Серебряный век. Стихотворения
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Серебряный век. Стихотворения
В душах есть всё
1В душах есть всё, что есть в небе, и многоиного.В этой душе создалось первозданное Слово!Где, как не в ней,Замыслы встали безмерною тучей,Нежность возникла усладой певучей,Совесть, светильник опасный и жгучий,Вспышки и блески различных огней, –Где, как не в ней,Бури проносятся мысли могучей!Небо не там,В этих кошмарных глубинах пространства,Где создаю я и снова создамЗвёзды, одетые блеском убранства,Вечно идущих по тем же путям, –Пламенный знак моего постоянства.Небо – в душевной моей глубине,Там, далеко, еле зримо, на дне.Дивно и жутко – уйтив запредельность,Страшно мне в пропасть душизаглянуть,Страшно – в своей глубине утонуть.Всё в ней слилось в бесконечнуюцельность,Только душе я молитвы пою,Только одну я люблюбеспредельность,Душу мою!2Но дикий ужас преступления,Но искажённые черты, –И это всё твои видения,И это – новый – страшный – ты?В тебе рождается величие,Ты можешь бурями греметь,Из бледной бездны безразличияИзвлечь и золото и медь.Зачем же ты взметаешь пыльное,Мутишь свою же глубину?Зачем ты любишь всё могильное,И всюду сеешь смерть одну?И в равнодушии надменности,Свой дух безмерно возлюбя,Ты создаёшь оковы пленности:Мечту – рабу самой себя?Ты – блеск, ты – гений бесконечности,В тебе вся пышность бытия.Но знак твой, страшный символВечности –Кольцеобразная змея!Зачем чудовище – над бездною,И зверь в лесу, и дикий вой?Зачем миры, с их славой зве́здною,Несутся в пляске гробовой?3Мир должен быть оправдан весь,Чтобы можно было жить!Душою там, я сердцем – здесь.А сердце как смирить?Я узел должен видеть весь.Но как распутать нить?Едва в лесу я сделал шаг, –Раздавлен муравей.Я в мире всем невольный враг,Всей жизнею своей,И не могу не быть, – никак,Вплоть до исхода дней.Мое неделанье для всехПокажется больным.Проникновенный тихий смехРазвеется как дым.А буду смел, – замучу тех,Кому я был родным.Пустынной полночью зимыЯ слышу вой волков,Среди могильной душной тьмыХрипенье стариков,Гнилые хохоты чумы,Кровавый бой врагов. –Забытый раненый солдат,И стая хищных птиц,Отца косой на сына взгляд,Развратный гул столиц,Толпы́ глупцов, безумный рядЖивотно-мерзких лиц. –И что же? Я ли создал их?Или они меня?Поэт ли я, сложивший стих,Или побег от пня?Кто демон низостей моихИ моего огня?От этих ти́гровых страстей,Змеиных чувств и дум, –Как стук кладбищенских костейВ душе зловещий шум, –И я бегу, бегу людей,Среди людей – самум.1899«Я – изысканность русской медлительной речи…»
Я – изысканность русской медлительной речи,Предо мною другие поэты – предтечи,Я впервые открыл в этой речи уклоны,Перепевные, гневные, нежные звоны.Я – внезапный излом,Я – играющий гром,Я – прозрачный ручей,Я – для всех и ничей.Переплеск многопенный, разорванно-слитный,Самоцветные камни земли самобытной,Переклички лесные зеленого мая –Все пойму, все возьму, у других отнимая.Вечно юный, как сон,Сильный тем, что влюбленИ в себя и в других,Я – изысканный стих.1901Моя любовь
Вступая в мир, мы в дом вступаем отчий,Нас нежит мать, баюкает нас няня,Роняет нам свой свет и отсвет счастье,Родная речь промолвит нам: «Желанный!»,Всех звезд в мечты нам набросает полночь,Привет тебе, моя любовь, Россия!Из всех былин желанней мне Россия,Взгляд матери и кроткий голос отчий,Заря с зарей, им чуть раздельность –полночь,Июнь прозрачный, что-то шепчет няня,Дремлю, горит лампадки свет желанный,И свет и тень – во всем ребенку счастье.Галчонка принесли, какое счастье,Простых подарков не сочтет Россия,Кормить галчонка – пир души желанный,С птенцом дитя играет в разум отчий,И сказку мне рассказывает няня,Что сокол – день, а ворон с галкой –полночь.