Принцип Рудры. Фантастико-приключенческий роман

Сине-красный мир

Франсуа и Пол отправились на «рекогносцировку» местности. Тайменев отказался, – не хотелось тратить энергию на поиски сомнительных удовольствий. Хороший сон, один из критериев жизненной нормы, требовал хоть чуть-чуть обжитого интерьера. Он осмотрелся. «Жилище», как назвал палатку Марэн, оказалось не из худших. Двухслойная, на шесть персон в полевых условиях палатка выглядит мини-дворцом в сравнении с апартаментами, опробованными в походах на родной российской земле. Три кровати тёмно-синего твёрдого пластика, из них одна без постельных принадлежностей. В свободном углу – музыкальный центр, видеодвойка, холодильник и передвижной бар. Электроэнергию не берегут, горят розовые шары в изголовьях кроватей и зелёный шар побольше под потолком. Пол застлан циновками, на них в беспорядке несколько плетёных кресел и два столика. Слева от входа занавеска голубого полиэтилена скрывает душ и туалетную комнату. Совсем роскошно, – даже коммуникации подведены. Строители не успели завершить кладку домов и использовали удачную мысль: на месте незавершёнки устроить палаточный городок.

Тайменеву понравилось: после тесной каюты ничего лучше и желать не надо. Да такую палатку он не сменил бы и на номер в пятизвёздочном отеле! Фирма «Тангароа» заставляла себя уважать, явно теряя на этом большие доллары.

Франсуа предоставил право выбора кровати, и Николай избрал ту, с которой можно видеть небо, если отбросить наверх полог входа. Скорее всего, до утра придётся побыть в одиночестве, – Франсуа не вернётся, пока не изучит окрестности и не найдёт себе приличный «уголок активного отдыха». Откуда только у него столь мощные платёжные ресурсы?! Ведь, по собственному признанию, он несколько лет как безработный. А до того простой водитель городского автобуса.

Но что он знает о нравах «Дикого Запада»? Франсуа может быть не тем, за кого себя выдаёт.

Постояв минуту в душевой под холодными струями, Тайменев отыскал в холодильнике несколько сэндвичей, бутылку минеральной воды и с аппетитом поужинал.

Накрахмаленные простыни приятно захрустели. Свежий воздух свободно проникает в палатку. Звон и шуршание насекомых, обильно населяющих воздушное пространство острова, остались снаружи. Наверное, полотно пропитали репеллентом, отпугивающим летучую братию. Молодцы ребята из «Тангароа», спасибо им. Вот тебе и фигура без головы! Низкие звёзды висяти крупными жемчужинами. Луна где-то за спиной набирает силу, рассеивая невесомые атомы призрачного света. Наступает ночь прибытия, ночь исполнения мечты, волшебная ночь. Даже не верится: он ступил на землю, которая тянула с детства загадочностью и отдалённостью, даже недоступностью. Мысли текут ненавязчиво, подражая лунному свету; как и сегодняшним полднем, приходят неопределимые образы и спокойно уходят, оставляя невидимые следы в лабиринтах скрытого «я». Этот день показал, как мало он знает самого себя.

В голове мешались легенды и факты истории, сегодняшний день с его застывшими мёртвыми великанами и давние столетия с живущими в них создателями колоссов.

…Маке-Маке, верховный демиург, создавая Землю, Луну, Солнце, сотворил и всё живое. Рапануйские предания гласят: Вселенная рождалась в громе и молниях. «Красная вода», текущая в жилах Маке-Маке, растеклась по сотворённому миру жизненной силой, воплотившись всюду в виде маны, – таинственной мистической субстанции, питающей и поддерживающей птиц, зверей, рыб, духов аку-аку и людей.

Кусочек суши, названный много позже островом Пасхи, существовал с самого Начала. И его истинное имя, – Те-Пито-о-те-Хенуа, – Пуп Земли, центр человеческой вселенной…

Бледно-красочная картина прошла перед Тайменевым: новорождённая планета и пуповина, связывающая Землю с неким питающим источником. Возможно, и не было во времена рождения Земли острова Рапа-Нуи с сегодняшними очертаниями, а стояла высокая гора, теряющаяся вершиной в бездонном небе. Быть может, гора и предстала в глазах первых людей этакой пуповиной. Ибо всё кругом было живым и одушевлённым. Или всё-таки пуповина имелась в физическом варианте и восприняли её в образе горы? А образ затем обрёл геологическую суть? Тайменев плохо знает физиологию, но помнит, что в пуповине проходят пупочные артерии и вена, питающие плод во чреве матери. Когда наступает пора самостоятельности, время рождения, пуповина становится ненужной. Остаётся пуп неизгладимым напоминанием о зависимости, о беспомощности; напоминанием о том, что было и о том, что будет, – рождённому суждено умереть.

