Шерлок Холмс и Русская богиня
– К чему вы клоните, Холмс?
– К тому, что я считаю истинным только это суеверие, ввиду его основательности и самоочевидности, а все остальные суеверия, приметы, сны, гадания на кофейной гуще, – список можно продолжать! – отношу к неосновательным заблуждениям. И во́рона Хугина туда же! Ватсон, завтра у вас день на сборы, послезавтра встречаемся на вокзале Ватерлоо. Наш поезд – для пассажиров «Титаника» первого класса – отправляется в девять утра, в Саутгемптон приходит в одиннадцать тридцать. У нас будет полчаса, чтобы попасть на «Титаник» и занять нашу каюту. Там я раскрою вам страшную тайну брата Майкрофта, точнее, нашего правительства, которое без нас с вами пропадёт, как малое дитя. Империя может бросить честного солдата, но честный солдат никогда не бросит империю в беде! Договорились, мой храбрый товарищ? Через неделю вы будете смеяться, вспоминая про нелепицу с этой птицей, стоя на твёрдой земле Нью-Йорка. У нас, кстати, карт-бланш на две недели небедной жизни в этом городе! А когда мы вернемся в Лондон, каждый получит от казны его величества по тысяче гиней. Кто и когда предлагал вам такие сказочные условия, Ватсон? А это тоже вписано в ведомость и уже завизировано премьер-министром Асквитом! Не разочаруйте его и себя, дружище…
Часы пробили угрюмо-зловещим боем шесть часов. С последним ударом механизма оконное стекло со звоном раскололось, словно в него ударила пуля, и осколки дождём полетели на тротуар… На Ватсоне не стало лица. Позднее он признавался, что решил в то мгновение категорически отказаться от щедрого предложения правительства, но не стал говорить об этом Холмсу, чтобы не расстраивать его сию минуту. «Пусть расстроится через день, попозже», – подумал Ватсон и отправился к себе домой на улицу Королевы Анны. Ветра не было, смог быстро сгущался вместе с вечерними сумерками. Пешеходы, пересекавшие Трафальгарскую площадь, уже не могли видеть адмирала Нельсона на топе мачты из пушечного чугуна. Газовые фонари освещали только сами столбы, на которых они висели. Прохожие представляли из себя тени, скользившие в тумане, как бесшумные привидения, зато в подвалах с резким визгом, с боем-дракой делили кухонные отбросы крысиные стаи.
Опасность витала в воздухе, и Ватсон уже жалел, что не поймал кэб на Бейкер-стрит. Подходя к пабу, он рассмотрел при свете вывески и окон высокого человека, подпиравшего стену и разводившего руками, словно танцуя на месте, не отрывая ног. На нём была матросская форма и бескозырка, висевшая на левом ухе, как на крючке. Ни шинели, ни бушлата на нём не было, хотя весенняя погода оставалась промозглой и прохладной. Завидев прохожего, матрос заорал во всю глотку, показывая, как ему весело тут стоять и приплясывать в луже. Язык у него заплетался, но Ватсон знал эту популярную флотскую песенку, поэтому всё понял.
Что нам делать с пьяным моряком,Что нам делать с пьяным моряком,Что делать с пьяным моряком,Рано утром?Брось его в длинную лодку, пока он не протрезвеет.Дай ему отведать конец боцманской веревки.Привяжи его к мачте, а затем бей его.Киль тащит его, пока он не станет трезвый.Побрей ему подбородок ржавой бритвой.Отбей ему зад кошкой-девятихвосткой.Дай ему шерсть собаки, которая его укусила.Но лучше, лучше, лучше быОтвести в паб и напоить его снова!Ватсона вдруг осенило – удача сама идет к нему в руки! Поверье, которое знал каждый англичанин, гласило, что форменный матросский воротник с тремя полосками, купленный с плеча его владельца, отгоняет беды и приносит успех. Многие картежники не садились играть без такого воротника в одном потаённом кармане и без кроличьей лапки в другом…
– Эй, служба! – сказал Ватсон офицерским голосом, громко и отчётливо, – продай свой воротник! Сорок пенсов за эту тряпку, и ты вернешься в паб, откуда тебя, как я вижу, выставили.
– Nevermore! – отвечал матрос хриплым каркающим голосом, шатаясь на нетвёрдых ногах. Ватсон, наверное, не сильно бы удивился, если бы из плеч матроса выскочили бы чёрные крылья и он улетел в туман. – Один фунт, сэр!