Смеясь, на волю выпустил я полночьИ сердцем знал, что в черных крыльяхсчастье,О светлых птицах досказала няня,Жар-птицей назвала себя Россия,И разве не костер – весь дом мой отчий,И разве не огонь – наш гость желанный!Кто сделал так, что весь мой светжеланныйУпал в нерассекаемую полночь?Из далей запредельных образ отчийВернет ли мне мое родное счастье?Леса, поля, калина, степь, Россия,На грани лет ты будешь ли мне – няня?Там где-то между звезд чуть шепчет няня:«Терпи, терпи – твое придет, желанный!»,Тоска к тоске, мне мечет клич Россия,Чтоб я не закреплял тоскою полночь.И край чужой, мне не даруя счастья,Дает мне страсть – любить лишь краймой отчий.Мой дом, мой отчий, лучших сказок няня,Святыня, счастье, звук – из всехжеланный,Заря и полночь, я твой раб, Россия!Париж1926. 9 маяЗинаида Гиппиус
(1869–1945)
Ты любишь?
Был человек. И умер для меня.И, знаю, вспоминать о нем не надо.Концу всегда, как смерти, сердце радо,Концу земной любви – закату дня.Уснувшего я берегу покой.Да будет легкою земля забвенья!Распались тихо старой цепи звенья…Но злая жизнь меня свела – с тобой.Когда бываем мы наедине –Тот, мертвый, третий – вечно между нами.Твоими на меня глядит очамиИ думает тобою – обо мне.Увы! в тебе, как и, бывало, в нем,Не верность – но и не измена…И слышу страшный, томный запах тленаВ твоих речах, движениях, – во всем.Безогненного чувства твоего,Чрез мертвеца в тебе, – не принимаю;И неизменно-строгим сердцем знаю,Что не люблю тебя, как и его.1896До дна
Тебя приветствую, мое поражение,тебя и победу я люблю равно;на дне моей гордости лежит смирение,и радость, и боль – всегда одно.Над водами, стихнувшимив безмятежностивечера ясного, – все бродит туман;в последней жестокости – естьбездонность нежности,и в Божией правде – Божий обман.Люблю я отчаяние мое безмерное,нам радость в последней капле дана.И только одно здесь я знаю верное:надо всякую чашу пить – до дна.1901«Я»
(От чужого имени)
Я Богом оскорблён навек.За это я в Него не верю.Я самый жалкий человек,Я перед всеми лицемерю.Во мне – ко мне – больная страсть:В себя гляжу, сужу, да мерю…О, если б сила! Если б – власть!Но я, любя, в себя не верю.И всё дрожу, и всех боюсь,Глаза людей меня пугают…Я не даюсь, я сторонюсь,Они меня не угадают.А всё ж уйти я не могу;С людьми мечтаю, негодую…Стараясь скрыть от них, что лгу,О правде Божией толкую, –И так веду мою игру,Хоть притворяться надоело…Есмь только – я… И я – умру!До правды мне какое дело?Но не уйду; я слишком слаб;В лучах любви чужой я греюсь;Людей и лжи я вечный раб,И на свободу не надеюсь.Порой хочу я всех проклясть –И лишь несмело обижаю…Во мне – ко мне – больная страсть.Люблю себя – и презираю.1901Нагие мысли
Темные мысли – серые птицы…Мысль одинокая нас не живит:Смех ли ребенка, луч ли денницы,Струн ли дрожание – сердце молчит.Не оясняют, но отдаляютМысли немые желанный ответ.Ожесточают и угашаютНашей природы божественный свет.Тяжкие мысли – мысли сухие,Мысли без воли – нецарственный путь.Знаю свои и чужие грехи я,Знаю, где можно от них отдохнуть.Мы соберемся в скорби священной,В дыме курений, при пламени свеч,Чтобы смиренно и дерзновенноВ новую плоть наши мысли облечь.Мы соберемся, чтобы хотеньемВ силу бессилие преобразить,Веру – со знанием, мысль –с откровеньем,Разум – с любовию соединить.1902Всё кругом
Страшное, грубое, липкое, грязное,Жестко тупое, всегда безобразное,Медленно рвущее, мелко-нечестное,Скользкое, стыдное, низкое, тесное,Явно-довольное, тайно-блудливое,Плоско-смешное и тошно-трусливое,Вязко, болотно и тинно-застойное,Жизни и смерти равно недостойное,Рабское, хамское, гнойное, черное,Изредка серое, в сером упорное,Вечно-лежачее, дьявольски косное,Глупое, сохлое, сонное, злостное,Трупно-холодное, жалко ничтожное,Непереносное, ложное, ложное!Но жалоб не надо: что радости в плаче?Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.1904Непредвиденное
1913 г.
