Принцип Рудры. Фантастико-приключенческий роман

Долина Королей

После неприветливых, неприступных берегов долина Королей явилась ласковой тёплой жемчужиной, вдруг мягко высветившейся среди дешёвого стеклянного крошева. Предвкушение многодневного отдыха на твёрдой земле, нежданно столь красивой, да к тому же скрывающей за зеленью и камнем тысячелетние тайны, поднимало тонус, придавало жизни значительность и смысл. А дыхание смысла, сколь издалека оно ни доносится, помогает человеку поднять голову, посмотреть выше, дальше, раздвинуть сектор личного бытия. Возможно, в том отличие человека от животного.

Пересадка на яхту, высадка на причал, первые шаги по каменистой почве, – всё шло как в цветном завораживающем сне. Тайменев чувствовал себя как-то неуверенно: то ли запоздало подействовал виски, то ли забарахлили нейронные сети, ответственные за действие механизма непосредственного восприятия. Потрясшее перед высадкой озарение он воспринял как проявление излишней впечатлительности, итог чрезмерного увлечения литературой и постарался забыть.

Вокруг шумела ярмарка человеческих лиц, слов, движений, запахов, вызывая непривычное и потому пугающее раздражение. Земля под ногами качалась палубой, приходилось широко расставлять ноги. Вроде бы не пьёшь и не куришь, а вот на тебе, делаешься слабее слабого, подумал Тайменев, пытаясь справиться с неуверенностью.

С трудом вырвавшись из толпы, в которой смешались две культуры, две цивилизации, он немного пришёл в себя. Бывшие пассажиры, направляемые гортанными криками и жестами аборигенов, послушно двигались в сторону флагштока, ориентира номер один для жаждущего острых ощущений человеческого стада. Шум, веселье…

Словно гадкий утёнок, отличаясь от всех даже цветом кожи, Николай оторвался от массы довольных собою хозяев и гостей, прошёл за линию торговых палаток и сел на тёплый песок, бросив рядом походно-спортивную сумку. Что-то с ним на этой земле не так. Новый вид аллергии, непереносимость одного-единственного на планете острова? Поднялась злость на себя за непохожесть на других, за ненормальность, за проявление слабости нервной и физической. Где здесь причина, а где следствие? Стоит ли безупречно владеть стилем Дракона, иметь силу и выносливость, реакцию и подвижность много выше среднего уровня, чтобы в такую вот минуту стать нежнее ребёнка? Ругая себя, он в то же время понимал напрасность самоосуждения. У каждого свои особенности, это так естественно. Люди делаются не на конвейере. Машины, и те имеют свой характер.

А для него переход из одного состояния в другое, из освоенных условий в незнакомые, всегда проходит мучительно, со страданием. Хорошо хоть протекает быстро, волной, как и накатывает. И крепко забывается до следующего раза.

Комариный звон в ушах рассеялся, когда подошёл Франсуа.

– Ты что, Василич? Всё тре бьян? Или как?

С трудом выталкивая слова, Тайменев ответил, что «всё бьян» и попросил позаботиться о его размещении, сославшись на необходимость побыть часок одному.

Выслушав его, Франсуа предложил:

– О кей! Если не возражаешь, мы сохраним статус-кво совместного существования? Или ты предпочитаешь соседство Эмилии?

Он хохотнул, махнул успокаивающе рукой и резво двинулся на шум невидимой за палаточным рядом толпы.

После ухода Марэна Тайменев обнаружил рядом с сумкой бутылку кока-колы и благодарно улыбнулся. Всё-таки Франсуа молодец, стал понимать товарища без слов. Отпив разом половину, Николай ощутил возвращение сил и энергии. «Не выносишь ты, уважаемый Василич, суматохи человеческих скоплений. Камерный ты субъект. А болезненная реакция, – просто работа подсознания, стремящегося изолировать тебя от нежеланного. Скрытое симулянтство…»

Он с усилием поднялся и побрёл вдоль берега в сторону от долины Королей. Остро захотелось одиночества, не искусственного, комнатного, а настоящего, первобытного, наедине с миром и собой. Качка прошла, земля обрела привычную устойчивость. В тело проникла лёгкая невесомость, и будто чуть уменьшился вес тела. Но ещё не ушла зыбкость восприятия, в которой рано говорить себе с твёрдой определённостью, в яви ты или во сне, и нет способа определить истину. Это не от слабости уже, а от избытка впечатлительности.

