Разум, религия, демократия

III. Иудейское государство

Иудейское государство, как и шумерские города-государства, сложилось из прежде кочевых племен, которые селились в смежных районах. Занятие сельским хозяйством привело к накоплению богатства, и возникла необходимость защищать это богатство от других племен и государств. Эту необходимость можно считать единственной или, как минимум, главной причиной создания иудейского государства, да и всех других древних государств на Ближнем Востоке.

Решающим моментом формирования если не иудейского государства, то иудейского народа стал исход из Египта. После долгих лет пленения Моисей вывел толпу евреев из Египта. Проведя много лет в рабстве, они не имели социальной организации и нуждались в своде моральных правил, который послужил бы основой социального порядка и сплоченности. Этот свод они получили на горе Синай. Там Моисей, как считалось, встретился с их Богом Яхве, и тот дал Моисею свод законов. Встреча на горе Синай установила завет между Яхве и еврейским народом; как верили последние, завет должен был отделить их от других народов и сделать «избранными». Но завет не был тем общественным договором между равными, о котором говорили Гоббс, Локк и их последователи. Скорее, он напоминал феодальные отношения между владельцем поместья и крепостными или отношения между пастырем и паствой. Он регламентировал поведение иудеев, но не накладывал никаких ограничений или обязательств на «подателя закона»[114].

Бог Яхве напоминал богов, почитавшихся в кочевых охотничьих обществах с мужской доминантой, т. е. мужских богов войны. Поначалу он конкурировал с женскими божествами плодородия, обычными для сельскохозяйственных обществ и почитавшимися в районах, заселенных евреями. Однако первая из данных Яхве Моисею заповедей требует «не поклоняться другим богам». Поэтому по мере того, как евреи накапливали богатство и сталкивались с необходимостью защищать его силой оружия, Бог войны Яхве приобретал все большее влияние, и его повеление не поклоняться другим богам привело к возникновению монотеистической религии[115].

Иудейское государство времен расцвета было монархией и в этом отношении походило на соседей. Вместе с тем оно было первой ограниченной монархией, поскольку его граждан связывала обязанность первичного повиновения законам, дарованным Богом. Законы давал именно Бог, а не царь, как в других государствах того времени. В этих государствах законы исходили от царя или фараона, стоявшего выше закона. Иудейские цари не были выше законов Бога. Их власть заключалась в управлении государственными чиновниками и предводительстве на войне. Но все, включая царя, аристократию, жрецов, крестьян и рабов, были равны в повиновении законам Бога. Таким образом, иудейское государство можно с полным правом назвать первым государством, в котором существовало верховенство права – как мы понимаем его сейчас. Каждый человек, от царя и далее вниз по социальной лестнице, повиновался законам Бога. Равенство перед Богом и законом способствовало большей эгалитарности иудейского общества по сравнению с современными ему государствами, где тоже существовало свободное крестьянство.

По сравнению с Месопотамией или Египтом история иудейского государства очень коротка; никаких демократических институтов это государство не создало. Иудейское общество в основном оставалось на уровне обществ с мифической культурой. Однако в нем впервые церковь была до известной степени отделена от государства. Если иметь в виду законы, регламентировавшие поведение людей, государство представляло собой теократию с Богом в качестве законодателя. Но в остальном это было светское государство, цари которого имели полную свободу действий, если только эти действия не шли вразрез с божественными законами.

Файнер (Finer, 1991, p. 239) называет иудаизм первой «исторической религией» в отличие от «архаических религий», характерных для прочих государств, как более ранних, чем иудейское, так и современных ему. В архаических религиях массы не были активными участниками религиозных ритуалов и играли роль зрителей, наблюдавших священнодействия жрецов. Напротив, в иудаизме массы стали частью верующего сообщества, и от них ожидалось активное участие. Кроме того, каждый человек отвечал за свои поступки непосредственно перед Богом. Иными словами, иудаизм внес в структуру общества важный элемент индивидуализма.