А ведь такие, или почти такие представления хранит память и других народов. Возьмём Веды, – наиболее древнее из известных священное Писание… Из пупка Бхагавана, – Верховной Личности Бога, – вырастает лотос. В лотосе рождается Брахма – первочеловек, прародитель человечества и нашей вселенной.

Если древние образы и понятия использовать в нынешней трактовке, ничего не поймёшь. Надо учитывать особенности восприятия мира древними, не понимать всё буквально, насколько возможно. Не всё пишется, что понимается, и не всё написанное выражается в звуке речи. К примеру, лотос. Символ первозданной чистоты, райского блаженства и незапятнанности, абсолютной духовности. Время Лотоса, – это время, когда человек ещё не успел осквернить земной Эдем стремлением к греху.

Носители санскритской культуры считали пуп одним из центров человеческого организма, рядом с ним – главнейшие энергетические фокусы, чакры, через которые осуществляется связь физического тела с его тонкими оболочками. Через чакры струятся потоки космической энергии. Той самой, на которой держится жизнь.

Мана, «красная вода» Маке-Маке…

И греки не обошли стороной пуп (в переводе на греческий – омфалос)…

Однажды Зевс пожелал обозначить центр Ойкумены и для того провёл интересный эксперимент, после ни разу не повторённый. Одновременно в двух направлениях, восточном и западном, он выпустил двух орлов. В месте встречи птиц установили камень небесного происхождения по имени Омфал. Пуп то есть. Не исключено, что камень сам упал в то место, где встретились облетевшие Землю орлы. Нельзя исключить третий вариант, – камень Омфал, Пуп Земли, всегда лежал там, где и надлежало ему быть в соответствии с именным предназначением. Однозначного ответа нет. А вокруг Омфала греки устроили святилище, укрывающее центр мира.

Древняя жаркая земля Мекки… Чёрный камень Каабы, над ним библейский Авраам соорудил место поклонения Всевышнему. В седьмом веке нашей эры Кааба вновь стала центром мира, главной мечетью мусульман, целью хаджа – паломничества.

На острове Пасхи сохранились следы нескольких храмов. Вершину самого большого вулкана, Рано-Као, венчает святилище. Многие океанографы настойчиво утверждают, что во времена, когда океанийцы свободно путешествовали по морским просторам, остров Рапа-Нуи в целом являлся главным храмом Океании. Да и только ли Океании?

И сколько их, таких центров Земли?

Знания объединены единой темой и, тем не менее, – разрозненны. За ними – разгадка чего-то большого, но она не даётся. Не хватает остроты ума, той самой гениальности? Наука считает доказанным, что в этих самых местах особенная энергетика. Так что же, у Земли было несколько пуповин? Или Земля неоднократно испытала муки рождения? И осталось соответствующее число пупов, напоминающих о былом, хранящих неизвестно какие тайны. Не случайно они, – средоточия стольких загадок.

Веды, Бхагавад-Гита, Библия, Авеста… Надо бы заново перечитать. Посмотреть под другим, новым углом. В книжной библиотеке «Хамсина» нет их, и в компьютерную память они не введены.

А может быть, все эти аналогии-ассоциации – лишь плод его воображения, ушедшего в мистику? Бродят где-то рядом с палаткой аку-аку, невидимые духи Рапа-Нуи, и нашёптывают слова, путающие ум. Как всё-таки мало знает Тайменев Николай Васильевич, не такой уж и молодой преподаватель истории, считающий эту самую историю своим пожизненным увлечением. Ведь ещё утром он готовился поразить образованностью аборигенов острова. А у них наверняка существует скрытая, эзотерическая линия преемственности древних знаний.

