Учение – тьма. Ангел спустится с небес…
На этот раз все закончилось гораздо быстрее и без душераздирающей ретроспективы. Мы стояли у моего дома, на углу элитной высотки в фешенебельном районе города. Время на наручных часах было таким, будто я просто прошёлся от универа пешком до дома. Мне бы хотелось думать, что все это плод воображения, кратковременного помешательства, но хромой гротескный персонаж рядом был доказательством реальности произошедшего. Его грубая ладонь сжала моё запястье до боли, и кожа у основания ладони начала гореть, словно туда вонзилась сотня иголок.
– Это тебе напоминание, – противно похрюкивая от смеха, сказал Квазик, – как только последняя капля упадет вниз – ты должен быть готов к перемещению.
Мне оставалось только опустить глаза и обнаружить татуировку в виде водяных часов, на моих глазах вниз капнула алая капелька, возвещая начало отсчета.
– А когда… – начал было я, но, оглянувшись, понял, что рядом никого, – ушёл, гад.
Голова шла кругом от произошедшего, словно кто-то запустил волчок в черепной коробке. Он сказал быть готовым к перемещению. Значит, у меня просто не было выбора.
– Домечтался, блин, волшебник чёртов, – выругался я сквозь зубы, открывая кованую дверь, ведущую во двор дома.
Сонный охранник окинул меня взглядом, его зрачки расширились от страха и сузились буквально в то же мгновение. Признал во мне человека. И на том спасибо. Кивнув стражу порядка, я прошмыгнул через двор и зашёл в подъезд, там напугал консьержку. Лифт приполз на родной одиннадцатый этаж. С порога меня обнял запах домашней шарлотки, утки в духовке и глинтвейна. Рома расстарался сегодня.
Нужно отдать должное моему опекуну – он прекрасно готовил, а его глинтвейн просто потрясающая вещь!
Сняв верхнюю одежду и обувь, я проскользнул в ванную, а оттуда в кухню. Рома в наушниках напевал что-то из Бритни Спирс, кажется. Разместившись на белом кожаном диванчике, я с улыбкой наблюдал, как этот молодящийся мужчина поёт в половник.
– Альберт! – он чуть не бросил половник в горячее вино и стянул наушники с головы. – Ты напугал меня, радость моя!
– Ты за столько лет не привык, – меня уже не расстраивало. – А где Алекс?
– Скоро приедет, – плита выключилась, опекун убрал чан с глинтом под крышку и махнул на меня полотенцем, заметив, что я принюхиваюсь, – нельзя пить на голодный желудок! Подожди Сашу, поужинаем вместе. Как учёба?
Мужчина кивнул в сторону лоджии, и мы вышли. Скрипнул пластиковый стеклопакет, открываясь, щелкнула зажигалка, потёк едкий сигаретный дым. Я не курил, хотя иногда хотелось, особенно в переходном возрасте.
– Как всегда, Ром, – я нахмурился, глядя вдаль на зажигающиеся огни, – там несколько нормальных людей и стадо идиотов. Даже не знаю, зачем я там болтаюсь, ведь диплом – это пережиток прошлого!
– Альберт, – вздохнул глубоко мужчина, стряхивая пепел, – эта учёба – твой плацдарм! Там нужно заводить знакомства, попадать на глаза нужным людям и…
– Пугать их своим внешним видом! – подхватил я.
– Дурачок, у тебя запоминающаяся внешность! – Ромашка замахал на меня своими ухоженными руками. – Просто ты не умеешь себя подавать!
– Яблока во рту не хватает! – вместе с ехидством из меня выходил весь стресс от пережитого.
Сознание всё же не спешило признать факт моего короткого перемещения достоверным. Произошедшее казалось сном или вернувшейся из детства глупой фантазией. Вот только лёгкое головокружение, саднящие колени, странная татуировка на фантазию не тянули. В пору было отбирать у Ромашки сигареты. Сквозь плотную реальность начала пробиваться искра осознания, я чувствовал, что руки дрожат, колени едва держат, а ощущения окружающего мира старательно ретируются из моей головы.
– Пойду переоденусь, – тихим безэмоциональным голосом уронил я, повернулся спиной к Роме, чтобы не видеть его растерянный взгляд. Он удивительно тонко чувствует людей!
Путь в комнату показался мне слишком длинным, коридор словно растягивался под ногами, как жвачка, которую моя бывшая одноклассница любила наматывать на грязные пальцы. Оказавшись у знакомой двери, я едва понял, зачем пришёл, переступил порог и вдруг меня накрыло.