– Держи, – сказал Ватсон, секунду поколебавшись. – Надеюсь, Ротшильд, тебя выпорют на корабле линьками за твою жадность и за твоё пьянство.
Воротник начал действовать незамедлительно. Ватсон поймал свободный кэб, который благополучно довез его до улицы Королевы Анны. На следующий день Ватсону попались навстречу три монахини[4], и он понял, что ветер фортуны теперь задувает ему во все паруса. Происшествие с вороном перестало казаться ему столь зловещим, как вчера, во всяком случае, Ватсон решил обдумать ситуацию трезво, без эмоций. На одну чашу весов он мысленно возложил чернопёрого Хугина и осы́павшееся оконное стекло, на другую – матросский воротник и трёх монашек. Весы качнулись туда-сюда и замерли в строгом равновесии.
Ватсон понял, что необходим ещё какой-нибудь знак, решающий, который определит, куда склонится жребий. «Если выпадет чётная комбинация, поеду с Холмсом, – сказал он себе, – если нечётная – останусь дома». Бросив кости, он увидел нечёт и тут же перебросил, чтобы убедиться в непреложности выпавшего знамения, но со второго раза выпал чёт. Это снова всё запутывало. Логика требовала третьего броска, окончательного, но Ватсон ощутил какую-то слабость в руках и от третьего броска отказался. «Чёрт тебя побери, шайтан вонючий!», – пригрозил он кому-то, вспоминая свой армейский афганский лексикон. Напольные часы пробили необычным зловещим боем файф-о-клок, и кухарка миссис Робертсон подала хозяину чай с молоком. Углубившись в чтение газеты, Ватсон отвлекся, а когда решил отхлебнуть из чашки, не поверил глазам – в его чае бултыхался паучок, перебирая всеми ногами.
– Эу! – воскликнул Ватсон подобно архиепископу Кентерберийскому. – Никогда бы не подумал, что ангел явится в образе паучонка.
Воистину, у Ватсона словно свалилась гора с плеч! Поверье, которое ему мигом вспомнилось, гласило, что паук в чашке знаменует удачу, главное, чтобы паук не был чёрным. А в чашке болтался серенький паук, почти неразличимый на фоне молочного чая, что и требовалось доказать! Наверное, он свалился с потолка, пересекая его просторы, как ковбой пересекает просторы прерии где-нибудь в Оклахоме или Небраске… ну, в той стране, куда путь теперь был открыт! Весы в голове Ватсона быстренько перекосились, и чёрный Хугин с осколками опустился долу, а воротник, три монашки и блондин-паучок вознеслись горе́. Ах, Ватсон, Ватсон! Как же можно было провалить всю игру, имея на руках чистый флеш-рояль? Сколько раз Холмс учил друга, что эмоции затмевают разум и что лишь холодная отстраненность спасает нас от роковых ошибок! Но перековать себя в бесстрастного рационалиста доктор Ватсон так и не сумел, а ведь в делах суеверных, как в любви, самый ничтожный нюанс способен повергнуть нас в бездну отчаяния и даже в бездну погибели. Что́ и произошло с Ватсоном, который на радостях нарушил самое главное правило кодекса суеверий – полностью, до самой последней мелочи соблюдать ритуал. Ритуал же требовал от Ватсона извлечь паучка из чашки и выкинуть его за дверь на улицу. Всё! И примета получила бы необратимый ход, и вся эпопея «Титаника» сложилась бы иначе – совершенно благополучно… Но Ватсон то ли не знал этой последней мелочи, то ли запамятовал… Он позвал кухарку, кухарка, качая головой, взяла чашку с чаем, отнесла её на кухню и вылила в помойное ведро вместе с ангелом-пауком. Флешь-рояль рассыпался, как не бывало, но Ватсон об этом даже не подозревал. Он заправил молоком другую чашку чая и выпил её с таким чувством, будто пил бокал шампанского по случаю славной победы. Теперь события, увы, окончательно обрели свой необратимый зловещий характер. Как говорил в подобных обстоятельствах совсем другой автор, знавший толк в делах магии и суеверий, Аннушка уже разлила масло…
– Признаться, Ватсон, я не вполне был уверен, что увижу вас здесь, – сказал Холмс, расплываясь в нехарактерной для него улыбке при виде друга, спешившего по длинному перрону вокзала Ватерлоо с саквояжем в руке. – Мне показалось позавчера, что лопнувшее стекло произвело на вас слишком сильное впечатление.