На Земле сменилось столько эпох! И геологических, и исторических… Об одних мы только догадываемся, о других ничего не знаем. А ведь со сменой эпох очень многое уходит безвозвратно. Столь много, что по сравнению с сохранившимся можно считать: уходит всё! И процесс начинается заново. Кто может ответить на вопрос: повторяется ли история, в том числе человеческая, с её ошибками и достижениями? И что отнести к ошибкам, а что к заблуждениям? Что в нашей жизни приобретено нами, а что – наследство прошлых эпох?

Отпечатки тайн… Они могут быть во всём: в именах и названиях, в знаках письма, в монументах и статуэтках. Дошедших из миров, живших по-другому, для нас совершенно непонятно.

Река размышлений незаметно перенесла Тайменева в океан глубокого сна без сновидений. Около шести утра появился разгорячённый Франсуа, перевернул все свои вещи, нашёл что-то, и перед уходом шепнул Николаю:

– Не забудь, утро нормального человека начинается с рюмки и фруктика. В холодильнике всё есть. Я проверил.

Тайменев в полусне шутливо возмутился:

– Хотите споить? Кстати, как говорят в моём отечестве, кто у нас будет третьим?

– Третьего не дано, – немедленно среагировал Франсуа, – В третьем рядом с тобой нет смысла. Потому как поить тебя, Василич, нету сил. Компрене-ву?

С этими словами Марэн вышел из палатки, рядом заурчал двигатель автомобиля и Тайменев снова провалился в сон. Разбудил тот же Франсуа, на этот раз нарочито откровенным шумом. По разлитому в палатке сиянию видно, – солнце стоит достаточно высоко.

– Вам в России что, спать не дают? Ты помнишь, что я сказал пару-другую часов назад? Не мешало бы за мной записывать, везде пригодится. Тебе как другу советы даю бесплатно. А вообще подумываю открыть фирму советов. Не тех, не тех, не пугайся. Слушай ещё одну истину, и будешь совсем здоров. Итак, утром, – рюмочку с фруктиком. Вечером, – поглощение энергии молодых дам. Не нравится слово поглощение, заменим на обмен. Взаимообмен, – Франсуа раскатисто рассмеялся, – И чем она моложе, тем лучше: меньше всяких наслоений. Интеллект тут ни при чём. Выполняешь мои заветы, – и следующий день у тебя идёт лучше сегодняшнего. И так в прогрессии. Теперь радостная весть, она тебя быстро поднимет. Сегодня за завтраком в местах не отдалённых видел госпожу Эмилию. Вспоминала добрым словом, спрашивала. Да. Спасайся сам, я в ближайшие дни отсутствую…

Свой монолог Франсуа произнёс в одной тональности, не прерывая умывания, бритья, переодевания. Его бешеная энергия окончательно разбудила Николая и, потянувшись для порядка, он поднялся с кровати.

День, как и утро, пошёл неторопливо, ни шатко, ни валко. Бесплатный завтрак, входящий в стоимость поездки, незаметно перешёл в столь же неограниченный распорядком обед. Привычные временные ориентиры размылись, стало свободно и раскованно. Никуда не надо спешить, так как опоздать просто некуда. Время сомкнулось с вечностью и исчезло, растворилось в нём, а вместе со временем пропали заботы, беспокойства, – всё то, что, неумолимо отсчитывая минуты и часы, подводит жизнь к роковой черте, не давая как следует подготовиться к переходу.

«Тангароа» мудро предусмотрела медленное вживание доверившихся ей туристов в новый мир и предложила на первый день только одно развлечение познавательного характера: посещение подземной пещеры невдалеке от административного центра. Тайменеву всё больше нравились люди, спрятанные за вывеской с загадочным звучным словом «Тангароа», будто взятого из незавершённой реальности Александра Грина. Когда ещё туристический бизнес на Рапа-Нуи будет приносить ощутимую прибыль, а они уже сейчас нашли средства и предусмотрели столько для нормального отдыха на своём маршруте! То обстоятельство, что прибрежную гостиницу на Моту-Нуи не успели завершить «под ключ», добавляло местного колорита в быт, да и, на взгляд Тайменева, нисколько не влияло на комфортность. Скорее, наоборот, ведь иначе к тем же пещерам пришлось бы ехать автобусами, по булыжникам необустроенных пока дорог, и в жару возвращаться.