Снимая с себя одежду, человек ощущает незащищенность и расслабленность, если делает это добровольно, конечно. Вот моя психика и расслабилась, прорвавшись слёзным поносом. Я забыл закрыть дверь, я вообще обо всем забыл, ничего сейчас не имело значения.
Часть третья. Ожидание
За спиной раздались шаги, а я так и комкал снятый с себя костюм. Тихий плач сотрясал меня, как разряды электрического тока.
– Альберт, солнышко… – задохнулся отчего-то Рома, подбегая ко мне.
Его мягкие тёплые ладони порхали над моим лицом, прикасаясь то к глазам, то к щекам. Я понял, что он стирает с моих щёк слёзы только тогда, когда проглотил одну из них. Взять себя в руки не получалось, рациональная часть мозга металась в истерике, пытаясь склеить разорванные шаблоны, а инстинктивная часть хотела выхода эмоций. Я рухнул в руки Ромы и постыдно разрыдался. Скопилось всё: детский дом, школа, раскрытые тайны опекунов, унижения, вечно игнорирующее меня общество и, наконец, встреча с Вильгельмом Ингефорцем.
– Альберт, Берти! – он уже почти кричал и тряс меня за плечи, но сказать мне хоть слово не давало сбивающееся от всхлипов дыхание. – Кто-то тебя обидел? Что они сделали? Алекс, иди сюда, Алекс, помоги же мне!
Последние слова Ромашка бросил только вошедшему в квартиру мужчине. Саша никогда не отличался разговорчивостью, он скинул туфли, бросил пальто на пол в прихожей и пересёк пространство квартиры в несколько шагов. Я наблюдал за ним сквозь пелену слёз и понимал, что сильнее человека не видел.
Алекс отодвинул бойфренда плечом и услал на кухню за глинтвейном, отобрал у меня безнадёжно смятые вещи, бросил их на пол. Как когда-то в детстве он сгрёб меня в охапку, но только теперь от земли не отрывал, я немного вырос всё же, и повёл к кровати.
Мы сели рядом.
Прискакал Рома с горячим глинтвейном. Саша внимательно осмотрел меня, завернул в одеяло и вручил стакан. Почему-то пока он совершал все манипуляции молча, сосредоточенно глядя перед собой, моя истерика затихла, оставив лишь сведенное спазмом горло, распухший нос и красные глаза. Справа меня подпирало твёрдое плечо Алекса, слева держала мягкая ладошка Ромы. Это успокоило.
– Что случилось? – бас Саши прозвучал мягко, но требовательно, не отвертишься. – И откуда у тебя это? – он поднял мою руку и показал татуировку на запястье.
Я не знал, что ответить. Рассказывать правду было глупо. Врать я никогда достоверно не умел, как-то этот навык не развивается у людей, мнением которых редко интересуются. Молчание затягивалось и становилось неловко просто от того, что невозможность высказаться давила на мозг.
– Альберт, – Ромашка тихонько прикоснулся к моему носу, – ты можешь нам всё рассказать, правда. Мы же семья.
Я посмотрел налево и встретил мягкий взгляд, посмотрел направо и увидел кивок, опустил глаза, вдохнул судорожно… И меня прорвало. В какой-то момент я перестал контролировать свои действия. Мимики и жестов стало мало, пришлось встать с кровати. Опекуны наблюдали, как их белёсый воспитанник мечется по комнате, размахивая руками и чуть ли не на крик срываясь. В трусах. С красными глазами. Покрытый неровным румянцем.
Красавец, чёрт возьми!
В кучу свалилось всё: дурацкая школа с её правилами, первые унижения, универ с толпой безразличных кукол вместо людей, отношение к сексуальным меньшинствам, политике, системе образования. Даже горбатые уроды и надменные сволочи промелькнули в моём спиче, но вскользь. Когда нить повествования была потеряна, а запал растрачен, я сел на пол совершенно обессиленный и понял, что просто хочу спать. Плеча коснулась холодное стекло стакана. Остывший глинтвейн не очень вкусный, но мне почему-то стало легче.
Ребята покинули мою комнату, а я забрался под одеяло, наплевав на бардак вокруг, и заснул, вздрагивая от громких звуков с улицы.
Проснулся по будильнику и осознал, что пары никто не отменял. Почему-то это стало шоком даже большим, чем летающие перед носом шпаги в кабинете некроманта.
