Серебряный век. Стихотворения
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Серебряный век. Стихотворения
«О, я хочу безумно жить…»
О, я хочу безумно жить:Всё сущее – увековечить,Безличное – вочеловечить,Несбывшееся – воплотить!Пусть душит жизни сон тяжёлый,Пусть задыхаюсь в этом сне, –Быть может, юноша весёлыйВ грядущем скажет обо мне:Простим угрюмство – разве этоСокрытый двигатель его?Он весь – дитя добра и света,Он весь – свободы торжество!5 февраля 1914Андрей Белый
(1880–1934)
Блоку
1Один, один средь гор. Ищу Тебя.В холодных облаках бреду бесцельно.Душа мояскорбит смертельно.Вонзивши жезл, стою на высоте.Хоть и смеюсь, а на душе так больно.Смеюсь мечтесвоей невольно.О, как тяжел венец мой золотой!Как я устал!.. Но даль пылает.Во тьме ночноймой рог взывает.Я был меж вас. Луч солнца золотилпричудливые тучи в яркой дали.Я вас будил,но вы дремали.Я был меж вас печально-неземной.Мои слова повсюду раздавались.И надо мнойвы все смеялись.И я ушел. И я среди вершин.Один, один. Жду знамений нежданных.Один, одинсредь бурь туманных.Всё как в огне. И жду, и жду Тебя.И руку простираю вновь бесцельно.Душа мояскорбит смертельно.2Из-за дальних вершинпоказался жених озаренный.И стоял он один,высоко над землей вознесенный.Извещалось не разо приходе владыки земного.И в предутренний часзапылали пророчества снова.И лишь света потокнад горами вознесся сквозь тучи,он стоял, как пророк,в багрянице, свободный, могучий.Вот идет. И венецотражает зари свет пунцовый.Се – венчанный телец,основатель и Бог жизни новой.3Суждено мне молчать.Для чего говорить?Не забуду страдать.Не устану любить.Нас зовутбез конца…Нам пора…Багряницу несути четыре колючих венца.Весь в огнеи любвимой предсмертный, блуждающий взор.О, приблизься ко мне –распростертый, в крови,я лежу у подножия гор.Зашатался над пропастью яи в долину упал, где поет ручеек.Тяжкий камень, свистя,неожиданно сбил меня с ног –тяжкий камень, свистя,размозжил мне висок.Среди ландышей я –зазиявший, кровавый цветок.Не колышется больше от муквдруг застывшая грудь.Не оставь меня, друг,не забудь!..Сентябрь 1901МоскваВозмездие
Посвящается Эллису
1Пусть вокруг свищет ветер сердитый,облака проползают у ног.Я блуждаю в горах, – позабытый,в тишине замолчавший пророк.Горький вздох полусонного кедра.Грустный шепот: «Неси же свой крест…»Черный бархат истыкан так щедробесконечностью огненных звезд.Великан, запахнувшийся в тучу,как утес, мне грозится сквозь мглу.Я кричу, что осилю все кручи,не отдам себя в жертву я злу.2И всё выше и выше всхожу я.И всё легче и легче дышать.Крутизны и провалы минуя,начинаю протяжно взывать.Се, кричу вдохновенный и дикий:«Иммануил грядет! С нами Бог!»Но оттуда, где хаос великий,раздается озлобленный вздох.И опять я подкошен кручиной.Еще радостный день не настал.Слишком рано я встал над низиной,слишком рано я к спящим воззвал.И бегут уж с надеждою жгучейна безумные крики мои,но стою я, как идол, над кручей,раздирая одежды свои.3Там… в низинах… ждут с верой денницу.Жизнь мрачна и печальна, как гроб.Облеките меня в багряницу!Пусть вонзаются тернии в лоб.Острым тернием лоб увенчайте!Обманул я вас песнью своей.Распинайте меня, распинайте.Знаю, жаждете крови моей.На кресте пригвожден. Умираю.На щеках застывает слеза.Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю»,поцелуем смыкает глаза.Ах, я знаю – средь образов горныхпропадет сиротливой мечтой,лишь умру, – стая воронов черных,что кружилась всю жизнь надо мной.Пригвожденный к кресту, умираю.На щеках застывает слеза.Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю».Поцелуем смыкает уста.4Черный бархат, усеянный щедромиллионами огненных звезд.Сонный вздох одинокого кедра.Тишина и безлюдье окрест.Октябрь 1901МоскваПуть к невозможному