– Что было, то было, – не стал отпираться Ватсон. – Сначала зловещий Хугин…
– Суеверия, мой друг, суеверия! Не стоит видеть руку дьявола там, где всё устроено гораздо проще.
– Как именно?
– Дьявол не станет бить оконные стекла, для него это унизительно ничтожно. Взглянув на ситуацию отстранённо, я понял, что всему виной резонанс, самое обычное физическое явление. Хугин бил клювом в окно так сильно, что оно где-то треснуло, но ещё держалось. А рассыпалось оно от боя часов, когда акустические волны вошли в резонанс с его микроколебаниями. Оперные певцы очень гордятся, когда им удается силой собственного голоса разбить за счёт резонанса стеклянный бокал или хрустальную люстру, и никто при этом не апеллирует к дьяволу. Вы сами знаете, Ватсон, что экономная миссис Хадсон приобрела эти напольные часы в какой-то лавке старьевщика за смешные деньги и не удосужилась ни разу пригласить часового мастера, чтобы он отладил механизм боя. Часы бьют слишком громко и сильно, как лошадь копытом, но все мы давно привыкли к их особенностям и даже не слышим аномалии. Позавчера ослабленное стекло получило от боя часов последний импульс энергии и рассыпалось! Вот и весь фокус, Ватсон!
– Ваша логика, Холмс, как всегда, безупречна. Надеюсь, что так и было, – сказал доктор не вполне уверенно. – Не пора ли нам зайти в вагон, а то поезд отправится без нас?
Глава 2
Титаническое невезение
– Приятного путешествия, господа! Не отказывайте себе напоследок ни в каких удовольствиях на борту лучшего корабля нашей лучшей в мире пароходной компании!
Стюард в ливрее, учтиво поклонившись, вышел, оставив друзей в каюте, которая с первого взгляда поразила Ватсона роскошью убранства и отделки. Стены сияли полированными панелями из красного дерева, массивные дубовые кровати были застелены шёлковым бельем, живые цветы в вазах гармонировали с разноцветными драпировками, мраморный умывальник сиял благородной белизной, а огромное овальное зеркало над ним в бронзовой раме было достойно графского будуара.
– Такую роскошь нечасто видишь даже в Кенсингтоне, – сказал Ватсон, практиковавший много лет в этом аристократическом районе Лондона и повидавший немало богатых домов. – А что такое ляпнул этот стюард, Холмс, или я ослышался? Мне показалось, он сказал напоследок … В каком таком смысле напоследок?
– Пустая оговорка, не ломайте голову, дорогой Ватсон. По-моему, он вообще плохо понимает, что говорит, потому что он не англичанин. По произношению я бы принял его за немца, который недавно взялся учить английский и складывает каждое слово из отдельных звуков, как будто стену из кирпичей.
– Странный тип! На вид толстяк с кошачьей рожей, и кажется, что свою рожу он никогда не брил. Мне на секунду даже показалось, что это жирный кот в ливрее, которого хозяин выучил ходить на задних лапах.
– Вам бы романы писать, дорогой Ватсон, или сказки в духе Гофмана. В Лондоне можно встретить и не такие рожи! Мужчины с мордами бульдогов, мопсов, гиен, горилл, женщины-мартышки и женщины-цапли с оттянутыми до подбородка носами… Одну мясную лавку в Ист-Энде держит дама – чистый бегемот в чепчике, я не мог поверить своим глазам, что бывают такие уродства. А взгляните на парламент, сколько там жабьих морд – пучеглазые старцы с отвисшими щеками!
– Бог с ними, – сказал Ватсон. – Мы ведь на «Титанике», и вы обещали раскрыть…
– Время пришло! – подхватил Холмс. – Я готов, дружище, посвятить вас в тайну Майкрофта и всего Вестминстера, которая привела нас сюда. Теперь я спокоен: если тайна всплывет где-нибудь за пределами «Титаника», я смогу ручаться, что мы с вами не имеем к этому никакого отношения. Но будет проще показать её вам, чем долго излагать на словах, которым вы всё равно не поверите. Идёмте!
Они спустились вниз по множеству трапов в недра огромного судна и долго шли по коридору грузового трюма, оставляя по обе стороны от себя двери складских помещений и корабельных кладовок. Электрические лампы прекрасно освещали стальной коридор, но воздух в нём был чем-то похож на воздух в горящей угольной шахте. Откуда-то тянуло гарью и жаром, тяжёлый запах машинного масла тупо давил на обоняние, в горле першило.