Как же так?! Человек попадает в другой мир, его там пугают до полусмерти, выдвигают какие-то нелепые условия, шаблоны рвутся… А мир продолжает так же крутиться, и никто не замечает, что в жизни одного человека произошло что-то немыслимое. Пары. Универ. Издёвки сокурсников. Пофигизм преподавателей.
– Наш мир мало того, что слеп, так еще и болен тотальным безразличием, – бормотал я, выуживая из шкафа свежий костюм.
В зеркальной дверце отразилась моя персона, и утро, без того не очень доброе, окончательно испортилось. Кожа желтоватая, под глазами круги, а в глазах отчаяние. Привет, новый день, рад тебе! Заметно? Отвернувшись от зеркала, я поплелся в ванную, накидывая на плечи халат. Тёплая пушистая ткань обняла озябшее тело. Всегда с утра морозило, сколько себя помню.
Халат выбирал Алекс. Он покупал вещи больше под себя. Полы халата волочились по полу, рукава были длинными, не было у меня никогда высокого роста и широких плеч. Сколько не записывали меня опекуны в спортзал и на всякие секции – не вышло из меня качка. Только деньги на ветер и ещё один минус к самооценке.
В ванной меня встретил теплом пол с подогревом, плитка шоколадного и кремового цвета, черная ванна, похожая на огромный прямоугольный кусок камня, в котором вода выточила удобное ложе. У Ромы хоть и необычный вкус, но смотрелось всегда очень хорошо. Ритуал утреннего умывания уже подходил к концу, оставалось только сбрить хилую растительность, которая упорно пробивалась на моём лице. Я занёс бритву над пенной щекой и в ванну вошёл Рома.
– Ты встал так рано? – он искренне удивился. – Куда собираешься?
– В универ… – как-то неуверенно произнёс я.
– Какой универ, Берти?! Тебе нужно отдохнуть, – опекун так сильно взмахнул руками, что бежевое полотенце, висящее на его плече махровыми складками, мягко рухнуло на пол. – Раз ты поднялся, иди на кухню, сейчас приготовлю кофе.
Сил на изумление не было, пришлось стереть пену с лица и покорно потащиться в обитель хорошего настроения. Запахи вкусной еды, кофе, ванили и немного табака (потому что Алекс курил здесь) всегда бодрили, заставляли улыбаться и забывать плохое. Уют в этой комнате зашкаливал.
Мягкий диванчик принял моё тело. Столешница из камня холодила руки сквозь хлопковые салфетки. Машинально я снял с подставки свою кружку, красно-чёрную с Джеком Скелетом из бёртоновского мультфильма, и принялся крутить фарфоровый сосуд в руках, задумчиво глядя на разводы краски. Наверное, я надолго залип, из потока мыслей меня вырвала ласковая рука Ромы, решительно отобравшая у меня кружку.
Чихнула и зажужжала кофеварка.
Непроизвольно я поёжился, опасаясь новых вопросов, но Рома молчал. Опекун напевал под нос какую-то старую песню, бросая на меня добрые взгляды.
– Я позвонил декану, Берти, – перед носом возникла исходящая паром кружка со снежной шапкой сливок, – ты некоторое время можешь заниматься дома.
– Умеешь ты сделать день, – я не мог не улыбнуться.
– Без этого я бы долго не прожил, – в голосе опекуна впервые за всё время, что я его знал, прозвучали печальные нотки.
Но Ромашка уже улыбнулся, только уголки рта разок дрогнули. Мужчина повернулся к плите, и через пару минут мы уже объедались чудесной глазуньей. Без вопросов друг другу, просто шутили, болтали, словно не замечали в глазах тайну. Через пару часов у Ромы была запись на массаж, он извинился, и умчался, а я ушёл к себе, чтобы рухнуть на кровать.
Но созерцание потолка не принесло покоя и ответов на вопросы. Татуировка притягивала взгляд, как магнит. На моём бесцветном теле она светилась ярким клеймом. Чёрные линии резкими штрихами очерчивали угловатые сосуды клепсидры, сообщающиеся между собой. Алая жидкость капала сверху вниз, чернея на лету. Капли были мелкими, в верхнем сосуде было достаточно жидкости, но скорость, с которой время убывало, пугала. Я решил не думать об этом пока.