Мы былое окинули взглядом,но его не вернуть.И мучительным ядомсожаленья отравлена грудь.Не вздыхай… Позабудь…Мы летим к невозможному рядом.Наш серебряный путьзашумел временным водопадом.Ах, и зло, и доброутонуло в прохладе манящей!Серебро, сереброомывает струёй нас звенящей.Это – к Вечности мыустремились желанной.Засиял после тьмыярче свет первозданный.Глуше вопли зимы.Дальше хаос туманный…Это к Вечности мыполетели желанной.1903Образ вечности
Бетховену
Образ возлюбленной – Вечности –встретил меня на горах.Сердце в беспечности.Гул, прозвучавший в веках.В жизни загубленнойобраз возлюбленной,образ возлюбленной – Вечности,с ясной улыбкой на милых устах.Там стоит,там манит рукой…И летитмир предо мной –вихрь крутитсерых облак рой.Полосы солнечных струй златотканыев облачной стае горят…Чьи-то призывы желанные,чей-то задумчивый взгляд.Я стар – сребритсямой ус и темя,но радость снится.Река, что время:летит – кружится…Мой челн сквозь время,сквозь мир помчится.И умчусь сквозь века в лучесветную даль…И в очах старикане увидишь печаль.Жизни не жальмне загубленной.Сердце полно несказанной беспечности –образ возлюбленной,образ возлюбленной –– Вечности!..Апрель 1903Жертва вечерняя
Стоял я дуракомв венце своем огнистом,в хитоне золотом,скрепленном аметистом –один, один, как столб,в пустынях удаленных, –и ждал народных толпколенопреклоненных…Я долго, тщетно ждал,в мечту свою влюбленный…На западе сиял,смарагдом окаймленный,мне палевый приветпотухшей чайной розы.На мой зажженный светпришли степные козы.На мой призыв завылвдали трусливый шакал…Я светоч уронили горестно заплакал:«Будь проклят Вельзевул –лукавый соблазнитель, –не ты ли мне шепнул,что новый я Спаситель?..О проклят, проклят будь!..Никто меня не слышит…»Чахоточная грудьтак судорожно дышит.На западе горитсмарагд бледно-зеленый…На мраморе ланитпунцовые пионы…Как сорванная цепьжемчужин, льются слезы…Помчались быстро в степьиспуганные козы.Август 1903Серебряный КолодезьПоэт
Ты одинок. И правишь бегЛишь ты один – могуч и молод –В косматый дым, в атласный снегПриять вершин священный холод.В горах натянутый ручейСвоей струею, серебристойПоет – тебе: и ты – ничей –На нас глядишь из тучи мглистой.Орел вознесся в звездный деньИ там парит, оцепенелый.Твоя распластанная теньСечет ледник зеркально-белый.Закинутый самой судьбойНад искристым и льдистым пиком,Ты солнце на старинный бойЗовешь протяжным, вольным криком.Полудень: стой – не оборвись,Когда слетит туманов лопасть,Когда обрывистая высьРазверзнет под тобою пропасть.Но в море золотого льдаПадет бесследно солнце злое.Промчатся быстрые годаИ канут в небо голубое.1904«Пока над мертвыми людьми…»
Пока над мертвыми людьмиОдин ты не уснул, дотолеЦепями ржавыми гремиИз башни каменной о воле.Да покрывается чело, –Твое чело, кровавым потом.Глаза сквозь мутное стекло –Глаза – воздетые к высотам.Нальется в окна бирюза,Воздушное нальется злато.День – жемчуг матовый – слеза –Течет с восхода до заката.То серый сеется там дождь,То – небо голубеет степью.Но здесь ты, заключенный вождь,Греми заржавленною цепью.Пусть утро, вечер, день и ночь –Сойдут – лучи в окно протянут:Сойдут – глядят: несутся прочь.Прильнут к окну – и в вечность канут.1907ПетровскоеВладислав Ходасевич