Обходя торчащие из песка чёрные валуны, он провожал взглядом разбегающихся в разные стороны серых рачков, смотрел, как они из маленьких нор выбрасывают фонтанчики мокрого песка, насыпая курганчики, поначалу тёмные от влаги, а через полминуты сливающиеся с золотом пространства. Некоторые, самые беспокойные и хозяйственные, тащили на себе домики-ракушки, переселялись куда-то, оставляя параллельные цепочки следов-ямочек.

Николай разулся, бросил кроссовки в сумку и принялся загребать усталыми ногами тёплые струи, приятно щекочущие подошвы. Хождение босиком расслабляло и успокаивало.

Очередной поворот за выступ скалы, – и исчезли позади все видимые-слышимые признаки технологической цивилизации, а с ними пропала и будоражащая душу людская суета. Конечно же, он устал на лайнере. Любое хобби забирает уйму энергии, и прорыв в информационный омут не прошёл бесследно. Да и воздействие компьютерного дисплея надо учесть.

Тайменев остановился, огляделся. Вот он, мир по ту сторону, мир безлюдья и откровения. Николай понял, что черта, отделяющая жизнь от потаённой мечты, пройдена; и все вопросы, ждущие ответов, растворились в первозданности.

Справа – серая стена, уходящая вперёд всё более крутым срезом; слева – наклонённая вверх зелёно-голубая плоскость; сверху – ослепительно синяя опрокинутая чаша; под ногами – тёплый золотой ковёр. И он, – единственный в уходящем неизвестно куда четырёхцветном тоннеле.

Теперь-то и можно остановиться, отдохнуть. Долой волю, организацию; долой всё, придуманное им самим и обществом для него. Пусть останутся голые инстинкты, гнездящиеся в вихрях генов и выглядывающие из щелей-желаний, ждущие своего часа. Долой развращённую чувственность и не менее дурно пахнущий аскетизм. Послужим же раскрепощённым обонянию и осязанию, слушанию и видению. И немедля!

Увидев кусок лавы, выступом-креслом выдавленный из скрытых вулканических глубин, Тайменев решил: именно тут, на этом камне сосредоточена теперь вся его жизнь. Дальше идти просто некуда. И ничего более ему не надо, а если у него и есть сейчас что-то, оставшееся от прежней городской жизни, то пусть заберут, кому хочется.

Каменное кресло, тёплое и ласковое, оказалось очень удобным, словно его отлили по мерке. Тайменев представился кошкой, растекающейся по камню большой нераздельной чернильной кляксой. И улыбнулся тому, что вообразил себя именно кошкой, а не котом. Улетали лишние мысли. Море и небо слились в единое целое, и оно проникало через глаза, уши, кожу внутрь… Нет ничего целительнее полной слитности с природой, когда исчезает всё разделяющее, опосредующее, подменяющее. Океанский лайнер, великаны Пасхи, Франсуа со спасительной кока-колой… А интересно, почему он оставил не бутылку виски? И этот вопрос растаял в наплывшей тишине.

Много позже Тайменев решил, что именно здесь, на кресле, сотворённом для него вселенной за тысячи лет до его рождения, наметилось то, что определило всю дальнейшую судьбу. Переход прошёл мимо осознания. Наверное, самые главные биографические переломы приходят незаметно.

Солнце легко катилось в гору. В студенистом струении воздуха качались, сменяясь, неясные очертания, тонули в светлоте и вновь всплывали смутные тени… Тайменев спокойно следил за сменой видений. Миражи? Галлюцинации?

Внезапно донёсся запах горелого: то ли дыма, то ли чего-то ещё. Если дыма, то не того, что бывает от пережаренного мяса либо рыбы, прогорклого и противно-неприятного; не дыма пожарища; а дыма независимого, дыма самого по себе. Горечь, разлитая в горячем воздухе и существующая отдельно от него, принесла пряную свежесть, заставила расшириться ноздри и лёгкие.

Обострилось зрение, он увидел пену вокруг одинокого обломка скалы в сотне-другой метров от берега.