По слову Извечно-СущегоБессменен поток времен,Чую лишь ветер грядущего,Нового мира звон.С паденьем идет, с победою?Оливу несет иль меч?Лика его не ведаю,Знаю лишь ветер встреч.Летят нездешними птицамиВ кольцо бытия, вперед,Миги с закрытыми лицами…Как удержу их лет?И в тесности, и в перекрестности, –Хочу, не хочу ли я –Черную топь неизвестностиРежет моя ладья.Тише
… Славны будут великие дела…
СологубПоэты, не пишите слишком рано,Победа еще в руке Господней.Сегодня еще дымятся раны,Никакие слова не нужны сегодня.В часы неоправданного страданьяИ нерешенной битвыНужно целомудрие молчаньяИ, может быть, тихие молитвы.Август 1914«Петроград»
Кто посягнул на детище Петрово?Кто совершенное деянье рукСмел оскорбить, отняв хотя бы слово,Смел изменить хотя б единый звук?Не мы, не мы… Растерянная челядь,Что, властвуя, сама боится нас!Все мечутся да чьи-то ризы делят,И всё дрожат за свой последний час.Изменникам измены не позорны.Придет отмщению своя пора…Но стыдно тем, кто, весело-покорны,С предателями предали Петра.Чему бездарное в вас сердце радо?Славянщине убогой? Иль тому,Что к «Петрограду» рифм гулящих стадоКрикливо льнет, как будто к своему?Но близок день – и возгремят перуны…На помощь, Медный Вождь, скорей, скорей!Восстанет он, всё тот же, бледный, юный,Всё тот же – в ризе девственных ночей,Во влажном визге ветреных раздолийИ в белоперистости вешних пург, –Созданье революционной воли –Прекрасно-страшный Петербург!14 декабря 1914Сейчас
Как скользки улицы отвратные,Какая стыдь!Как в эти дни невероятныеПозорно жить!Лежим, заплеваны и связаны,По всем углам.Плевки матросские размазаныУ нас по лбам.Столпы, радетели, воителиДавно в бегах.И только вьются согласителиВ своих Це-ках.Мы стали псами подзаборными,Не уползти!Уж разобрал руками чернымиВикжель – пути…9 ноября 1917Валерий Брюсов
(1873–1924)
Сонет к форме
Есть тонкие властительные связиМеж контуром и запахом цветка.Так бриллиант невидим нам, покаПод гранями не оживёт в алмазе.Так образы изменчивых фантазий,Бегущие, как в небе облака,Окаменев, живут потом векаВ отточенной и завершённой фразе.И я хочу, чтоб все мои мечты,Дошедшие до слова и до света,Нашли себе желанные черты.Пускай мой друг, открывши том поэта,Упьётся в нём и прелестью сонетаИ буквами спокойной красоты!1894Творчество
Тень несозданных созданийКолыхается во сне,Словно лопасти латанийНа эмалевой стене.Фиолетовые рукиНа эмалевой стенеПолусонно чертят звукиВ звонко-звучной тишине.И прозрачные киоски,В звонко-звучной тишине,Вырастают, словно блёсткиПри лазоревой луне.Всходит месяц обнажённый,При лазоревой луне…Звуки реют полусонно,Звуки ластятся ко мне.Тайны созданных созданийС лаской ластятся ко мне,И трепещет тень латанийНа эмалевой стене.1894«О закрой свои бледные ноги…»
О закрой свои бледные ноги.Предчувствие