(1886–1939)
«О, если б в этот час желанного покоя…»
О, если б в этот час желанного покояЗакрыть глаза, вздохнуть и умереть!Ты плакала бы, маленькая Хлоя,И на меня боялась бы смотреть.А я три долгих дня лежал бы на столе,Таинственный, спокойный, сокровенный,Как золотой ковчег запечатленный,Вмещающий всю мудрость о земле.Сойдясь, мои друзья (невелико число их!)О тайнах тайн вели бы разговор.Не внемля им, на розах, на левкояхРастерянный ты нежила бы взор.Так. Резвая – ты мудрости не ценишь.И пусть! Зато сквозь смерть услышу, другживой,Как на груди моей ты робко переменишьМешок со льдом заботливой рукой.12 марта – 18 декабря 1915Путём зерна
Проходит сеятель по ровным бороздам.Отец его и дед по тем же шли путям.Сверкает золотом в его руке зерно,Но в землю чёрную оно упасть должно.И там, где червь слепой прокладывает ход,Оно в заветный срок умрёт и прорастёт.Так и душа моя идёт путём зерна:Сойдя во мрак, умрёт – и оживёт она.И ты, моя страна, и ты, её народ,Умрёшь и оживёшь, пройдя сквозь этот год, –Затем, что мудрость нам единая дана:Всему живущему идти путём зерна.1917Эпизод
… Это былоВ одно из утр, унылых, зимних,вьюжных, –В одно из утр пятнадцатого года.Изнемогая в той истоме тусклой,Которая тогда меня томила,Я в комнате своей сидел один. Во мне,От плеч и головы, к рукам, к ногам,Какое-то неясное струеньеБежало трепетно и непрерывно –И, выбежав из пальцев, длилось дальше,Ужвне меня. Я сознавал, что нужноОстановить его, сдержать в себе, – но воляМеня покинула… Бессмысленно смотрел яНа полку книг, на желтые обои,На маску Пушкина, закрывшую глаза.Всё цепенело в рыжем свете утра.За окнами кричали дети. ГромыхалиСалазки по горе, но эти звукиНеслись во мне как будто бы сквозь толщуГлубоких вод…В пучину погружаясь, водолазТак слышит беготню на палубе и крикиМатросов.И вдруг – как бы толчок, – но мягкий,осторожный, –И всё опять мне прояснилось, толькоВ перемещенном виде. Так бывает,Когда веслом мы сталкиваем лодкуС песка прибрежного; еще ногаПод крепким днищем ясно слышитземлю,И близким кажется зеленый берегИ кучи дров на нем; но вот качнуло нас –И берег отступает; стала меньшеТа рощица, где мы сейчас бродили;За рощей встал дымок; а вот – поверхдеревьевУже видна поляна, и на нейКраснеет баня.Самого себяУвидел я в тот миг, как этот берег;Увидел вдруг со стороны, как если бСмотреть немного сверху, слева. Я сидел,Закинув ногу на ногу, глубокоУйдя в диван, с потухшей папиросойМеж пальцами, совсем худой и бледный.Глаза открыты были, но какоеВ них было выраженье – я не видел.Того меня, который предо мноюСидел, – не ощущал я вовсе. Но другому,Смотревшему как бы бесплотным взором,Так было хорошо, легко, спокойно.И человек, сидящий на диване,Казался мне простым, давнишним другом,Измученным годами путешествий.Как будто бы ко мне зашел он в гости,И, замолчав среди беседы мирной,Вдруг откачнулся, и вздохнул, и умер.Лицо разгладилось, и горькая улыбкаС него сошла.Так видел я себя недолго: вероятно,И четверти положенного кругаСекундная не обежала стрелка.И как пред тем не по своей я волеПокинул эту оболочку – так жеВ нее и возвратился вновь. Но толькоСвершилось это тягостно, с усильем,Которое мне вспомнить неприятно.Мне было трудно, тесно, как змее,Которую заставили бы сноваВместиться в сброшенную кожу…`СноваУвидел я перед собою книги,Услышал голоса. Мне было трудноВновь ощущать всё тело, руки, ноги…Так, весла бросив и сойдя на берег,Мы чувствуем себя вдруг тяжелее.Струилось вновь во мне изнеможенье,Как бы от долгой гребли, – а в ушахГудел неясный шум, как пленный отзвукОзерного или морского ветра.25–28 января 1918Вариация