Вспомнив красочные описания пасхальских пещер Туром Хейердалом, Николай Васильевич решил не терять времени и приступить к непосредственному ознакомлению с островом. Не включаться же в систему оздоровления «по Марэну», в самом деле.

На рекламных стендах рядом со зданием пищевого центра нашёл точку расположения пещеры и ознакомился тут же с условиями посещения. Оказалось, это совсем рядом, в четырёх десятках метров на север, за молодой эвкалиптовой рощей.

У входа в пещеру дежурит живописно разодетый туземец, с веером цветных птичьих перьев на голове. Используя пёструю, как и его одежда, смесь английского, испанского и рапануйского, что-то рассказывает десятку собравшихся вокруг туристов.

– Эсперо, сеньор, эсперо… Я жду вас, сеньор, – обрадовано воскликнул пещерный гид, заметив Тайменева, и тут же приступил к инструктажу о правилах поведения внутри пещеры.

Видно, Тайменев явился недостающим звеном в цепи, последней каплей в чаше, и гид посчитал, что именно такое количество необходимо для разовой экскурсии в недра его родной земли. Экскурсанты один за другим полезли в пещерный вход. Гид открыл, а Николай завершил процессию. По пробитому в монолите скалы туннелю можно идти свободно, только немного наклоняясь, если рост выше среднего. Установленные в потолке через каждые два шага тусклые фонари в меру рассеивают подземный мрак. После нескольких поворотов они оказались в помещении размерами в двухкомнатную квартиру, с отшлифованными стенами, в которых светятся застеклённые ниши. Пространство пещеры заполняет красноватый свет, источники коего Тайменев не смог обнаружить. Отражённые полированным камнем, потаённые лучи ложились на стены вязкой тяжёлой массой, стекающей кроваво-красными потёками на гранитный пол. Периодически под ногами раздавался сдержанно-сильный приглушённый вздох и прокатывалась дрожь, заставляя замирать в насторожённом испуге. Неискушённый посетитель должен находиться в постоянном возбуждении, чтобы посещение пещеры закрепилось в памяти как яркое приключение. Расширенные зрачки и робкое молчание спутников Николая сообщили: так и будет.

Освещённые изнутри стенные ниши, отгороженные прозрачным барьером, в мистически багровом освещении выглядят норами, ведущими в страшные глубины острова, где ворочается и вздыхает некто громадный и беспокойный. И, конечно же, в любой момент из этих нор может протянуться когтистая лапа или выглянуть змеиная пасть. На стеллажах ниш покоятся разнообразнейшие поделки из камня и дерева. Пояснительные таблички извещают, что туристы видят раритеты, бесценные, невообразимо древние… А копии этих единственных оригиналов, – добавляет гид, ставший в пещере немногословным, – можно приобрести в лавках фирмы «Тангароа» в долине и на пляже Анакена. Видно, что островитянину здесь не по себе и лишь сумма вознаграждения за труд удерживает от бегства на воздух.

Тайменева пещера разочаровала; образцово-показательных музейных спектаклей, рассчитанных на легковерную публику, он не любил. Если фирма собирается и далее преподносить экзотику в зажаренном и засахаренном виде, придётся пересмотреть тактику поведения на острове.

Ну зачем столь мрачное, кроваво-красное освещение? И вообще, не слишком ли много красного и тёмно-синего на этом острове? Или просто он сам, в силу неких внутренних индивидуальных причин, выделяет из всей гаммы естественных цветов два наиболее ему неприятных? И почему-то этим противным цветовым тонам предшествует и сопутствует запах… Запах дыма, оставляющий горечь во рту, остро проникающий в трахеи-альвеолы.

Запах и ало-фиолетовое как-то связаны между собой. А ведь до прибытия сюда ничего такого у него не было. Следовательно, сказывается влияние острова Пасхи. Всем ничего, а на него древность действует именно так. Видимо, неживые предметы, останки былого, испускают какие-то волны. Остаточное излучение, подобное реликтовому в космосе. А мозг Тайменева настроен в унисон первичным колебаниям, сообщённым каменным творениям их создателями и реагирует в местах особой концентрации древностей дымным запахом. Попутно волновой резонанс будит отвращение к крайним линиям оптического диапазона.

Чёрт те что, хоть к психотерапевту обращайся! Впрочем, это всё мелочи, наплевать да забыть. Кругом ещё столько интересного! А в себе можно покопаться по возвращению в Воронеж.