Моя любовь – палящий полдень Явы,Как сон разлит смертельный аромат,Там ящеры, зрачки прикрыв, лежат,Здесь по стволам свиваются удавы.И ты вошла в неумолимый садДля отдыха, для сладостной забавы?Цветы дрожат, сильнее дышат травы,Чарует всё, всё выдыхает яд.Идём: я здесь! Мы будем наслаждаться, –Играть, блуждать, в венках из орхидей,Тела сплетать, как пара жадных змей!День проскользнёт. Глаза твои смежатся.То будет смерть. – И саваном лианЯ обовью твой неподвижный стан.1895Юному поэту
Юноша бледный со взором горящим,Ныне даю я тебе три завета:Первый прими: не живи настоящим,Только грядущее – область поэта.Помни второй: никому не сочувствуй,Сам же себя полюби беспредельно.Третий храни: поклоняйся искусству,Только ему, безраздумно, бесцельно.Юноша бледный со взором смущённым!Если ты примешь моих три завета,Молча паду я бойцом побеждённым,Зная, что в мире оставлю поэта.1896Нить Ариадны
Вперяю взор, бессильно жадный:Везде кругом сырая мгла.Каким путём нить АриадныМеня до бездны довела?Я помню сходы и проходы,И зал круги и лестниц винт,Из мира солнца и свободыВступил я, дерзкий, в лабиринт.В руках я нёс клубок царевны,Я шёл и пел, тянулась нить.Я счастлив был, что жар полдневныйВ подземной тьме могу избыть.И видев странные чертогиИ посмотрев на чудеса,Я повернул на полдороге,Чтоб выйти вновь под небеса,Чтоб после тайн безлюдной ночиМеня ласкала синева,Чтоб целовать подругу в очи,Прочтя заветные слова…И долго я бежал по нитиИ ждал: пахнёт весна и свет.Но воздух был всё ядовитейИ гуще тьма… Вдруг нити – нет.И я один в беззвучном зале.Мой факел пальцы мне обжёг.Завесой сумерки упали.В бездонном мраке нет дорог.Я, путешественник случайный,На подвиг трудный обречён.Мстит лабиринт! Святые тайныНе выдаёт пришельцам он.28 октября 1902Блудный сын
Так отрок Библии, безумный
расточитель…
ПушкинУжели, перешедши реки,Завижу я мой отчий домИ упаду, как отрок некий,Повергнут скорбью и стыдом!Я уходил, исполнен веры,Как лучник опытный на лов,Мне снились тирские гетерыИ сонм сидонских мудрецов.И вот, что грезилось, всё было:Я видел всё, всего достиг.И сердце жгучих ласк вкусило,И ум речей мудрее книг.Но расточив свои богатстваИ кубки всех отрав испив,Как вор, свершивший святотатство,Бежал я в мир лесов и нив.Я одиночество, как благо,Приветствовал в ночной тиши,И трав серебряная влагаБыла бальзамом для души.И вдруг таким недостижимымПредставился мне дом родной,С его всходящим тихо дымомНад высыхающей рекой!Где в годы ласкового детстваСвятыней чувств владел и я, –Мной расточённое наследствоНа ярком пире бытия!О, если б было вновь возможноНа мир лицом к лицу взглянуть,И безраздумно, бестревожноВ мгновеньях жизни потонуть!ноябрь 1902 – январь 1903Конь блед
И се конь блед и сидящий на нем,
имя ему Смерть.
