ознакомление с нашей темой, выбор пал бы именно на книгу П. Калиновского «Переход», которая выходила на английском и на русском языках. Виктор Истомин (настоящее имя П. Калиновского, † 2003) родом из Харьковской области. В годы Второй мировой войны тоже военный врач-хирург, он попал в немецкий плен, но смог бежать, по фронтовому бездорожью добрался до родного Днепропетровска, чтобы разыскать свою семью, где вновь оказался в немецком плену. И затем как нужный, полезный военнопленный при отступлении был вывезен оккупационными властями в Германию. В немецком лагере его и застало окончание войны. Человечности британского офицера, который решил помочь советскому военнопленному, врачу, избежать уже советских лагерей, Виктор Истомин был обязан тем, что смог изменить настоящее имя на «Питера Калиновского». Таким образом он выпал из списков, по которым осуществлялась передача военнопленных советской стороне, и неисповедимыми путями смог перебраться в Австралию, где прожил всю жизнь, работая врачом.

На первый взгляд книга «Переход» не привносит ничего нового, при том что опирается на изучение около пятисот случаев клинической смерти. Но автор прекрасно обобщает тему, современные исследования и всю существующую литературу, причем делает это еще и с православных позиций. Книга сторонится полемики. Этот подход, по-видимому, наиболее оптимален. Ведь говоря о смерти, мы неизбежно сталкиваемся с разным толкованием научных данных, с разным религиозным мировоззрением. Между разными религиями взгляды тоже очень разнятся. Книга П. Калиновского избавляет нас от никчемных пересудов и предлагает только всё самое необходимое, да еще и в русском освещении.

Если продолжать хронологию, из уже почти современных русских изданий важно отметить книгу иеромонаха Серафима Роуза «Жизнь после смерти» (1980) – издание не светское, а фактически церковное. По происхождению американец, из протестантской семьи, но принявший православие и монашествовавший в США, о. Серафим вроде бы и не мог поступить по-другому. Как монах и как человек просвещенный он не мог не отреагировать на лавину выходивших книг на английском языке, уж слишком явно эти издания шли вразрез с православными представлениями о тех же явлениях. В противовес англосаксонской литературе книга о. Серафима собирает воедино всё то, что было написано о смерти православными авторами со времен Игнатия Брянчанинова – пожалуй, последнего крупного русского автора и богослова, писавшего о смерти. Ниже нам предстоит уделить епископу Игнатию особое внимание.

Нужно отметить, что православие косо смотрит на оккультизм. Светские же книги о смерти, в особенности западные, с оккультизмом стараются ладить и даже пытаются быть с ним накоротке. Эта грань соприкосновения между религиозным мировоззрением и светским лишь одна из многих. Но именно здесь между ними возникает сильное трение. Православное богословие придерживается строгих рамок, что довольно привычно для людей православных. Однако критический взгляд православия на многие явления современного мира принято считать на Западе ортодоксальным, заскорузлым. Уже поэтому книга о. Серафима, несмотря на его усилия сопоставить и обобщить православный взгляд на вещи и таким образом вступить в полемику с современным, западным подходом, не имела шансов стать бестселлером на Западе.

Делая проекцию уже в наше время, невозможно обойти стороной книгу А. И. Осипова «Посмертная жизнь души» (2007), всецело сосредоточенную на православном учении о смерти. К сожалению, эта книга производит впечатление слишком сжатой, наша тема в ней рассматривается только с богословских позиций.

Других современных русских книг, посвященных самостоятельным исследованиям посмертного опыта, фактически не существует. Возможно, это объясняется тем, что сама смерть, эта тема, в России долго относилась к духовной и интеллектуальной «юрисдикции» Церкви. Хотя справедливости ради нужно отметить, что православная церковь уже давно, с XX в., не отвергает сведений из медицинских и научных источников. Особой ортодоксальностью здесь никто не грешит. Во внимание нужно принять и роль русской художественной литературы, которая оказалась своего рода компенсатором. Как и Церковь, русская литература всегда рассматривала смерть как свою родную тему и взрыхляла эту почву так же глубоко, как и богословие. Само по себе это беспрецедентно. Ни одна другая художественная литература не может в этом поравняться с русской.

