Разум, религия, демократия
Никто не придавал гражданству такого значения, как древние греки[149]. Одним словом «полития» обозначались гражданство, совокупность граждан и государственное устройство. Государство и граждане были синонимами; качество государства, полиса, зависело от качества граждан. Греческий ритор Исократ считал этот симбиоз гражданства и государственного устройства душой полиса[150]. Древние греки ценили свое гражданство и не давали его кому попало, по крайней мере в период расцвета демократии. Человека можно было лишить гражданства полностью или частично, отняв у него несколько гражданских прав. Таким образом, гражданство имело несколько уровней; высший давал право участвовать в народном собрании и занимать государственные должности.
Сыновья греческих граждан, как правило, становились гражданами, но не автоматически. Иностранцы могли получить гражданство за помощь, оказанную государству. Даже рабам иногда даровалось гражданство за участие в войне. Гражданство налагало на его обладателя обязанность служить в армии и самостоятельно снаряжать себя на войну. Таким образом, в Древней Греции солдат и гражданин был одним и тем же лицом. Отсюда понятно, почему женщины не считались гражданами: они не служили в армии.
Из сказанного ясно, что в Афинах обязанности перед государством и получаемые от него выгоды были взаимообусловленными. Быть греком означало быть гражданином со всеми правами и обязанностями, которые это гражданство подразумевало. Данный аспект греческого гражданства прекрасно выражен в нижеследующем отрывке из надгробной речи Перикла (уже цитированной нами) в передаче Фукидида (Thucydides, 1943, II 37).
«Для нашего государственного устройства мы не взяли за образец никаких чужеземных установлений. Напротив, мы скорее сами являем пример другим, нежели в чем-нибудь подражаем кому-либо. И так как у нас городом управляет не горстка людей, а большинство народа, то наш государственный строй называется народоправством. В частных делах все пользуются одинаковыми правами по законам. Что же до дел государственных, то на почетные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-нибудь отличился не в силу принадлежности к определенному сословию, но из-за личной доблести… В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям, и не высказываем ему хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады. Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов, главным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписаным, нарушение которых все считают постыдным»[151].
В этих словах Перикла особенно примечательно то, как он связывает демократические институты Афин с их культурными традициями, – до такой степени, что они взаимно питают друг друга и это само собой разумеется. Из слов того же Перикла, приведенных в качестве эпиграфа к этой главе, ясно, что между индивидуальной и общественной жизнью гражданина нет четкой границы: человек, «не занимающийся общественной деятельностью», – «бесполезный обыватель»[152].
Такое представление о гражданстве подразумевало, что полноценный гражданин способен выполнять свои общественные обязанности. Это очевидным образом следовало из обязанности нести военную службу и снаряжать себя для нее и менее явно из обязанности участвовать в народном собрании или Совете пятисот, причем участвовать сознательно и ответственно. Таким образом, в основе греческого понятия о гражданстве и создания греческой демократии лежало убеждение, что граждане способны принимать решения не только в рамках своей частной жизни, но и в рамках общественной жизни. Кроме того, коллективные решения должны идти на благо сообщества. Поэтому демократия не случайно впервые возникает в обществе, впервые же проявившем способность к такому рациональному мышлению, которое характерно для современной науки и, в более широком плане, для общества современного типа. Так же не случайно, что это общество создало алфавит, сделавший образование доступным для значительно большей части населения.
В период наивысшего расцвета афинская демократия воплощала базовые свойства демократии настолько полно, насколько это вообще возможно для политической системы. Из первого расцвета демократии мы должны извлечь важный урок: эффективная форма правления возникает не сама собой. Она требует активного участия основной массы граждан, причем таких граждан, которые обладают знанием и умственным развитием, позволяющим выполнять гражданские обязанности, а также готовы тратить время, деньги и силы на выполнение своих обязанностей.
V. Оценка достижений Древней Греции
«[Греческая] полития – выдающееся явление. Это шедевр изобретательности и практической сметки, один из наиболее удачных или, может быть, самый удачный политический артефакт в истории форм правления»[153]. С мнением Файнера трудно не согласиться. Благоговейный трепет охватывает нас, когда мы представляем себе достижения древних греков в архитектуре, астрономии, математике, философии, науке, скульптуре и вообще в искусстве. Все это стало возможным потому, что впервые в истории человеческий ум избавился от суеверий и получил возможности следовать свободно избранным путем. Пожалуй, самым важным из всего, чем древние греки одарили человечество, была демонстрация способности человека к рациональному мышлению, демонстрация силы разума.