– Это с непривычки, дорогой Джон! – сказал Шерлок. – Другой конец коридора ведёт в машинное отделение и в кочегарки, где пышут пламенем топки корабельных котлов. Там настоящий ад! Но мы туда не торопимся. Нам нужен форпик[5] – грузовое помещение в носу этого гиганта, самый первый отсек сразу за форштевнем.
– Стоять! Дальше ни шагу! – услышали друзья сильный голос и увидели мощного полицейского в чёрной каске с кокардой, стоящего у глухой поперечной переборки.
– Констебль, я Шерлок Холмс! Пароль – три башни! Отзыв?
– Отзыв – львиная грива! Мы вас уже заждались, сэр!
– Вас должно быть три человека, чтобы меняться на посту.
– Так и есть. Мы меняемся через каждые четыре часа, больше в этой чёртовой душегубке не продержаться.
– Всех вас представят к награде, констебль, когда дело будет закончено. Когда мы все вернемся в Лондон, я напомню об этом вашему начальству в Скотланд-Ярде. Теперь приступим к осмотру и проверке. Никто не пытался проникнуть туда до меня?
– Нет, сэр. Последняя живая душа, которую мы здесь видели, был сэр Майкрофт, запечатавший эту дверь своей личной печатью. Вот она, совершенно целая. Согласно данной мне инструкции с этого момента, господин Холмс, мы переходим в ваше подчинение до прибытия в Нью-Йорк и сдачи груза. Прикажете открыть помещение?
– Валяйте! Господин Ватсон со мной, это мой помощник, который имеет право доступа в помещение.
– Да, нам об этом сказали, сэр!
Констебль сорвал печать и с помощью двух ключей вскрыл замки стальной двери, повернувшейся в петлях с ужасающим скрежетом. Ватсон почувствовал, как по хребту у него побежала струйка пота, а по коже поползли мурашки. В проёме было темно, но Холмс уверенно нырнул в черноту и через пару секунд включил освещение. Ватсон зашел в помещение, и констебль сразу захлопнул дверь за его спиной, оставшись снаружи.
– Как вам это, Ватсон? – Холмс широким жестом воздел правую руку снизу вверх, принимая величавую позу, достойную древнего римлянина.
Ватсон помолчал, разглядывая представшую его взору картину, потом с некоторым недоумением произнес:
– Очень смешно, Холмс! Мы что, везем в Америку артиллерийские снаряды? Даже в голову такое не могло прийти. Я отлично помню эти зелёные снарядные ящики полевой артиллерии, которые таскались с нашими войсками повсюду в Индии и Афганистане. На что вы подрядились, Холмс? Чёрт побери, тут хватит снарядов на целое сражение! Тут сотни ящиков, если не тысячи!
– Откройте один ящик, любой. Могу поручиться, что такие снаряды в королевской артиллерии вряд ли кто видел.
– Это же золото! Холмс! Тут слитки золота!!! Мы перевозим золото в снарядных ящиках? Что за бред? И все эти ящики с золотом, Холмс, все-все? Сколько его?!?! Тут же тонны золота! Такого не может быть! Не может быть… Ущипните меня, Холмс, я хочу проснуться!
– Щипать вас бесполезно, Ватсон, щипать нас нужно обоих. Даже я впечатлён, хотя, конечно же, о золотой начинке этих ящиков я знал от Майкрофта с самого начала. Хотите пересчитать их? Не трудитесь, всё сосчитано. Тут ровно семь тысяч триста ящиков! В каждом из них пятьдесят килограммовых слитков золота высшей пробы. Видите клейма? Рыцарский замок с тремя башнями и геральдический британский лев на каждом слитке. Это клеймо Банка Англии.
– Погодите, Холмс! Я пытаюсь сосчитать, сколько золота перед нами…
– Триста шестьдесят пять тонн золота! Ни унцией меньше! В документах именно такой вес.
– В голове не умещается.
– Мы возвращаемся, Ватсон. Закройте ящик и раскройте глаза, тут порожек, не зацепитесь. Остальное я вам доскажу в каюте.
Друзья покинули форпик и очутились снова в коридоре. Несколько минут у Холмса ушло на замену печати Майкрофта своей собственной.
– Констебль, пароль на завтра будет действовать с ноля часов, – сказал Холмс. – Пароль, запоминайте, архиепископ Кентерберийский, отзыв – герцогиня Манчестерская. Повторите и передайте своим товарищам. И последнее. Если со мной что-нибудь случится, например, окажусь за бортом, вы переходите в подчинение доктора Ватсона, как указано в инструкции.