Однажды ему довелось испытать похожее ощущение. Познакомившись лет десять назад с экстрасенсом, из любопытства пришёл на один из лечебных сеансов. Первые же минуты позволили Тайменеву достичь результата, которого другие добивались неделями. Заняв место позади жаждущих чудотворного исцеления, Николай легко представил себя внутри светового потока, падающего из космоса. В центре сияющего светового колодца вился светящийся шнур, пронизывая сверху вниз все его энергетические центры, включая нижнюю, самую мощную чакру. Помнится, она тогда причиняла немало хлопот.

Что же было дальше?..

Он сидел с опущенными веками, ощущая раскрытыми ладонями тепло космоса. Довольно быстро открылось внешнее зрение и он увидел, как на макушке головы распустился белый многолепестковый лотос. В центре раскрывшегося цветка – обнажённая мужская фигура синевато-свинцового цвета, сидящая на скрещённых ногах в классической позе йога. Фигура выражала полную отрешённость от бренности мира.

То ли Будда, то ли Брахма, – ни пациент, ни «доктор» не смогли определить, атрибуты отсутствовали, а в лицо ни того, ни другого, как расстроено заметил после экстрасенс, они не знают.

Заинтересованный видением Николая, экстра-врач детально обследовал Тайменева всевидящими ладонями и обнаружил восьмой энергетический конус в районе головы. Судя по реакции многоопытного суперлекаря, явление неординарное. Лишний энергетический конус должен влиять на психические и физиологические процессы. Только как? И почему, зачем? Вопросы так и остались вопросами. Но, во всяком случае, польза от открытия была. Тайменев на некоторое время утвердился во мнении о собственной исключительности, что помогло расстаться с излишней скромностью и быстро решить давнюю проблему защиты кандидатской.

И вот, картинка вернулась. Световой колодец, витой крутящийся шнур, лотос… Но, в отличие от первого видения, фигура, сидящая в центре раскрытого лотоса, дышит, живёт. То ли Будда, то ли Брахма… Вот он раскрыл глаза, источающие огонь гнева. От головы его в тот же момент отделилась искорка и запылала, разгораясь. Через мгновение сгусток огня обрёл очертания миниатюрного человеческого тела, окрашенного в тёмно-синие и ярко-алые цвета. Глаза новорождённого испускали сияние, явно пронизанное яростью и ненавистью.

Ещё миг, – и картинка исчезла, её место заняли сгущения теней, световой колодец потух.

…Просидел Тайменев неподвижно час или два, пока солнце не покатилось под горку.

Тогда и послышался голос Марэна, негромкий и близкий: «Василич, родной! Не пора ли нам и закусить? Так ведь и похудеть недолго…» Николай Васильевич почувствовал сильный голод и, сбросив разом истому, встал. Конечно же, вокруг никого. Неожиданно освежённый и бодрый, подхватил сумку и двинулся обратно по своим следам.

Пляжную полосу Тайменев пересёк легко и свободно. Лишь близкое и непосредственное любопытство детей островитян, – весело крича, они указывали на его голову, – немного испортило настроение. Николай не сразу понял, что маленьких рапануйцев привлекла блистающая на солнце морская фурнитура на кепи. В сердцах он произнёс про себя несколько крепких выражений в адрес Марэна: работать клоуном ещё не приходилось.

Поднявшись на верхнюю террасу, Николай повернулся к морю. И очутился в окаменевшей сказке любимого сердцу Пушкина, среди тридцати трёх богатырей, только что вышедших из морских пучин. Их шляпы и левые бока горят на солнце начищенными доспехами. Невероятная и тем непривычная громадность, необычные черты лиц исполинов сминают барьеры восприятия. Море и прибрежная полоса долины Анакена, просматривающиеся меж богатырскими фигурами, сделались вторичными, полуреальными. Над миром господствуют изваяния, омертвевшие сверхлюди, источающие молчаливое презрение к живым, потерянно бродящим средь их монументальных оснований-постаментов. Слепые глазницы великанов, устремлённые в глубь острова, видят нечто крайне важное, не имеющее отношения к бессмысленной суете копошащихся в земном прахе двуногих существ.