И нигде эта сила не проявилась ярче, чем в конституции Клисфена: созданный разумом «артефакт» превратил общество охотников за рентой в демократию – первую и по сей день одну из самых успешных демократий всех времен. В этой связи уместно исправить ошибку, которую, как представляется, совершали в отношении афинской демократии многие, в том числе и Джеймс Мэдисон. «Отсюда выходит, что такие [чистые] демократии всегда являли собой зрелище смуты и раздора, всегда оказывались несовместимыми с личной безопасностью или имущественными правами и вообще были настолько же недолговечны в жизни, насколько разнузданны при смерти»[154]. Однако в Афинах налоговое бремя было, по нынешним стандартам, довольно легким, а такие серьезные меры перераспределения, как аннулирование долгов или передел земли, «даже не рассматривались»[155]. Поэтому Мэдисон сильно заблуждался, если, бичуя чистые демократии, имел в виду Афины.
Точно так же нельзя сказать, что афинская демократия была недолговечной. С двумя краткими перерывами она просуществовала с 510 г. по 322 г. – дольше, чем любая из нынешних западных демократий за исключением США. Кроме того, она погибла не в результате внутренних распрей и волнений, спровоцированных буйными демократическими толпами, а потому, что Афинское государство при всей его привлекательности для жизни было все же слишком небольшим, чтобы защитить себя от соседей[156].
В заключение нужно обратить внимание на большой оптимизм древних греков – оптимизм в отношении мыслительных способностей человека и перспектив самоуправления. В наши дни предложения ввести новые политические институты воспринимаются, как правило, скептически, особенно среди политологов. А для древних греков новаторский характер конституции Клисфена был только лишним доводом в ее пользу, – до такой степени греки верили в творческие способности разума и восторженно принимали все новое[157].
Подобный оптимизм обычно связывают с либерализмом – в том значении данного термина, какое сейчас принято в США или иногда использовалось в Европе в XIX в. Либералы оптимистично оценивают способности разума и, соответственно, склонны питать оптимизм в отношении будущих результатов демократического процесса. В дихотомии Хортона (Horton, 1982) они занимают место прогрессистов. Консерваторы, напротив, являются традиционалистами, которые пессимистически оценивают способности разума и потому опасаются будущих результатов демократического процесса[158]. Таким образом, оптимизм в отношении человеческой природы можно связать с либерализмом, а этот последний – с поддержкой демократических институтов или верой в них. Для консерватизма, напротив, характерна пессимистическая оценка возможностей человека и предпочтительны более авторитарные политические структуры. Клисфена и Перикла можно назвать либеральными демократами Древних Афин; Платон воплощает консервативное, автократическое умонастроение[159].
VI. Древний Рим
Древний Рим во многих отношениях превзошел греческие полисы общей суммой достижений, накопленных за многие века существования, и своим влиянием на будущее развитие Европы. В период наивысшего могущества Римская империя простиралась от Иберийского полуострова на западе и Британских островов на севере до Каспийского моря на востоке и далее через все Восточное Средиземноморье до Северной Африки включительно. В Римской империи зародилось христианство, ставшее религией Запада. Отчасти благодаря распространению христианства язык древних римлян, латынь, более чем на тысячу лет стал общим языком ученых и лег в основу романских языков. Однако следует напомнить, что наш главный интерес посвящен развитию рационального мышления и его связи с демократией. В этих областях достижения Древнего Рима достаточно скромны. Скачок от мифической культуры к теоретической уже был сделан древними греками. Древний Рим дал немало достойных авторов в области истории и риторики: достаточно упомянуть хотя бы Катона, Цицерона, Полибия и Плутарха. Однако сами жанры истории и риторики изобрели древние греки, и даже самые талантливые древнеримские авторы не могли затмить Фукидида, Сократа, Аристотеля и Платона. Древний Рим никогда не был демократией и не пытался стать ею. По этой причине мы уделим ему меньше внимания, чем древним грекам.