Внезапно высвободившиеся часы решено было использовать с толком. Задания из универа прекрасно укладывались в голове в домашней атмосфере под кофе и любимую музыку, особенно радовало отсутствие помех в виде сокурсников. Кроме занятий оставалось достаточно места для любимых фильмов и набросков комиксов, которые я делал от скуки. Мысль о том, что мне придётся скоро покинуть этот дом, опекунов, даже проклятый вуз – приводила в смятение! Мир волшебников встретил меня чудесами со знаком минус. Складывая в уме те фрагменты, которые удержала моя память, фразы, взгляды, я понимал, что и там бледной поганке вроде меня совсем не будут рады.
***
Незаметно неделька отдыха от универа растянулась на месяц, я сдал пару контрольных тестов и понял, что учиться дома гораздо продуктивнее. Семейный совет постановил – я перехожу на домашнее обучение и появляюсь в вузе только ради важных экзаменов. Алекс поехал убеждать ректора, а Рома вздохнул с облегчением, с лица опекуна исчезла печать озабоченности. А для меня время полетело со скоростью метеорита, притянутого земной гравитацией.
Круговерть забот поглотила всё, я практически не выходил из дома, только в альма-матер – сдать очередной зачёт, или если Саша вытянет нас на выходные куда-нибудь в кафе или парк погулять. Я даже перестал поглядывать на татуировку. Страхи и метания утонули в учебном материале, который теперь казался даже интересным.
Психология, структура управления, продуктивный менеджмент стали весьма занимательными дисциплинами, у меня сложилось впечатление, будто я могу понять людей и их неприязнь ко мне. Но ещё приятнее было понимать, что с помощью знаний можно управлять окружающими, стоит только понять, о чём думает человек, чего боится, чего желает втайне даже от самого себя. Я делал то, что раньше казалось бессмысленным – познавал окружающих.
Незаметно умерла осень, зима одела улицы в белый снежный траур. На фоне светлых пейзажей я как хамелеон-альбинос перестал выделяться бледной кляксой. Я наконец-то смог слиться с окружающим ландшафтом.
Заканчивался очередной семестр, и дело катилось к Новому году. Город одевался огнями, гирляндами, везде появлялись искусственные ярко наряженные ёлки. Магазины зазывали скидками и акциями, пытаясь навариться на предпраздничной лихорадке, всякие шоу притягивали празднично настроенный народ, собирая приличные кассы. Опекуны вовсю шушукались, готовили грандиозный сюрприз к празднику, мне было даже смешно наблюдать за двумя взрослыми мужчинами, которые ведут себя, как десятилетние мальчишки.
Я проснулся ночью. Во сне мне казалось, что муравьи прогрызли в коже крошечные дырочки и забрались внутрь, они кусали мою руку на уровне запястья, казалось, до кости. Открыв глаза, я почувствовал, что ощущения сна весьма реальные, рука горела и чесалась.
В панике включить ночник удалось не с первого раза, пальцы упорно не нащупывали кнопку включения света, словно кто-то убрал её со стены. Наконец, заветная пластиковая пимпочка нашлась, щёлкнула. Я уставился на руку и тут же понял в чём дело. Татуировка словно воспалилась, её линии проступили очень четко, кожа вспухла по рисунку и покраснела. Жидкости в верхнем сосуде оставалось совсем немного, буквально с десяток капель. Сработал магический будильник. Горбун сказал быть готовым к перемещению.
Паника появилась на секунду, но тут же была задавлена здравым смыслом, стоило мне представить, как я появлюсь в трусах в кабинете Ингефорца. Худшая картина в мире. Я тихонько слез с кровати, постарался без особого шума достать из шкафа дорожную сумку – самую невзрачную, которой Рома не хватится, сложил туда одежду, свои личные мелочи, вроде расчёски или зубной щётки, за которой пришлось красться в ванную. Подумал и сунул сверху писчие принадлежности, альбом для рисования с набросками и нашу общую с опекунами фотографию. Татуировка словно раскалилась изнутри. Пришлось сжать челюсти, чтобы не зашипеть, я оделся, прокрался за своей уличной обувью и не смог удержаться от того, чтобы хоть издалека не взглянуть на ребят.
Дверь в комнату Алекса и Ромы была приоткрыта, на тумбочке рядом с кроватью стояла пустая кружа, из которой Рома пьет сок перед сном. С кровати свешивалась мощная рука, из-под одеяла торчала пятка Саши. Он лежал на животе и мирно сопел, как большой медведь. Поверх его плеча белела рука Ромы, он ворочался во сне, словно видел кошмар.