Тайменев отвёл напряжённый взгляд от колоссов. Зачем их вновь поставили на прежние места? Получилось чересчур экзотично. Они деформируют пространство, магнетизируют психику. Николай начинал сочувствовать островитянам, сбросившим когда-то идолов с постаментов, повергнувшим их лицами в песок и камень. Но вот пришёл человек Запада, тайный язычник, напичканный страхами и суевериями, и возродил низвергнутое. Интересно, как к такой реанимации отнеслись островитяне?

Плиты дорожек, петляющих мимо деревьев, теряются в яркой зелени травы и кустарника. Спасают указатели, во множестве расставленные на развилках и перекрёстках. Через десяток минут блуждания по зелёному ухоженному лесу он вышел на край просторной, залитой солнцем лужайки. Рядом высится большой куст рододендрона. С шипастых толстых стеблей свисают розовые бутоны размером в детскую головку. Запах от них одуряющий. И дальше: цветы, цветы, цветы… Цветущий райский сад среди вознёсшихся под облака пальм!

Все дорожки рукотворного леса сходятся к светящемуся полушарию высотой более трёх метров. Его плоское основание застыло на круглом фундаменте десятиметрового диаметра. Тор фундамента слагают каменные блоки, подогнанные невероятно искусно: швы можно заметить, лишь специально присматриваясь. Зрелище красочной полусферы привлекло туристов с «Хамсина». Над головами столпившихся людей Тайменев видит верхнюю часть сооружения. Цвет купола через равные промежутки времени меняется от голубого к зелёному и розовому. Только протиснувшись через ряды зрителей, он понял, в чём дело.

В глубине объёма полусферы поместился макет острова Пасхи пяти метров в поперечнике со всеми деталями ландшафта. Макет ритмично пульсирует, застывая ненадолго в трёх фазах. Каждая фаза имеет свой цвет. Голубой показывает прошлое острова, зелёный, – теперешнее его состояние, а розовый – каким он будет в недалёком будущем. При этом на полосе, окаймляющей макет по основанию, вспыхивают буквы поясняющего текста, а от них тянутся цветные стрелки к соответствующим местам мини-острова.

Зрелище впечатлило. Горы, дома, статуи, деревья, кусты, зелень травы, серость камня… Мастера-создатели макета отразили всё! Среди надписей бросились в глаза зелёные буквы: «Археологические изыскания». Выходит, на острове работают учёные, о чём нет упоминания в рекламных буклетах «Тангароа». Одна из зелёных стрел указывает на раскопки рядом с долиной Королей.

Интересно, подумал Тайменев, что они могут найти в самом оживлённом месте после всех исследователей, побывавших тут? К тому же, он это прекрасно помнит, – осадочных пород на острове нет, копать бесполезно, археологии практически нечем поживиться. Разве только в пещерах. А знаков, указывающих на открытые пещеры, на макете немного. И ни одной близ района археоинтереса.

Какая-то непонятность! Не успел созреть вопрос, как волна знакомого уже запаха гари хлынула на Тайменева. Неужели от макета? Николай посмотрел на соседей: никто ничего не ощутил, никаких перемен в поведении. Он задумался: а что, если включился тот самый лишний энергетический конус, открытый десять лет назад? Но тогда запах, – или предупреждение о чём-то, или знак близости чего-то важного, которое нельзя пропустить. Или же сигнал опасности, подстерегающей где-то рядом…

Да нет, какой там конус! Что он, суперчеловек? Просто нервы разгулялись. Вдали от родины, один среди незнакомых и полузнакомых людей. Разве Франсуа… Нет, Франсуа не в счёт, они знают друг друга совсем ничего. У того позади своя жизнь, полная событий. И что скрывается за расположением Марэна: бескорыстная симпатия или тонкий расчёт? Неизвестно. И француз так увлечён алкоголем…

Конус, чакра…

Мнение о том, что все выдающиеся личности имеют те или иные отклонения-патологии, широко известно. Аристотель, Цельс, Павлов, Фрейд, Юнг, Выготский, Леонардо, Микеланджело… Не одна сотня имён, обогативших человечество свежей мыслью. Не много, но и не мало. Прошли времена.