А. ПОЛИТИКА В ДРЕВНЕМ РИМЕДля скудных почв Древней Греции лучше всего подходили небольшие хозяйства, обрабатываемые владельцами. Древний Рим окружали обширные плодородные равнины; в сочетании с институтом рабства это способствовало возникновению крупных латифундий и в конечном итоге привело к значительно большему неравенству доходов, чем в Афинах и прочих древнегреческих полисах, а также к усилению аристократии. Римским аристократам было что защищать, и они использовали для этого все политические возможности. С 509 по 82 г. Рим именовался Республикой, но фактически был олигархией под контролем аристократии[160].
По структуре политических институтов – магистраты, совет (сенат), народные собрания – Рим напоминал греческий полис. Сенату отводилась чисто совещательная роль, а право принимать законы и выбирать магистратов полностью принадлежало народным собраниям. Вместе с тем член собрания не имел права вносить законопроекты или предлагать поправки. Законопроекты вносил магистрат, а собрание должно было либо принять их, либо отклонить. Таким образом, магистраты и сенат формировали повестку дня для голосования и использовали это положение в своих интересах. Магистраты выбирались из числа аристократов; сенат тоже состоял из представителей влиятельных аристократических родов и бывших магистратов. Фактически это делало Римскую Республику аристократической.
Политическое устройство Республики изобиловало сдержками и противовесами. Некоторые магистраты могли накладывать вето на решения собрания, но другие могли блокировать вето. В 494 г. появилась новая категория магистратов, трибуны, и еще одно собрание, на которое трибун вносил законопроекты. Это новшество было введено после восстания плебеев – граждан, которые не были патрициями (аристократами по рождению). Богатейшие представители плебеев стремились отнять часть власти у патрициев и добились учреждения для себя должности трибуна. Как и другие магистраты, трибун имел право в одностороннем порядке блокировать решение собрания. Дальнейшие реформы, проведенные под давлением плебеев, укрепили их политическое влияние в Республике. В результате к 134 г. до н. э. политическое устройство Рима состояло «из двух систем или, точнее, из системы и антисистемы, поскольку одна была создана для сдерживания другой»[161]. Кроме того, в каждой системе были свои обладатели права вето, способные блокировать ее решения.
В политическом устройстве Рима, в отличие от политического механизма США, система сдержек и противовесов возникла не как часть целостного проекта политических институтов с запланированными итоговыми свойствами. Она складывалась стихийно и постепенно под влиянием многочисленных кризисов, сотрясавших Республику. Каждый очередной кризис приводил к созданию нового института, призванного сдерживать тот институт, чья деятельность привела к кризису. В результате сложилась крайне запутанная политическая структура с многочисленными собраниями граждан, небольшими советами, реально принимавшими решения, и многочисленными обладателями права вето.
Можно лишь удивляться тому, что при такой официальной причудливости римского государственного устройства вся эта система не развалилась просто в силу своей инерции. Однако она не разваливалась, по крайней мере до I в. до н. э. Более того, вплоть до конца II в. до н. э. она прекрасно функционировала. Да, это была олигархическая система, но ограниченная множеством внутренних сдержек и противовесов. Кроме того, права аристократии влекли за собой и ряд обязанностей. Скажем, вплоть до эпохи поздней Республики в армию призывались – за исключением чрезвычайных ситуаций – лишь те, кто соответствовал определенному имущественному цензу. Среди римских ценностей более всего почитались gravitas (серьезность, солидность, основательность), pietas (добропорядочность, справедливость) и simplicitas (естественный и умеренный образ жизни)[162]. Эти качества были свойственны аристократии наряду со стремлением иметь славу, почет и доброе имя. Поэтому в течение примерно четырех первых столетий существования Республики аристократы ответственно исполняли свои обязанности. Официальная структура государственного устройства создавала многочисленные препятствия для эффективного управления. Но разного рода неформальные соглашения позволяли аристократии обходить эти препятствия на благо ее самой и на благо Рима[163]. Система правления работала в интересах как богатых, так и бедных, и вплоть до конца II в. до н. э. устраивала все классы общества.