Паника снова скрутила внутренности в жгуты. Я хотел бы сейчас разбудить ребят и попросить помощи, но ощущение полёта спиной в пустоту стало нарастать. Вздох застрял в горле, не дав даже шанса на прощание, и всё вокруг поглотила тьма.
***
Прояснилось сознание уже после перемещения. Я стоял во дворе высокой башни, которая уходила куда-то в облака своей крышей. Вид этого строения настолько поразил воображение, что ощущение реальности исчезло на некоторое время и вернулось только тогда, когда ноги замёрзли. Ведь я стоял с туфлями в руках, так и не успев надеть их! Чувствуя себя последним идиотом, бледный взъерошенный призрак в моём лице принялся прыгать на одной ноге, натягивая туфлю на вторую. Слава всем покойным физикам, вокруг никого не было! Правда после процедуры завязывания шнурков стало не по себе от этого факта.
Огромный двор был пустынным, повсюду стелился туман, будто я стоял посреди медленно закипающего котла. В белой пелене почти за пределами видимости тёмными пятнами выделялись столбы, между которыми колыхались толстые цепи. Идти следовало к башне, другого выхода не наблюдалось. Но, как только первый шаг был сделан, до слуха донеслись голоса.
– И так каждый год, Марсель, почему портал выносит нас к самым воротам? Неужели Магистр не может точнее настраивать магию? – звенел женский голос, полный монаршего гнева на грани истерики.
– То мне неизвестно, мадам Борхис, – послышались неравномерные шаги и знакомый голос. Пакостный голос, который я на всю жизнь запомню! Сейчас он источал подобострастие, – но вам бы самой не худо спросить о том у Великого Вирма.
– Марсель, это будет бестактно, – я буквально видел мимику женщины: сейчас она должна была искривить безупречные губы и наморщить гордый аристократический нос, – Чезаро, как ты?
– Все хорошо, madre, – прозвучал довольно близко мелодичный тенор, принадлежавший молодому человеку, – Мастер Ингефорц наверняка знает, что делает. Не гневайтесь.
На этих словах я увидел троицу, шагающую прямо на меня. Статная женщина в лисьей накидке выступала гордо, её длинное платье, зауженное к коленям и оттуда распускающееся расклешённым «хвостом», подметало серый камень под ногами. Корону из чёрных волос она несла с достоинством императрицы всей земли, ухоженные локоны даже в туманном мареве казались живыми и блестящими, прихотливые вьющиеся прядки колыхались, сползая похожими на свечной воск витками на плечи горделивой женщины. Бледное лицо казалось слишком тонким, узким, на нём выделялись крупные агаты глаз, густо подведённые косметикой. Нос выдавался вперёд так заметно, что огромные глаза этого не компенсировали. Хотя госпожа Борхис глядела перед собой так властно, сжав тонкие алые губы, что никто не посмел бы даже улыбнуться, заметив этот небольшой дефект. Тонкую шею женщины украшала единственная цепь с кулоном. На металле красовался герб, выложенный драгоценными камнями.
Справа от госпожи Борхис шагал юноша высокого роста. Он унаследовал от матери горделивость походки и взгляда, но волосы были светлее, глаза же оказались темнее, чем у матери, нос куда меньше, а вот губы полнее. Но всё равно его лицо было каким-то надменным, гордым, что не вязалось с его наигранным смирением, когда он говорил об Ингефорце. Парень обладал завидным атлетическим сложением, этого не скрывало чёрное пальто с каким-то коротким блестящим мехом. Оно даже укрупняло его фигуру.
Слева от женщины хромал Марсель, сверкая в тумане разными глазами, и жутко улыбался.
Из всей троицы меньше всего я хотел видеть этого отвратительного Квазика. Между тем компания пёрла прямо на меня, явно не замечая на пути бледной помехи. Госпожа Борхис начала рассказывать о гостеприимстве какого-то графа, который телепортировал её едва ли не в кресло в гостиной, но остановилась на полуслове. Её взгляд наконец-то заметил преграду. Дальше был истошный визг. Я такое слышал только тогда, когда в женскую раздевалку на физкультуре мальчишки закинули крысу. Белую крысу.
– А-а-а-а-а, вампир!!! – закричала женщина, растеряв всю свою надменность. По рукам Чезаро проскользнула синяя искра, и мне стало действительно страшно.
– Спокойно, мадам Борхис, – едва не рухнул в ноги женщине Марсель, – это лишь ещё один ученик! Мастер Ингефорц вытащил заморыша из другого мира к нам. Пожалуйста, не колдуйте, мастер Борхис, Вирм не любит этого, вы же знаете!