Вновь эти плечи, эти рукиПогреть я вышел на балкон.Сижу – но все земные звуки –Как бы во сне или сквозь сон.И вдруг, изнеможенья полный,Плыву: куда – не знаю сам,Но мир мой ширится, как волны,По разбежавшимся кругам.Продлись, ласкательное чудо!Я во второй вступаю кругИ слушаю, уже оттуда,Моей качалки мерный стук.Август 1919МоскваИщи меня
Ищи меня в сквозном весеннем свете.Я весь – как взмах неощутимых крыл,Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,Я легче зайчика: он – вот, он есть, я был.Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!Услышь, я здесь. Касаются меняТвои живые, трепетные руки,Простертые в текучий пламень дня.Помедли так. Закрой, как бы случайно,Глаза. Еще одно усилье для меня –И на концах дрожащих пальцев, тайно,Быть может, вспыхну кисточкой огня.20 декабря 1917 – 3 января 1918Стансы
Уж волосы седые на вискахЯ прядью черной прикрываю,И замирает сердце, как в тисках,От лишнего стакана чаю.Уж тяжелы мне долгие труды,И не таят очарованьяНи знаний слишком пряные плоды,Ни женщин душные лобзанья.С холодностью взираю я теперьНа скуку славы предстоящей…Зато слова: цветок, ребенок, зверь –Приходят на уста всё чаще.Рассеянно я слушаю поройПоэтов праздные бряцанья,Но душу полнит сладкой полнотойЗерна немое прорастанье.24–25 октября 1918«Как выскажу моим косноязычьем…»
Как выскажу моим косноязычьемВсю боль, весь яд?Язык мой стал звериным или птичьим.Уста молчат.И ничего не нужно мне на свете,И стыдно мне,Что суждены мне вечно пытки этиВ его огне;Что даже смертью, гордой, своевольной,Не вырвусь я;Что и она – такой же, хоть окольный,Путь бытия.1920Музыка
Всю ночь мела метель, но утро ясно.Еще воскресная по телу бродит лень,У Благовещенья на Бережках обедняЕще не отошла. Я выхожу во двор.Как мало всё: и домик, и дымок,Завившийся над крышей! Сребро-розовМорозный пар. Столпы его восходятИз-за домов под самый купол неба,Как будто крылья ангелов гигантских.И маленьким таким вдруг оказалсяДородный мой сосед, Сергей Иваныч.Он в полушубке, в валенках. ДроваВокруг него раскиданы по снегу.Обеими руками, напрягаясь,Тяжелый свой колун над головоюЗаносит он, но – тук! тук! тук! – не громкоЗвучат удары: небо, снег и холодЗвук поглощают… «С праздником, сосед».– «А, здравствуйте!» Я тоже расставляюСвои дрова. Он – тук! Я – тук! Но вскореНадоедает мне колоть, я выпрямляюсьИ говорю: «Постойте-ка минутку,Как будто музыка?» Сергей ИванычПерестает работать, голову слегкаПриподнимает, ничего не слышит,Но слушает старательно… «Должно быть,Вам показалось», – говорит он. «Что вы,Да вы прислушайтесь. Так ясно слышно!»Он слушает опять: «Ну, может быть –Военного хоронят? Только что-тоМне не слыхать». Но я не унимаюсь:«Помилуйте, теперь совсем уж ясно.И музыка идет как будто сверху.Виолончель… и арфы, может быть…Вот хорошо играют! Не стучите».И бедный мой Сергей Иваныч сноваПерестает колоть. Он ничего не слышит,Но мне мешать не хочет и досадыСтарается не выказать. Забавно:Стоит он посреди двора, боясь нарушитьНеслышную симфонию. И жалкоМне, наконец, становится его.Я объявляю: «Кончилось!» Мы сноваЗа топоры беремся. Тук! Тук! Тук!.. А небоТакое же высокое, и так жеВ нем ангелы пернатые сияют.15 июня 1920«Люблю людей, люблю природу…»