Успокоив себя, Тайменев перед ужином разыскал администратора круиза, здоровенного чилийца с тщательно выписанным на лице циничным превосходством. Сеньор Геренте, – господин Начальник, – как его называли островитяне, вынул из кожаного кейса несколько страничек машинописного текста и предложил Николаю самому ознакомиться с программой осмотра достопримечательностей острова.

На первый взгляд программа впечатляла. Кроме пустячных пунктов, подобных визитам в небольшие родовые пещеры и жилые дома островитян, планировалась экскурсия в Ханга-Роа, совмещённая с осмотром карьера Красных Париков. Предусмотрели два полных дня на изучение Рано-Рараку с каменоломнями. Значилось даже присутствие на публичном воздвижении очередного гиганта на своё аху… Тайменев ещё раз бегло просмотрел план, не обращая внимания на начальственное нетерпение сеньора Геренте. Как ни странно, названия Рано-Као или Оронго отсутствуют. Не значтлся и визит на место работ археологической экспедиции. На вопрос, как можно попасть в селение птицелюдей и к археологам, последовал весьма прохладный ответ: поскольку планом фирмы посещения данных объектов не предусмотрены, то они невозможны ни организованным порядком, ни каким иным. И ещё, добавил сеньор Геренте, во избежание неприятностей он не рекомендует проявлять излишнее любопытство на территории иностранного государства, где могут действовать строгие законы и традиции. При этом чилийский представитель интернациональной корпорации осмотрел Тайменева тяжёлым значительным взглядом, забрал план экскурсионного обеспечения пассажиров «Хамсина», молча повернулся и отбыл по своим делам. Освободившись от неприятного ощущения, сходного с прикосновением к голому телу ледяных рук, Николай Васильевич принял решение действовать самостоятельно. Традиции и законы, – оно конечно… Но да Бог не выдаст, свинья не съест… Не террорист же он, в самом деле.

Иначе просто нечего будет рассказать лучшему другу, Вене Астапову, археологу и настоящему профессору. Да и перед собой неудобно будет, – забрался на край света и ничего не посмотрел своими глазами, кроме заранее подготовленного сценария. Нацелившись на борьбу с местной и интернациональной бюрократией, он повеселел. Но неприятности не ходят в одиночку, а день ещё не закончился.

…Очень красные губы, очень фиолетовые глаза. Откровенная блузка цвета кожи, тесные джинсы. Гуляющий образчик красно-синей двуцветности! Тайменев тяжко вздохнул, сжал челюсти и приготовился провалиться сквозь землю, будучи уверен, что так просто сбежать не удастся. Эмилия увидела и уйти не даст. Пока она торопилась навстречу, в голове Николая моментально всплыло всё, что о ней знает. Так получалось всегда, когда он видел Эмилию. Говорят, у погибающих достаточно медленной смертью перед глазами проносится вся жизнь. Подобный механизм включался у Тайменева при появлении в опасной близости красно-синей Эмилии. Только не жизнь вспоминалась, а то, чего и знать не хотелось.

А он-то надеялся, что она его оставила на твёрдой земле в покое, посчитал замечание Франсуа за шутку! Нет, Италия производит крепких и целеустремлённых дочерей. Не случайно мафия рождена итальянками; видимо, отрицание закона, непризнание общественного права будущие крёстные отцы впитывают с кипящим от любовной страсти молоком темпераментных матерей. Эмилия, урождённая сицилианка, изо всех сил старалась не уронить реноме соотечественниц. Но у Тайменева становиться папой будущего мафиози не имелось желания.

С первой встречи на «Хамсине» он воспринимает Эмилию непрерывно длящимся взрывом, растянутым во времени, размазанным в пространстве; если взрыв станет направленным, то превзойдет разрушительную силу кумулятивного снаряда, прожигающего танковую броню. Подумав о танке, Тайменев невольно ощупал грудь руками, определяя место, куда направлен прицел двуцветного живого орудия разрушения мужской неприступности. Неудержимый темперамент Эмилии неизменно приводил его в состояние психической астении и при встрече с ней он получал такой стрессовый заряд, что потом приводил себя в порядок день, а то и два. Так бывало на «Хамсине». Возможно, виноват в том сам Николай, его гоголевский комплекс, вдруг сменивший неиссякаемую юношескую тягу к загадкам прекрасного пола.