– Из другого мира? – прошипела, дама. – Это уже ни в какие рамки! Притащить сюда мальчишку, похожего на чистокровного вампира, который даже не относится к нам. Идём, Чезаро, это ничтожество не достойно нашего внимания!
Да, всё снова было как обычно…
Часть четвертая. Sacramentum
Чтобы сделать несколько шагов за высокомерной дамой и её сынком, понадобилось собрать все силы. Злобный горбун всё время оглядывался и мотал головой, безмолвно призывая двигаться следом. Пришлось идти, не стоять же столбом посреди тумана.
Башня медленно, но неуклонно вырастала над нами, как злобный великан, уже можно было рассмотреть светящиеся окна, странные балконы, которые парили словно отдельно от основной конструкции. Сама постройка при ближайшем рассмотрении оказалось совсем не такой прямой, как виделось издали. Её кренило из стороны в сторону в некоторых местах, какие-то этажи сдвигались относительно оси. И как эта конструкция вообще стоит? Магия, не иначе.
У больших ворот, закрытых на мощные засовы, собралась уже целая толпа, человек в сто пятьдесят. Все они были разных возрастов, рас, пола. Были и те, чью принадлежность к людям я сразу же поставил под сомнение. Однако это не мешало им свободно общаться.
Госпожа Борхис подошла к небольшой группе ребят примерно одного возраста. Перед ней и её сыном кучка расступилась. Девушки стреляли глазками в Чезаро, юноши почтительно здоровались, словно он был какой-то знаменитостью.
Я скромно встал в тени, наблюдая за странным сборищем. К счастью, никто не обращал внимания на ещё одного прибывшего. До слуха долетали обрывки разговоров, смысл которых был для меня пока не понятен. Компания молодежи говорила о какой-то клятве полушёпотом. Все они явно нервничали. Все, кроме Чезаро. Он едва заметно улыбался и говорил, что клятва лишь пережиток прошлого, формальность, которая носит чисто символический характер.
– Но это же клятва самому Ингефорцу! – воскликнула миловидная девушка, воздев к небу блестящие от чешуи ладони.
Госпожа Борхис уже намеревалась что-то ответить, я видел, как вздулась жилка на её шее, как гневно сдвинулись тонкие брови, но в этот момент всё внимание к себе приковала знакомая горбатая фигура. Уродец встал спиной к огромным дверям, посмотрел на всех собравшихся и поднял руки вверх.
Толпа замолчала в мгновение ока, теперь все глаза смотрели только на Марселя. Он смешно замахал поднятыми руками, словно ловил вертлявую муху, но от каждого взмаха тяжёлые створки вздрагивали и, в конце концов, засовы упали. Двери отворились, в тёмном проходе зажглись факелы, освещая длинный коридор. Из тьмы, гордо выпрямившись во весь свой рост, шагал Вильгельм Ингефорц.
Выглядел мужчина впечатляюще и страшно одновременно. Его тёмно-рыжие волосы были собраны в тугую косу, она болталась на правом плече владельца, подпрыгивая в такт шагам. Бледная кожа контрастировала с чёрным атласным одеянием, похожим на халат, на груди белым был вышит костяной дракон, кусающий себя за хвост. Перед толпой он остановился, спрятал руки в рукава своего одеяния и обвел присутствующих взглядом.
– Приветствую, ученики, – разнесся голос Ингефорца над головами. – Каждый из вас знает, зачем он прибыл сюда. Кроме новичков. Свежая кровь, вас ждёт клятва, которая свяжет Академию и вашу душу нерушимыми узами. После клятвы вы будете служить магии, станете инструментом её воли, проводником великой силы. Здесь вы научитесь направлять эту силу по нужному руслу. Магия – это то, что было до вас, будет после вас, потому не думайте, что вы её подчините. Входите и получите знания или уходите.
Факелы вспыхнули за спиной мага, освещая арки, уходящие вглубь первого этажа. Молчание затянулось, никто не двигался, все смотрели на кучку новобранцев, замерших в каком-то гипнотическом трансе напротив входа. Вильгельм Ингефорц повернулся в профиль и поманил молодых магов к себе. Первым двинулся Чезаро, кивнув на прощание матери, а за ним потянулись остальные.
Толпа стала толкаться и грозила смять одного зазевавшегося новичка. Но взгляд магистра безошибочно нашёл меня, бледный палец оказался направлен точно в растерянное лицо.