Иудейское государство исчезло довольно быстро и, насколько можно судить, не оказало прямого влияния на развитие греческих городов-государств и каких-либо иных государств, возникших следом за ним. Однако в период Средних веков Библия и Ветхий Завет были самыми читаемыми книгами в Европе. А впоследствии иудейские представления о светском правлении, ограниченной монархии и индивидуализме оказали значительное влияние на формирование западных политических институтов[116].

IV. Китайское государство

Нигде связь между консерватизмом и автократией не проявилась столь отчетливо, как в китайском государстве. Поскольку наше внимание посвящено демократическим, а не автократическим институтам, нет смысла говорить о китайском государстве подробно. Тем не менее краткого обзора оно заслуживает, и вот почему: отсутствие свойств, которые мы считаем принципиально необходимыми для демократии, явлено в нем столь наглядным образом, что косвенно свидетельствует об их важности.

Китайское государство сложилось примерно так же, как шумерское, – из племен, осевших в долине реки; только на сей раз это была Хуанхэ («Желтая река»). Хотя предания повествуют о великих правителях, живших в Китае до государства Шан (1766–1122; все даты в этом разделе относятся к периоду до н. э.), именно в эпоху Шан была изобретена письменность, и, следовательно, тогда же начинается история китайского государства. В ту же эпоху появились значительные города и некоторые изобретения, знакомые нам по шумерам, например бронзовое литье и колесницы.

Одним из самых неспокойных в китайской истории был период «Весны и Осени» (722–481): различные царства постоянно воевали друг с другом. Такая нестабильность, надо полагать, очень расстраивала ученого Конфуция (551–479), и он написал несколько сочинений, в которых советовал, как положить конец междоусобицам. Затем он посетил нескольких правителей и пытался внушить им свои идеи. При жизни Конфуций, по всей видимости, не достиг особого успеха. Но его учение и учения его последователей оказали большое влияние на позднейших политических лидеров Китая и окончательное формирование структуры китайского общества.

Главная мысль Конфуция состояла в том, что воюющие государства должны вернуть или заново открыть священную мудрость древних. В стране, где традиции были сильны и существовал культ предков, этот призыв получил немалый отклик. Файнер (Finer, 1997, pp. 458–459) выделяет четыре основных элемента конфуцианского учения:

1) все люди делятся на «благородных» и «низких». Благородный муж следует «незыблемым правилам» и сотрудничает с другими людьми. Только благородный муж является человеком в полной мере. Возможность стать благородным есть у каждого человека, но лишь немногие реализуют ее;

2) человечность приобретается благодаря образованию;

3) семья – высший институт общества. Сын должен почитать отца, жена – мужа, младший брат – старшего брата и т. д. Все члены семьи должны почитать правителя;

4) залог хорошего правления – не хорошие законы, а хорошие правители. Хорошие правители сами добродетельны и выбирают добродетельных министров.

Из пунктов 1, 2 и 4 следует, что министров нужно выбирать сообразно их образованности. Следовательно, идеальное государство должно быть меритократией.

Второй реакцией на анархию периода «Весны и Осени» стало создание легизма. Это учение было полной противоположностью конфуцианства. Оно не заимствовало мудрость из прошлого и не абсолютизировало почтение младших по отношению к старшим. Легисты были «предусмотрительными, практичными и жестокими… Людей в подавляющем их большинстве они считали неисправимо глупыми и низменными существами, восприимчивыми лишь к кнуту и прянику. Они проповедуют философию силы, воплощенной в абсолютном монархе. Этот последний правит с помощью суровых наказаний, опираясь на нерушимый свод законов, которые одинаковы для выше- и нижестоящих и не знают исключений. Единственное исключение составляет сам правитель: раз только он является источником закона, он один от него и свободен» (Finer, 1991, pp. 466–467).

Трудно представить более циничный взгляд на человеческую природу: его естественным следствием было философское обоснование абсолютного деспотизма. Правитель не связан ни законом (поскольку сам его формулирует), ни моралью (поскольку мораль не имеет ничего общего с политикой). А каким же могло быть содержание издаваемых им законов? Они «преследовали исключительно пользу государства как целого»[117]. Две тысячи лет спустя примерно такой же совет дал Макиавелли в трактате «Государь».