Откровение, VI, 81Улица была – как буря. Толпы проходили,Словно их преследовал неотвратимый Рок.Мчались омнибусы, кебы и автомобили,Был неисчерпаем яростный людской поток.Вывески, вертясь, сверкали переменным оком,С неба, с страшной высоты тридцатых этажей;В гордый гимн сливались с рокотом колеси скокомВыкрики газетчиков и щелканье бичей.Лили свет безжалостный прикованные луны,Луны, сотворенные владыками естеств.В этом свете, в этом гуле – души были юны,Души опьяневших, пьяных городом существ.2И внезапно – в эту бурю, в этот адский шёпот,В этот воплотившийся в земные формы бред,Ворвался, вонзился чуждый, несозвучныйтопот,Заглушая гулы, говор, грохоты карет.Показался с поворота всадник огнеликий,Конь летел стремительно и стал с огнемв глазах.В воздухе еще дрожали – отголоски, крики,Но мгновенье было – трепет, взоры были – страх!Был у всадника в руках развитый длинныйсвиток,Огненные буквы возвещали имя: Смерть…Полосами яркими, как пряжей пышныхниток,В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.3И в великом ужасе, скрывая лица, – людиТо бессмысленно взывали: «Горе! с нами Бог!»,То, упав на мостовую, бились в общей груде…Звери морды прятали, в смятеньи, между ног.Только женщина, пришедшая сюда для сбытаКрасоты своей, – в восторге бросиласьк коню,Плача целовала лошадиные копыта,Руки простирала к огневеющему дню.Да еще безумный, убежавший из больницы,Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:«Люди! Вы ль не узнаете Божией десницы!Сгибнет четверть вас – от мора, глада и меча!»4Но восторг и ужас длились – краткоемгновенье.Через миг в толпе смятенной не стоял никто:Набежало с улиц смежных новое движенье,Было все обычным светом ярко залито.И никто не мог ответить, в буремногошумной,Было ль то виденье свыше или сон пустой.Только женщина из зал веселья да безумныйВсе стремили руки за исчезнувшей мечтой.Но и их решительно людские волны смыли,Как слова ненужные из позабытых строк.Мчались омнибусы, кебы и автомобили,Был неисчерпаем яростный людской поток.Май, июль и декабрь 1903Сумерки
Горят электричеством луныНа выгнутых, длинных стеблях;Звенят телеграфные струныВ незримых и нежных руках;Круги циферблатов янтарныхВолшебно зажглись над толпой,И жаждущих плит тротуарныхКоснулся прохладный покой.Под сетью пленительно-зыбкойПритих отуманенный сквер,И вечер целует с улыбкойВ глаза – проходящих гетер.Как тихие звуки клавира –Далёкие ропоты дня…О сумерки! милостью мираОпять упоите меня!5 мая 1906Хвала человеку
Молодой моряк вселенной,Мира древний дровосек,Неуклонный, неизменный,Будь прославлен, Человек!По глухим тропам столетийТы проходишь с топором,Целишь луком, ставишь сети,Торжествуешь над врагом!Камни, ветер, воду, пламяТы смирил своей уздой,Взвил ликующее знамяПрямо в купол голубой.Вечно властен, вечно молод,В странах Сумрака и Льда,Петь заставил вещий молот,Залил блеском города.Сквозь пустыню и над безднойТы провёл свои пути,Чтоб не рвущейся, железнойНитью землю оплести.В древних, вольных Океанах,Где играли лишь киты,На стальных левиафанахПробежал державно ты.Змея, жалившего жадноС неба выступы дубов,Изловил ты, беспощадно,Неустанный зверолов.И шипя под хрупким шаром,И в стекле согнут в дугу,Он теперь, покорный чарам,Светит хитрому врагу.Царь несытый и упрямыйЧетырёх подлунных царств,Не стыдясь, ты роешь ямы,Множишь тысячи коварств; –Но, отважный, со стихиейПосле бьёшься с грудью грудь,Чтоб ещё над новой выейПетлю рабства захлестнуть.Верю, дерзкий! ты поставишьНад землёй ряды ветрил.Ты по прихоти направишьБег в пространстве, меж светил.И насельники вселенной,Те, чей путь ты пересек,Повторят привет священный:Будь прославлен, Человек!1 декабря 1906Памятник