* * *Едва Ватсон и Холмс добрались до каюты, как в дверь постучали и толстый стюард с кошачьей физиономией, заросшей диким волосом, предстал перед друзьями. В руках у него была бутылка коньяка, укутанная белоснежной салфеткой.
– Пароходство делает презент, господа! Все пассажиры напоследок смогут повеселиться от души и испытать все удовольствия, какие только есть на этом судне, – сказал стюард, помещая бутылку на столик.
– Как это понимать напоследок? Что вы такое заладили, уважаемый? – вскинулся Ватсон. – Я полагал, что ослышался в прошлый раз!
– О, сэр, не гневайтесь, я могу случайно произносить не совсем те слова, которые нужны. Английский для меня неродной, язык плетёт что-то сам по себе, простите, сэр. Я хотел сказать, что судно покидает Европу, куда многие пассажиры уже не вернутся, поэтому для них всё происходит напоследок.
– Ты немец?
– Как вы проницательны, сэр! Я надеялся, что уже избавился от акцента, но это, видимо, не так.
– Как тебя зовут и как ты попал в Англию?
– Нильпферт[6], ваша милость, Ганс Нильпферт, к вашим услугам! Я родом из Саксонии. В Германии я получал бы вдвое меньше за свою работу, чем в Англии, поэтому я всегда нанимаюсь на английское судно, чтобы кормить свою обширную семью.
– Твоя вера позволяет тебе бриться? Или ты состоишь в секте небритых стюардов, которые пугают детей своей щетиной?
– Да, сэр, позволяет, но если я побреюсь, простите, пугаться будут не только дети, но и родители. В юности я заболел оспой и чудом остался жив. Мое лицо изрыто ямами и шрамами, которых люди пугаются, а многие боятся даже заразиться оспой. Я ношу бороду, чтобы никто не терзался пустыми страхами, сэр! Позвольте налить вам коньяк, господа?
– Нет, Ганс, ты свободен.
– Вот здесь кнопка для вызова стюарда, буду рад вам служить. «Титаник» целиком в вашем распоряжении! На нём есть все, чтобы порадоваться жизни напоследок, господа!
– Уж с этим мы сами как-нибудь разберемся.
Ливрея Ганса растаяла в дверном проеме.
– Я поражён, – сказал Холмс. – Наш небритый саксонский гость исправил свое произношение за минувший час, теперь он может сойти за коммивояжера из Сохо. Гладкая речь, убаюкивающая интонация…
В дверь снова постучали. Рассыльный принес радиограмму на фирменном корабельном бланке, адресованную Холмсу. В ней значилось: «Атмосфера успокаивается. Контора Черчилля обнулила ставки на заезд. Все лошади в конюшнях. Попутного ветра «Титанику»! М. Крофт».
«Титаник» тем временем покинул гавань Саутгемптона и держал курс в открытое море. Береговая полоса тянулась по правому борту белой линией меловых поднятий, постепенно понижаясь и подёргиваясь дымкой. Ветер наполнился силой и свежестью, а волны выросли и покрылись пенными гребнями. Любое другое судно уже бы начало качать, но исполинский «Титаник» шёл по идеальной прямой, как по нитке, рассекая волны громадой чёрного форштевня. Открытые палубы были полны публикой, переживавшей коллективную эйфорию романтического прощания с Европой. Кто-то даже нервически плакал…
– Прекрасная новость, – сказал Холмс, прочитав радиограмму вслух. – План Майкрофта, похоже, удался и атмосфера действительно успокаивается. Ватсон, теперь я расскажу вам нечто невероятное, но всё, что вы услышите, истинная правда. Что вы хотите узнать в первую голову?
– Всё!
– Тогда начнем с золота. Сказать, чьё оно? Моё, Ватсон! Ваш покорный слуга в это мгновение может считаться богатейшим человеком Англии, если только не всей Европы! Если отпустить вожжи и предаться фантазиям, я могу почувствовать себя царем Соломоном, Крезом или египетским фараоном, восседающим на золотой горе. Давайте выпьем коньяку по столь торжественному поводу! Груз, который охраняют в форпике доблестные констебли Скотланд-Ярда, в судовых документах принадлежит Уильяму Шерлоку Скотту Холмсу, эсквайру. Я волен распоряжаться им как мне заблагорассудится, ибо я собственник этих сокровищ вплоть до особого момента. Впрочем, в документах нет слова золото, там написано про груз меди, который принадлежит мне, но это не меняет сути. Итак, триста шестьдесят пять тонн… меди, мой друг! Груз золота вызовет ажиотаж при оформлении и массу слухов, которые мгновенно разлетятся по обе стороны Атлантики, а груз меди никого не волнует. Из него наделают посуды, электрических кабелей или трубок для паровых котлов.