В это время притекавшее в Рим богатство стало приводить к значительному росту имущественного неравенства. Не прекращавшиеся военные походы требовали все больше и больше людей для армии. Поэтому имущественный ценз был отменен, и в солдаты стали брать людей, которые ничего не имели и просто хотели заработать. В результате на место умеренности пришла алчность, на место убеждения – подкуп, а аристократия выродилась в несколько группировок, боровшихся за военную добычу и должности. В 82 г. до н. э. полководец Сулла отменил конституцию, и Республика фактически перестала существовать, хотя формально сохраняла свое название еще 50 лет, наполненных гражданскими войнами.
Б. РИМСКОЕ ГРАЖДАНСТВООдним из демократических институтов, заимствованных у греков, было понятие гражданства. В Древнем Риме, как и в Древней Греции, гражданство делилось на категории; высшая категория давала право избирать магистратов и занимать должности. Но если греческое гражданство было тесно связано с полисом и давалось посторонним очень скупо, то римляне в этом отношении вели себя более щедро. Чтобы обеспечить лояльность завоеванных земель, они разрешали их жителям принимать римское гражданство. Поэтому человек мог быть римским гражданином и при этом оставался галлом, греком или евреем. Звание римлянина не имело этнической окраски и означало «скорее статус и умонастроение»[164]. В Римской империи впервые формируется представление о том, что отдельное лицо обладает определенными правами. Римлянин был гражданином Civitas (общего для всех государства), и это обстоятельство наделяло его правами, включая право на личную неприкосновенность. Разумеется, любое право будет бесполезным, если нет судебной системы, обеспечивающей его реализацию. Поэтому важным дополнением к римскому гражданству стали кодифицированное римское право и система правосудия[165].
Для голосования в народном собрании необходимо было физически присутствовать в Риме. Поэтому на практике число участников политического процесса ограничивалось теми, кто жил в самом городе или неподалеку. Как отмечено в предыдущем разделе, во времена ранней Республики люди гордились званием римского гражданина и охотно шли на жертвы ради государства – платили налоги и сражались, чтобы защитить и приумножить владения Рима. По мере упадка Республики готовность на жертвы уступала место узкоэгоистическим мотивам.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Из «Трактата по общей социологии»; цит. по: Finer (1966, p. 266).
2
Economist, July 26, 2008b.
3
The 2008 Pew Global Attitudes Survey in China, www.perglobal.org; Economist, July 26, 2008а.
4
См.: Dalton (2004, ch. 1); Putnam, Pharr and Dalton (2000).
5
См.: Norris (1999, pp. 16–21).
6
Дополнительные материалы по этой теме см. в: Norris (1999) и в сборнике статей: Pharr and Putnam (2000).
7
То есть при неверных исходных данных неизбежен неверный результат, хотя алгоритм обработки данных является корректным. – Прим. перев.
8
Обсуждение и ссылки на литературу см. в: Steinberg (1996, pp. 14–18).
9
Подробнее по этому вопросу см.: Steinberg (1996, ch. 2–3).
10
Здесь я в основном пользуюсь материалами из кн.: Steinberg (1996, ch. 2).
11
Steinberg (1996, p. 46).
12
Нижеследующие сведения заимствованы из различных источни ков, в том числе из
13
Economist, April 28, 2007, р. 45.
14
Boix (2003, pp. 111–118).
15
Буа (Boix 2003, p. 85), используя соответствующие данные по странам, выявляет обратно пропорциональное отношение между степенью демократизации и значимостью нефтяного сектора.
16
См.: North and Thomas (1973) и North (1990). Асемоглу, Джонсон и Робинсон (Acemoglu, Johnson and Robinson 2005) подчеркивают значение свободного выхода в Атлантический океан и политических институтов, которые сдерживали монархию и защищали коммерческие структуры от произвольных конфискаций. Именно эти факторы, по их мнению, способствовали ускоренному (по сравнению с Испанией, Португалией и Францией) развитию Великобритании и Нидерландов в 1500–1850 гг.
17
См.: Blankart (2000).
18
См.: Economist, April 28, 2007. В этой статье также приводится пример нигерийского штата Кросс Ривер. Его губернатор, не имея никаких нефтяных доходов, достиг много в обеспечении граждан общественными благами и услугами. При разумном политическом руководстве федерализм может работать даже в Нигерии.