Sume superbiam…
Horatius[1]Мой памятник стоит, из строф созвучныхсложен.Кричите, буйствуйте, – его вам не свалить!Распад певучих слов в грядущемневозможен, –Я есмь и вечно должен быть.И станов всех бойцы, и люди разных вкусов,В каморке бедняка, и во дворце царя,Ликуя, назовут меня – Валерий Брюсов,О друге с дружбой говоря.В сады Украйны, в шум и яркий сон столицы,К преддверьям Индии, на берег Иртыша, –Повсюду долетят горящие страницы,В которых спит моя душа.За многих думал я, за всех знал муки страсти,Но станет ясно всем, что эта песнь – о них,И, у далеких грез в неодолимой власти,Прославят гордо каждый стих.И в новых звуках зов проникнет за пределыПечальной родины, и немец, и французПокорно повторят мой стих осиротелый,Подарок благосклонных Муз.Что слава наших дней? – случайная забава!Что клевета друзей? – презрение хулам!Венчай мое чело, иных столетий Слава,Вводя меня в всемирный храм.Июль 1912Сын земли
Я – сын земли, дитя планеты малой,Затерянной в пространстве мировом,Под бременем веков давно усталой,Мечтающей бесплодно о ином.Я – сын земли, где дни и годы – кратки.Где сладостна зеленая весна,Где тягостны безумных душ загадки,Где сны любви баюкает луна.От протоплазмы до ихтиозавров,От дикаря, с оружьем из кремня,До гордых храмов, дремлющих меж лавров,От первого пророка до меня, –Мы были узники на шаре скромном,И сколько раз, в бессчетной смене лет,Упорный взор земли в просторе темномСледил с тоской движения планет!К тем сестрам нашей населенной суши,К тем дочерям единого отцаКак много раз взносились наши души,Мечты поэта, думы мудреца!И, сын земли, единый из бессчетных,Я в бесконечное бросаю стих, –К тем существам, телесным иль бесплотным,Что мыслят, что живут в мирах иных.Не знаю, как мой зов достигнет цели,Не знаю, кто привет мой донесет,Но, если те любили и скорбели,Но, если те мечтали в свой чередИ жадной мыслью погружались в тайны,Следя лучи, горящие вдали, –Они поймут мой голос не случайный,Мой страстный вздох, домчавшийся с земли!Вы, властелины Марса иль Венеры,Вы, духи света иль, быть может, тьмы, –Вы, как и я, храните символ веры:Завет о том, что будем вместе мы!1913Предвещание
Быть может, суждено землеВ последнем холоде застынуть;Всему живому – в мертвой мглеС безвольностью покорной сгинуть.Сначала в белый блеск снеговЗемля невестой облачится;Туман, бесстрастен и суров,Над далью нив распространится;В мохнатых мантиях, леса –Прозрачных пальм, как стройныхсосен, –Напрасно глядя в небеса,Ждать будут невозможных весен;Забыв утехи давних игр,Заснут в воде промерзшей рыбы,И ляжет, умирая, тигрНа бело-ледяные глыбы…Потом иссякнет и вода,Свод неба станет ясно синим,И солнце – малая звезда –Чуть заблестит нагим пустыням.Пойдет последний человек(О, дети жалких поколений!)Искать последних, скудных рек,Последних жалостных растенийИ не найдет. В безумьи, онС подругой милой, с братом, с сыном,Тоской и жаждой опьянен,Заспорит о глотке едином.И все умрут, грызясь, в борьбе,Но глаз не выклюют им птицы.Земля, покорная судьбе,Помчит лишь трупы да гробницы.И только, может быть, огни,Зажженные в веках далеких,Всё будут трепетать в тени,Как взоры городов стооких.1913Михаил Кузмин
(1873–1936)
«Где слог найду, чтоб описать прогулку…»
Где слог найду, чтоб описать прогулку,Шабли во льду, поджаренную булкуИ вишен спелых сладостный агат?Далек закат, и в море слышен гулкоПлеск тел, чей жар прохладе влаги рад.Твой нежный взор, лукавый и манящий, –Как милый вздор комедии звенящейИль Мариво капризное перо.Твой нос Пьеро и губ разрез пьянящийМне кружит ум, как «Свадьба Фигаро».Дух мелочей, прелестных и воздушных,Любви ночей, то нежащих, то душных,Веселой легкости бездумного житья!Ах, верен я, далек чудес послушных,Твоим цветам, веселая земля!Июнь – август 1906«Светлая горница – моя пещера…»