Эмилия избрала Тайменева объектом интереса и постоянной заботы с первых дней плавания. Только библиотечный образ жизни Николая позволял спасаться от опеки без особых потерь. Теперь, похоже, она готовится взять его в плен надолго. Он ещё раз осмотрел окрестности и оценил обстановку. Нет, бежать поздно. До здания, за которым можно благополучно скрыться, вдвое дальше, чем Эмилии до него. Надо думать о жертвоприношении.

Вездесущая Фортуна пожалела Тайменева, распорядилась по-своему. Перед набиравшей скорость Эмилией с приветственно поднятой над головой левой рукой, посылавшей воздушные поцелуи правой, перед этой человеко-машиной атакующей симпатии внезапно возникло живое препятствие в образе невысокого островитянина в европейской одежде нейтрального серого цвета. Тайменев не успел увидеть его лица, но заметил вначале ошеломлённый, а затем заинтересованный взгляд Эмилии. Достаточно было ей опустить глаза на серый костюм, как Тайменев бросился вправо с мощёной дорожки и, стараясь не сбить кого-нибудь по пути, скрылся за круглой стеной культурного центра, оклеенной в промежутках между окнами афишами и рекламными листами.

Обретя безопасность, посочувствовал аборигену, остановившему Эмилию в полёте, чем бы тот ни руководствовался в спасительном для Николая порыве. Он благодарен ему, да и зауважал: ещё бы, вот так просто, без предварительной подготовки, остановить Эмилию представлялось невозможным. Интересно, зачем она понадобилась обладателю серого костюма и что он такое сказал, что смог мгновенно переключить внимание? Сейчас она, конечно, вернула инициативу и, разочарованная неудавшимся покушением на Николая, все свои силы и средства бросила на невольно сыгравшего роль камикадзе островитянина. Подбегая к своей палатке, Тайменев на уровне слуховой галлюцинации слышал голос Эмилии, обращённый к новому объекту её неиссякаемого интереса к жизни.

Утро седьмого дня на земле Рапа-Нуи открылось привычными словами Франсуа Марэна. Складывался своеобразный утренний ритуал.

– Василич! – «ич» звучало особенно мягко, по-кошачьи, – Расейский! Коман са ва?

Расейский Василич улыбаясь пробормотал, что здоровье в порядке, спасибо зарядке. Он знал: если утро начинается с таких слов Франсуа, день пройдёт удачно.

– Вижу, бьян! По твоему факирскому распорядку через полчаса надо изображать тигра или змею, – тут Марэн зарычал и оскалился, – По этому поводу замечу: ты, Василич, мазохист. Да! У меня слёзы на глазах от твоего самоистязательства. Пожалей себя. И меня, своего единственного друга. И попробуй недельку пожить по-людски. Бьян? А, Василич? Да ты посмотри на себя! На твоём стройном скелете навешано столько лишних мышц, что скоро он не выдержит и рассыплется на отдельные ценные мощи.

Критическая многословность Франсуа означала, что ему сегодня особенно тяжело. Пунцовые губы и воспалённые глаза подтверждали это. Ему бы поспать часов десять. Но Франсуа никогда не пользовался сном для приведения организма в порядок, считая, что покой размягчает и ослабляет. Судьба успела внедрить в организм Марэна несколько довольно серьёзных хронических патологий, и подобное отношение Тайменев считал геройским. Чего он не понимал, так парадокса: «геройская» позиция приносила положительные плоды, Франсуа избегал кризисных обострений и не думал о врачах.

Сегодняшним утром Франсуа требовалась морская ванна, чтобы, по его словам, дать встряску древнему органону. Николаю пришлось отменить тренировку по у-шу и взять на себя бремя сопровождающего.

В многострадальных сосудах Франсуа хозяйничал похмельный спазм и, компенсируя давление отравленной крови, он продолжал монолог, направленный против «мазохиста Василича».

В освежающей тени пальм стало полегче. Осушив предусмотрительно прихваченную Тайменевым банку пива, Франсуа почувствовал себя почти нормально и к моменту выхода на поляну с игрушечной моделью острова замолчал, обдумывая план дальнейших действий на день.