Бывало, Николай считал себя чуть не гением, своим среди обогатителей, ускорителей прогресса… А что после них изменилось к лучшему? Средний возраст людей вырос? Здоровье укрепилось? Страданий стало меньше? Вовсе нет. Скорее, наоборот. Так почему же их чтут, делают из них кумиров? Если к лучшему ничего не меняется, мир катится вниз, думая при том, что совершает восхождение!? Так может быть, все эти гении-открыватели на деле ускорители падения? А понятие прогресса – фикция?

Вот это вопрос! Тайменев даже вздрогнул от его ересеобразной новизны. Чёрт-те что приходит в голову. Хорошо хоть запах горелого пропал, и он смог вернуться к модели острова.

Медленно обойдя кругом полусферы несколько раз, Николай попытался определить секрет большой игрушки, но ни до чего не додумался. Скорее всего, применена голография. Да и какая разница? Важно, что благодаря чудо-игрушке можно теперь ориентироваться без указателей. Он зафиксировал в памяти зелёную фазу. Она говорила, что туристы размещаются недалеко отсюда в коттеджах и палаточном лагере, по соседству с культурно-административным центром острова. Не успел отойти от макета на десяток шагов, как наткнулся на Франсуа Марэна и его сподвижника по забавам на «Хамсине» Пола Брэйера. Николай так и не составил о том определённого мнения, причиной чего считал характер Брэйера: никогда нельзя сказать, чему тот отдаёт предпочтение, а чего не любит; всегда ровный и спокойный, Пол не давал повода для откровенности, в отличие от Франсуа. Брэйер рядом с весёлым и жизнерадостным толстяком Марэном выглядит бледной тенью последнего. Взгляды людей, заметил Тайменев, скользили по лицу Брэйера не задерживаясь. Лицо Марэна отражает смену эмоций, и они притягивают людей к Франсуа, как бы соединяя в чувственном диалоге.

– Ты заставляешь меня и моего друга волноваться и ещё волноваться, – почти закричал Франсуа, радостно раскрыв глазки, – Коман сава? Мы здесь затем, дабы сопровождать тебя к месту жилища. Так у вас говорится? Я знал, что тебе понравится цветная игрушка и что я найду тебя здесь. Франсуа Марэн – лучший детектив в мире…

Окутанные облаком слов, непрерывно излучаемых Франсуа, они вошли в тень пальм, прошли рощу и оказались на зелёной равнине, застроенной каменными домами непривычной вкусу европейца архитектурной конфигурации. Чуть поодаль на юго-восток от каменного городка расположился палаточный лагерь. В перспективе над палатками, – зелёные холмы и серые камни невысоких вершин слагают линию близкого горизонта.

Здания, у которых суетятся пассажиры «Хамсина», не имеют фасадов: независимо от размеров их фундаменты и стены представляют правильные окружности; будто разбросали на местности цилиндры пособиями великанам для уроков геометрии, а мощная рука затем поставила их в беспорядке на круглые основания. Стиль прошлых веков, вовлечённый в современность…

Вытянутые в линию палатки напоминают военный лагерь, разбитый полководцем, любящим порядок и однообразие во всём, начиная от размеров солдатских портянок и кончая ростом и весом солдат. Все палатки сшиты из ткани одного, промежуточного между серым и стальным, цвета. Пёстро одетые люди среди них кажутся прохожими, случайно попавшими в батальную сцену снимающегося фильма. Глаз невольно ищет поблизости марширующие колонны, ухо пытается услышать звук скрипящих сапог.

Пока дошли до палаточного лагеря, Тайменев получил всю нужную и ненужную информацию о долине Королей, так быстро и неузнаваемо преображённой компанией «Тангароа». По словам Франсуа, местная власть очень заинтересована в развёртывании туризма: единственное всесторонне привлекательное место отдали чужестранцам. На острове, как и на лайнере, можно жить в любом из двух финансовых измерений. В одном, бесплатном, предусматрены экскурсии по острову и близлежащей акватории, все бытовые удобства в палатке или коттедже, питание в отдельной секции пищевого центра. Стоимость услуг входит в стоимость билета. В измерении высшего порядка существуют бары, рестораны, видео и фотостудии, ночные развлечения с реестром изысканных наслаждений. Желающим предоставляется персональный гид. Размер удовлетворённости услугами зависит от размеров оплаты.