Холмс закурил любимую вересковую трубку, выпустив толстые кольца сизого дыма, и отхлебнул коньяку. «А он весьма недурен, Ватсон, составьте мне компанию». Его распирало то ли от гордости, то ли от смеха, который лился из его глаз – напряженное молчание друга заметно веселило Холмса.
– На самом деле, Ватсон, золото принадлежит Банку Англии, проще говоря, государственной казне. Британская империя перевозит золото в Америку, а мы с вами маскируем этот момент, не давая обрушиться мировым биржам и фондовым рынкам на волне паники.
– Паники? Я ничего не понимаю, Холмс. Разве Банк Англии не вправе проводить операции с золотом? Если это его собственность, что страшного в его перевозке? Хозяин – барин, и пусть все заткнутся. Купил-продал, привёз-отвёз… Это же не воровство?
– Нет, конечно. Это не воровство, а политика. Большая политика! Очень большая политика, в которой нет места житейской логике. Я сам задавал брату Майкрофту подобные вопросы, поскольку в Суссексе, в деревенском захолустье, тебе кажется, что самое важное, что происходит в мире, это цветение вишни, дожди и разлив рек, которые делают непроходимыми суссекские глинозёмы, или пропажа овцы у соседа. Этот мир мы считаем незыблемым, но он очень хрупкий и ломкий. Его не станет с одного удара! А вот случится этот удар или нет и когда именно он случится, это уже зависит от большой политики, которую, признаться, я на дух не переношу, а братец Майкрофт только ею и живет. По его словам, мир большой политики воспримет перемещение английского золота за океан однозначно – как сигнал к войне. Банк Англии, разумеется, вывозит лишь часть золотого запаса, но триста шестьдесят тонн – это масса золота со стратегическим смыслом. Она пойдёт не на ювелирные украшения, а на обеспечение военных займов и контрактов – для больших финансов и большой политики тут очевидная истина. Вас не удивило, Ватсон, что золота случилось ровно триста шестьдесят пять тонн – по числу дней в году?
– Э-э… А что?
– По подсчетам финансистов один день большой войны будет стоить Англии примерно тонну золота. Отсюда элементарное следствие – «Титаник» везёт в трюме золото, которого хватит на целый год боевых действий. Это страховка на случай неблагоприятного развития событий на континенте или же полного истощения золотого запаса в Банке Англии.
– В Европе? Мы что, вступаем в европейскую войну, Холмс? Очнитесь, друг, кругом мир и благоденствие! Какая война на континенте? У Вестминстера с Уайт-холлом поехала крыша, а ваш братец Майкрофт, похоже, спятил от умственных перегрузок. Такое бывает и с очень умными людьми, я не хочу никого обидеть.
– Как вы милы, дорогой Ватсон! Мы с тобой одной крови, как выражаются зверюшки у Киплинга… Месяц назад я высказывал Майкрофту почти то же самое, когда он приехал ко мне в Суссекс со своим сногсшибательным предложением. С кем и зачем нам воевать, удивлялся я. Англия процветает, как никогда прежде. Английский рабочий получает в десять раз больше русского рабочего, вдвое больше немецкого или французского. Буржуазия стрижёт рекордную прибыль, а величие и могущество империи стоит на небывалой высоте. Мы живем в новом золотом веке Августа Октавиана, говорил я тогда. Но вы слышали, Ватсон, что сказал наш щетинистый Ганс из Саксонии? Он нанимается на британские суда, потому что в его фатерлянде за ту же работу платят гораздо меньше. Это и есть casus belli – посыл к войне, точнее говоря, её зародыш! По одной капле воды человек, умеющий мыслить логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического океана или Ниагарского водопада – имя таким гансам легион! На низшем уровне они завистливы и бессильны, но на высшем уровне их сила, помноженная на зависть, призывает войну. Богатство Англии бесит остальной мир, а делиться с ним своим добром мы не собираемся. Мы собираемся его защищать! Джон Буль будет рвать глотки…
– … а может и пинка получить под зад! Не буди лихо, пока оно тихо. Кто мог подумать, что нашу бесподобную армию, одолевшую Наполеона, измотают в кровавых боях и попрут вон из Афганистана полудикие пуштуны? Мы и впрямь собираемся драться со всей Европой? Тогда я остаюсь в Америке.