banner banner banner
Предшественник
Предшественник
Оценить:
 Рейтинг: 0

Предшественник

В кухне – тихо.

Мне нанимают другую няню. Она не отходит от «линии Таисии», до того раннего утра, когда я вбегаю к ней, хныкая. И вижу: няня, будто кукла, глядит открытыми глазами. Бабушка определяет: инфаркт. Этот диагноз, будто прокрался в дом, вновь явившись на свет.

Нянек у меня хватает: Четверо, Таисия, подруги Четверых.

– Бедный ребёнок! – жалеют меня, имея ввиду истории с няньками.

Я – не бедный ребёнок, и с ранних лет это знаю.

«У меня живут две птицы:

серый чижик и синица.

Брат оставил птичек мне,

сам бьёт немцев на войне».

Нечёткая и недружная декламация всем первым классом! Они у парт, глядя друг другу в затылки. Впереди – немец Зингерфриц (имя почему-то Сашка). О, Бийкин и тогда понимает, насколько плохо иметь такую фамилию, куда хуже его фамилии Бологузов, которую ребята легко трансформируют в дразнилку (Голопузов). «Пошли фрица бить!» И бьют.

А лет двадцати тот прыгает с моста в городской пруд и тонет. Летом много купающихся. Но это ударяет Бийкина, будто он виноват в Сашкиной ранней смерти. Он, круглоголовый, прикрывал лицо рукой: «В лицо не надо». «А ты по-немецки, по-фрицевски», – требует их главарь, второгодник и уже тогда – уголовник, немного погодя отправленный в колонию. И в другом классе паренёк с немецкой фамилией, но его не трогают. Наверное, оттого, что в том классе нет юного уголовника. Бийкин не отвечал отказом Митьке Топору (фамилия Торопов) на его наглое: «Айда Фрица бить!» Он не защищал Сашку, а, слабо, но ударял!

На какое-то время каменеет в кресле с амбарной книгой на коленях:

– Прости меня, Саша Зингерфриц!

И чего у Гусельникова в дневнике какие-то воспоминания (да, они «ведут Бийкина к познанию»)! О работе, о редакции лучше бы написал!

Перевёрнута страница…

Anno…

За этим словом и число, и «август» на русском. Только слово «год» на латыни. И опять ощущение: автор глуповат. Итак, воспоминания кончились. И далее именно дневник, в котором, наверняка, информация об удельских днях, и о дне гибели, если она была!

«Kenst du Land, где небо блещет». Солнце горит над осенней тайгой, над рекой и над скалами. Я парю над землёй. Я лечу, ощущая себя жизнеспособным.

Это – Удельск?! Будто еду и лечу в один населённый пункт, а прибываю в другой. Город не имеет центра, – одна окраина.

От аэродрома – на автобусе.

– Кому в «Центр»? Выходите!

Деревянной лестницей, напоминающей корабельный трап, сброшенный в город, как в море, – на некое плато, которое и претендует на центр. Тут пятиэтажки из кирпича. А в городе много деревянных изб. Наш пострел куда-то… поспел…

Редакция (пять комнат) на первом этаже административного здания (их два, это – с колоннами).

Моего будущего шефа зовут Леонтий Фролович. Оригинальные имена. А фамилия Кочнин идеальна для того, кто нашёл некую кочку в данном болоте. Толстоват, лысоват.

– Шево надо? – шепелявость не природная, плохо вставлены зубы. – Вы к кому?

– К вам, ведь вы редактор? – выкладываю документы.

– А где Белозёркин?

– Мы поменялись.

– По-ме-ня-лись?!

– Чтоб открыть путь на ваше плато, я убил Павку Белозёркина, моего однокашника на факультете журналистики.

Редактор оглядывает багаж:

– Что за аппаратура?

– Магнитофон, пишмашинка…

– Личные?

– Личные отличные.

– А в этом чемоданчике..?

– Бумаги, блокноты. «Дипломат», кейс, а по имени одного американского супермена – «Джеймс Бонд».

– А-а, супермен…

– И пиджак личный…

– Ну, да. Хороша экипировка.

Он перебирает вырезки с моими материалами:

– О пианистке – нормально… О спектакле – ни-че-го… А у нас будешь про назём да про навоз, – на «ты».

– На-зём?

– А тоже навоз.

– Мне обещали именно в производственно-хозяйственный! Я в отделе культуры работать не буду.

– …сельскохозяйственный.

– «Нет пределов познанию и любое знание постижимо для пытливого ума».

– С этим согласен. С жильём у нас худО! – нажимая на «о» – Белозёркин – местный, сын главного лесничего. Придётся тебя домой к себе весть. Гостиницы нет путём…

– Путём?..

– Только непутёвая…