Д-р Муди и его «очевидцы»

Исследование Реймонда Муди, в основе своей простое, совершенно рациональное, опирается на показания людей, реально соприкоснувшихся со смертью. Примерно с третью своих пациентов-свидетелей д-р Муди провел подробные беседы, задокументировал их, при этом не стараясь подогнать накапливающиеся сведения под какие-то стандартные рамки. Он просто объединил свидетельства в один большой документальный рассказ – рассказ об уходе из жизни и о возвращении обратно в наш мир.

Не все люди, пережившие опыт смерти, способны им поделиться. Причины сегодня уже понятны. Это и странность всего того, что людям пришлось увидеть и услышать по ту сторону. Это и резкие расхождения их впечатлений с тем, как они себе всё это представляли. Это и неготовность большинства людей, психологическая, эмоциональная и интеллектуальная, внимать таким вещам. Пока это нас не коснулось, об этом можно не думать. Да и не верится. Да и страшновато.

Несмотря на многие изъяны в методе Муди, которые отмечали его последователи, но он и сам их признавал, его книга сдвинула воз с места. Она позволила обществу принять сам факт, что дальнейшие наблюдения важны, что всё это имеет смысл, что нужно продолжать исследования и их систематизацию. Объективность и научная беспристрастность в вопросе изучения смерти стали казаться достижимыми.

Тот, кто впервые сталкивается со свидетельствами, какие излагает Муди, поражается в первую очередь самой констатацией, которую делают все опрошенные – все, кто вернулся «с того света»: «тот свет» существует. Там что-то есть. Это не пустота, не черное ничто. В это «что-то» мы еще и можем проникнуть. Но только без нашего тела…

Практически все, кого Муди опрашивал, говорят об отделении своего «Я» от тела. И уже сейчас для упрощения правильнее будет использовать понятие «душа». Почти все опрошенные говорят о том, что у них была возможность видеть свое тело со стороны, наблюдать за происходящим вокруг, видеть врачей, занятых реанимацией, или родственников, сходящих с ума от переживаний. Иногда «видение» переносится в другое место – например, из больницы домой. Отделению от тела всегда сопутствует загадочная прозрачность нашего обычного земного пространства. Отделившееся от тела «Я» может без затруднений проникать сквозь стены, через что угодно. Расстояния и материя – здесь чистая условность.

Большинство опрошенных делятся впечатлением, что момент перехода из «этого» мира в «тот» чрезвычайно труден для восприятия. Трудно оказывается не только «здесь», но и «там», во внетелесном пространстве. Этому сопутствует абсолютно ясное понимание произошедшего – наступила смерть. Полная или пока частичная – детали варьируют. Лишь в редких случаях пережившие предсмертное состояние или саму смерть описывают испуг от происходящего. При этом физического недомогания отделившееся «Я» не испытывает. Нашему «Я» уже не больно.

Описаниям присущ некий общий порядок и последовательность. Об этом в подробностях пишет упомянутый выше психиатр Р. Нойес. До момента отделения «Я» от тела практически всегда описывается «прогон», как на кинопоказе, всей жизни человека. Перед глазами умирающего во всех мельчайших подробностях с большой скоростью и в то же время с удивительной четкостью всех деталей проносится вся жизнь. Этот «прогон» даже стал неким стереотипом, уже затасканным и в кино, и в художественной литературе. Сегодня это клише. Однако те, кто это действительно пережил, – автор этих строк относится к их числу, – не видят в этом ничего стереотипного, а напротив, констатируют появление в себе какой-то невероятно пронзительной, новой правды о себе и о жизни в целом.