19
Подробности см. в: Economist, June 9, 2007.
20
Dahl (1998, pp. 37–38); Tilly (2007, pp. 7—11).
21
Tilly (2007, pp. 26–29).
22
Aristotle, Politics, Book III, Sec. 4; McKeon (1941, p. 1182). [В кн. III, гл. 4 таких слов нет; близкое по смыслу утверждение встречается в кн. III, гл. 7, пар. 13: «При наилучшем государственном устройстве гражданином оказывается тот, кто способен и желает подчиняться и властвовать, имея в виду жизнь, согласную с требованиями добродетели». – Перев.]
23
de Tocqueville ([1835] 1945, p. 251). См. также: de Tocqueville ([1840] 1945, pp. 150–151).
24
См.: Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Весь мир, 2000. С. 65.
25
См.: Economic Report of the President, 1985, таблицы В-1 и В-82 и 2007, таблица В-82.
26
См.: Matsusaka (2004, ch. 6).
27
de Tocqueville ([1835] 1945, vol. 1, pp. 48–56).
28
Токвиль А. де. Демократия в Америке. С. 499.
29
Токвиль А. де. Демократия в Америке. С. 496.
30
Economist, August 11, 2007.
31
Ирландия отвергла договор на референдуме. Поэтому договор так и не смог вступить в силу, хотя многие политики в других странах предпочли бы иметь реализованный договор и изгнать Ирландию из Евросоюза, чем не иметь договора.
32
Токвиль А. де. Демократия в Америке. С. 395–396.
33
См. в особенности: Gray (2007, ch. 2).
34
Gray (2007, p. 33).
35
Locke (1690a, p. 244); курсив в оригинале.
36
Darwin (1874, p. 122).
37
Термином «оперантный бихевиоризм» обозначается направление бихевиоризма, основанное Б. Ф. Скиннером. См.: Catania and Harnard (1988).
38
Когда ДЗ-игра повторяется неопределенно долго, для индивидуального участника сотрудничество становится оптимальной стратегией, если побуждает к сотрудничеству другого игрока.
39
Обзоры литературы по этим экспериментам см. в: Davis and Holt (1993), Roth (1995), Ledyard (1995), Ostrom and Walker (1997) и Hoffman (1997).
40
Ramachandran (1990, p. 24).
41
Tooby and Cosmides (1992, p. 66).
42
См.: Tooby and Cosmides (1992, p. 113) и Camerer, Loewenstein and Pinker (1997, pp. 183–184, 193–194).
43
См.: Cohen (2005, pp. 8—10) и Camerer, Loewenstein and Prelec (2005, pp. 15–23), а также приведенную там литературу.
44
По этой теме отсылаю к: Boyer (2001).
45
Pinker (1997, pp. 365–366, 414–416).
46
Boyer (2001, ch. 3).
47
См.: Dawkins ([1978] 1989), Axelrod (1984), Trivers (1985), Tooby and Cosmides (1992), Pinker (1997, pp. 502–506), Boyer (2001).
48
Отсылаю к литературе в предыдущей сноске 3. Пол Рабин (Rubin, 2002, ch. 3) приводит обзор данных о генетической обусловленности сотрудничества. Филд (Field, 2001) приводит данные, согласно которым сотрудничество и другие модели поведения в интересах выживания группы выбираются на групповом уровне.
49
Обзор мнений и литературы см. в: Mueller (2003, ch. 14).
50
См.: Trivers (1971, 1985) и Pinker (1997, pp. 404–405).
51
Pinker (1997, ch. 7, особенно pp. 513–517).
52
Детали и литературу см. в: Pinker (1997, pp. 513–517).
53
Интересную подборку материалов см. в: Khan (2007).
54
Pinker (1997, pp. 493–502).
55
См.:
56
См.:
57
Юм Д. О партиях вообще // Юм Д. Сочинения: в 2 т. 2-е изд. Т. 2. С. 512–513. – Прим. перев.
58
Юм Д. О партиях вообще. С. 513–514. – Прим. перев.
59
См.:
60
Этот перечень я позаимствовал у Холмса (Holmes, 1995, p. 55), а он, в свою очередь, составил его на основе нескольких сочинений Юма.
61
См. также: Hirschman (1977).