Рекомендации легистов нашли практическое применение в государстве Цинь (361–206), от которого и происходит название «Китай». Но больший интерес для нас представляет империя Хань, которая наследовала государству Цинь и просуществовала свыше четырех веков. А причина нашего интереса в том, что «империя Хань… послужила прообразом всех правящих режимов Китая вплоть до наших дней включительно»[118]. Для управления высокоцентрализованным государством она создала многочисленную бюрократию, причем главным новшеством было то, что эта бюрократия комплектовалась учеными-«книжниками». Здесь мы наблюдаем влияние конфуцианства. Вместе с тем действовавший в империи свод жестких и суровых законов отражал влияние легизма, а сама она представляла собой двухуровневое государство. Верхний слой составляли ученые-бюрократы – своего рода аристократическая интеллигенция. К нижнему относились неграмотные массы, подчинявшиеся чиновникам и покорные законам. Каждый человек знал свое место в обществе, знал, кому должен повиноваться он и кто должен повиноваться ему. Таким образом, по социальной и политической структуре китайское государство, воплощением которого была империя Хань, можно охарактеризовать как «органическое государство», где индивидуальная личность как таковая не существует. В китайском государстве «преобладающие системы верований и социальная структура переплетались столь тесно, как никогда не бывало со времен Древней Месопотамии и Древнего Египта и вообще никогда не было на Западе»[119]. Поддержка, которую оказывали друг другу идеология и социально-политические структуры, объясняет не только поразительную долговечность китайского государства, но и полное отсутствие демократии на протяжении всей его долгой истории.

Принимавшее разнообразные формы китайское государство во многих отношениях добилось ничуть не меньших успехов, чем шумерское. Китайцы тоже создали письменность и предложили много технологических новшеств. Искусство и литература Китая достигли высокого уровня художественного мастерства и изысканности. Основу государственного аппарата составляла «крупнейшая бюрократия в человеческой истории», а в плане долговечности царство Шан и империя Хань как минимум сопоставимы с государствами, существовавшими на Западе и в других частях мира[120]. Тем не менее Китаю так и не удалось оправдать надежды, которые сулила его ранняя история.

В своей широко известной статье Мансур Олсон (Olson, 1993) высказывает мнение, что государство в Китае возникло тогда, когда на смену «бродячим разбойникам» (изображенным, например, в фильме «Семь самураев») пришли «оседлые разбойники». У крестьян не было стимула создавать запасы продовольствия и другого имущества, пока всегда мог прийти бродячий разбойник и отнять плоды их труда. Оседлые разбойники оставляли крестьянам часть нажитого и тем самым создавали стимул вкладывать труд в землю. Повышение продуктивности обогащало и крестьян, и разбойника/правителя. В результате между крестьянством и правителем складывались в некотором роде партнерские отношения.

Со временем бродячие разбойники исчезли, а войны между местными правителями прекратились. Как ни парадоксально, именно установившаяся стабильность во многом объясняет, почему Китай так и не смог реализовать потенциал ранних технологических и административных успехов. Революции и гражданские войны, конечно, приводят к потере имущества и гибели людей. Но они встряхивают классовые структуры и открывают возможности для новшеств. А в Китае, как только он обрел мир и относительное благополучие, инициативные лидеры исчезли, а политические институты выродились в деспотизм бюрократического типа[121].

Китай – исконное традиционалистское общество[122]. В нем царит пиетет перед мудростью древних, а мудрость старших управляет намерениями младших. Самому старшему члену семьи положено наибольшее уважение. Власть императора покоится как на его способности награждать и наказывать, так и на почитании, традиционно положенном ему в силу занимаемой должности. Если учесть, какую важную роль в развитии науки играют разрушители стереотипов и молодые люди, то не удивительно, что в китайском обществе с его традиционалистскими узами научный прогресс постоянно замедлялся. Инновации на Западе – это восходящий процесс, который питают любознательность ученого или изобретателя и смелость предпринимателя. Напротив, в Китае инновации обычно принимали вид нисходящего процесса, который запускало государство. И неустранимый консерватизм бюрократического государства оказался дополнительным препятствием для новшеств. Таким образом, бремя традиционализма не позволило Китаю усовершенствовать многочисленные технологические достижения раннего времени и стать прогрессивным государством современного типа с развитым научным сообществом.