В. А. Наумову
Светлая горница – моя пещера,Мысли – птицы ручные: журавлида аисты;Песни мои – веселые акафисты;Любовь – всегдашняя моя вера.Приходите ко мне, кто смутен, кто весел,Кто обрел, кто потерял кольцообручальное,Чтобы бремя ваше, светлое и печальное,Я как одежу на гвоздик повесил.Над горем улыбнемся, над счастьемпоплачем.Не трудно акафистов легких чтение.Само приходит отрадное излечениеВ комнате, озаренной солнцемне горячим.Высоко окошко над любовью и тлением,Страсть и печаль, как воск от огня,смягчаются.Новые дороги, всегда весенние, чаются,Простясь с тяжелым, темным томлением.1907Бисерные кошельки
1Ложится снег… Печаль во всей природе.В моем же сердце при такой погодеИль в пору жарких и цветущих летПечаль все о тебе, о мой корнет,Чью прядь волос храню в своем комоде.Так тягостно и грустно при народе,Когда приедет скучный наш сосед!Теперь надолго к нам дороги нет!Ложится снег.Ни смеха, ни прогулок нет в заводе,Одна нижу я бисер на свободе:Малиновый, зеленый, желтый цвет –Твои цвета. Увидишь ли привет?Быть может, ведь и там, в твоем походеЛожится снег!2Я видела, как в круглой залеГуляли вы, рука с рукой;Я слышала, что вы шептали,Когда, конечно, вы не ждали,Что мной нарушен ваш покой.И в проходной, на геридонеЗаметила я там письмо!Когда вы были на балконе,Луна взошла на небосклонеИ озарила вас в трюмо.Мне все понятно, все понятно,Себя надеждой я не льщу!..Мои упреки вам не внятны?Я набелю румянца пятнаИ ваш подарок возвращу.О кошелек, тебя целую;Ведь подарил тебя мне он!Тобой ему и отомщу я:Тебя снесу я в проходнуюНа тот же, тот же геридон!3Раздался трижды звонкий звук, –Открыла нянюшка сундук.На крышке из журнала дама,Гора священная Афон,Табачной фабрики рекламаИ скачущий Багратион.И нянька, наклонив чепец,С часок порылась. НаконецИз пыльной рухляди и едкой,Где нафталин слоями лег,Достала с розовою меткойЗеленый длинный кошелек.Подслеповатый щуря глаз,Так нянька начала рассказ:«Смотри, как старый бисер ярок,Не то что люди, милый мой!То вашей матушки подарок.Господь спаси и упокой.Ждала дружка издалека,Да не дошила кошелька.Погиб дружок в дороге дальней,А тут приехал твой отец,Хоть стала матушка печальней,Но снарядилась под венец.Скучала или нет она,Но верная была жена:Благочестива, сердобольна,Кротка, прямая детям мать,Всегда казалася довольна,Гостей умела принимать.Бывало, на нее глядим, –Ну, прямо Божий Херувим!Волоски светлые, волною,Бела, – так краше в гроб кладут.Сидит вечернею пороюДа на далекий смотрит пруд.Супруг же, отставной гусар,Был для нее, пожалуй, стар.Бывало, знатно волочилсяИ был изрядный ловелас,Да и потом, хоть и женился,Не забывал он грешных нас.Притом, покойник сильно пилИ матушку, наверно, бил.Завидит на поле где юбки,И ну, как жеребенок, ржать.А что же делать ей, голубке, –Молиться да детей рожать?Бледней, худее, что ни день,Но принесла вас целых семь.В Николу, как тебя крестили,Совсем она в постель слеглаИ, как малиной ни поили,Через неделю померла.Как гроб был крышкою закрыт,Отец твой зарыдал навзрыд;Я ж, прибирая для порядка,Нашла в комоде медальон:Волос там светло-русых прядка,А на портрете прежний, «он».С тех пор осиротел наш дом…»Отерла тут глаза платкомИ крышкою сундук закрыла.«Ах, няня, мать была святой,Когда и вправду все так было!Как чуден твой рассказ простой!»«Святой? Святой-то где же быть,Но барыню грешно забыть.Тогда ведь жили все особо:Умели сохнуть по косеИ верность сохранять до гроба, –И матушка была как все».Сентябрь 1912Авторизация