Еще одним значительным препятствием для развития если не науки, то демократии в Китае стала местная форма письменности. Китайское письмо состоит из тысяч идеограмм и, в отличие от европейских и большинства прочих языков, в строгом смысле не является фонетическим. Поэтому обучение китайскому письму требует весьма длительного времени и исторически было доступно немногочисленной элите. А неграмотные массы – не слишком подходящая почва для развития демократических институтов.

V. Выводы

Шумеру, Египту, Персии, Китаю и некоторым другим державам Древнего мира принадлежат многие важные и подчас поразительные технические и социальные изобретения. В числе сохранившихся памятников искусства и архитектуры есть и такие – например, египетские пирамиды, – которые даже сейчас внушают благоговение. Но самым важным для будущего развития человеческого общества новшеством той эпохи безусловно является изобретение письменности. Служившая в первые времена для фиксирования сделок и хозяйственных подсчетов, письменность в дальнейшем стала основным вспомогательным средством логического мышления и позволила людям создавать абстрактные теоретические модели. Первыми проявлениями потенциальных возможностей теоретического мышления можно считать астрономические карты, часы и географические карты, созданные этими древними обществами для совершенствования сельского хозяйства, навигации и, естественно, военного дела. Но в полной мере потенциал человеческого мышления раскрылся только с появлением древнегреческих полисов, когда, собственно, и возникла демократия.

Большинство древних царств можно с большим основанием отнести к теократиям. Император или фараон считался либо богом, либо представителем богов. Он и окружавшие его жрецы управляли государством и выступали посредниками между богами и массой простых людей. Последних вряд ли можно назвать гражданами в современном значении этого понятия, поскольку у них не было практически никаких прав и никаких средств, чтобы выразить свое отношение к политике государства. Поэтому даже после изобретения письменности обыденная жизнь и верования в первых государствах если и изменились, то только для привилегированного меньшинства. В повседневной жизни доминирующую роль играли мифы и религиозные представления, а жреческое сословие считалось инстанцией, способной предсказать будущее, даровать хороший урожай и обеспечить каждому блаженство в загробном мире.

Важным исключением из этого ряда был Китай. Базовая социальная структура там мало чем отличалась от существовавшей в Шумере, Египте и Персии: авторитарный правитель на вершине, сразу за ним образованная правящая элита, а внизу масса неграмотных подданных. Но Китай заметно отличался тем, что религия не играла в нем такой легитимизирующей роли, как в других державах. Конфуцианство и легизм ничего не говорят ни о сверхъестественных силах, ни о загробной жизни; поэтому они не соответствуют тому определению религии, какое мы ей дали. Вместе с тем они предлагают системы ценностей и, вне сомнения, способствовали формированию китайского чувства идентичности. Конфуцианство и легизм требовали оказывать почет и повиноваться древним, старшим и вышестоящим, особенно императору. В результате китайское общество стало столь же традиционалистским, как в Шумере, Египте и других государствах, где власть правителей опиралась на религию. Но китайский император правил не с помощью жрецов, а с помощью образованной интеллигенции, которая пополняла ряды многочисленной бюрократии, полностью контролировавшей государство.

Как же отличалось это государство от тех, которые возникали в Греции!

Глава 5

Афины и Рим

Знание – единственное благо, незнание – единственное зло.

Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без расточительности и предаемся наукам не в ущерб силе духа. Богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы. Признание в бедности у нас ни для кого не является позором, но больший позор мы видим в том, что человек не стремится избавиться от нее своим трудом. Одни и те же люди у нас одновременно бывают заняты делами и частными, и общественными. Однако и остальные граждане, несмотря на то что каждый занят своим ремеслом, также хорошо разбираются в политике. Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем. Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступлений с речами за и против. В отличие от других, мы, обладая отвагой, предпочитаем вместе с тем сначала основательно обдумывать наши планы, а потом уже рисковать.