Люблю людей, люблю природу,Но не люблю ходить гулять,И твердо знаю, что народуМоих творений не понять.Довольный малым, созерцаюТо, что дает нещедрый рок:Вяз, прислонившийся к сараю,Покрытый лесом бугорок…Ни грубой славы, ни гоненийОт современников не жду,Но сам стригу кусты сирениВокруг террасы и в саду.15–16 июня 1921Ласточки
Имей глаза – сквозь день увидишь ночь,Не озаренную тем воспаленным диском.Две ласточки напрасно рвутся прочь,Перед окном шныряя с тонким писком.Вон ту прозрачную, но прочную плевуНе прободать крылом остроугольным,Не выпорхнуть туда, за синеву,Ни птичьим крылышком, ни сердцемподневольным.Пока вся кровь не выступит из пор,Пока не выплачешь земные очи –Не станешь духом. Жди, смотря в упор,Как брызжет свет, не застилая ночи.18–24 июня 1921«Перешагни, перескочи…»
Перешагни, перескочи,Перелети, пере- что хочешь –Но вырвись: камнем из пращи,Звездой, сорвавшейся в ночи…Сам затерял – теперь ищи…Бог знает, что себе бормочешь,Ища пенсне или ключи.Весна 1921, 11 января 1922«Встаю расслабленный с постели…»
Встаю расслабленный с постели:Не с Богом бился я в ночи –Но тайно сквозь меня летелиКолючих радио лучи.И мнится: где-то в теле живы,Бегут по жилам до сих порМосквы бунтарские призывыИ бирж всесветный разговор.Незаглушимо и сумбурноПересеклись в моей тишиНочные голоса МельбурнаС ночными знаньями души.И чьи-то имена, и цифрыВонзаются в разъятый мозг,Врываются в глухие шифрыРазряды океанских гроз.Хожу – и в ужасе внимаю.Шум, не внимаемый никем.Руками уши зажимаю –Все тот же звук! А между тем…О, если бы вы знали сами,Европы темные сыны,Какими вы еще лучамиНеощутимо пронзены!1923Перед зеркалом
Nel mezzo del cammin di nostra vita[3]
Я, я, я! Что за дикое слово!Неужели вон тот – это я?Разве мама любила такого,Желто-серого, полуседогоИ всезнающего, как змея?Разве мальчик, в Останкине летомТанцевавший на дачных балах, –Это я, тот, кто каждым ответомЖелторотым внушает поэтамОтвращение, злобу и страх?Разве тот, кто в полночные спорыВсю мальчишечью вкладывал прыть, –Это я, тот же самый, которыйНа трагические разговорыНаучился молчать и шутить?Впрочем – так и всегда на срединеРокового земного пути:От ничтожной причины – к причине,А глядишь – заплутался в пустыне,И своих же следов не найти.Да, меня не пантера прыжкамиНа парижский чердак загнала.И Виргилия нет за плечами, –Только есть одиночество – в рамеГоворящего правду стекла.Июль 1924Сергей Городецкий
(1884–1967)
Ломовой
В пыльном дыме скрип:Тянется обоз.Ломовой охрип:Горла не довез.Шкаф, диван, комодПод орех и дуб.Каплет тяжкий потС почернелых губ.Как бы не сломатьНожки у стола!..Что ж ты, водка-мать,Сердца не прожгла?1906Конь
Я вижу сильного коня.Он над обрывом спину гнетИ зло копытом камень бьет,Так негодующе звеня.Над ним просторный горный склон,И ноги силой налиты.Так отчего ж не мчишься тыНаверх, под синий небосклон?Движенья верные тесня,Стянув два крепкие узла,Веревка ноги обвила:Я вижу пленного коня.1908Нищая
Нищая Тульской губернииВстретилась мне на пути.Инея белые тернииТщились венок ей сплести.День был морозный и ветреный,Плакал ребенок навзрыд,В этой метелице мертвеннойСтарою свиткой укрыт.Молвил я: «Бедная, бедная!Что ж, приими мой пятак!»Даль расступилась бесследная,Канула нищая в мрак.Гнется дорога горбатая.В мире подветренном дрожь.Что же ты, Тула богатая,Зря самовары куешь?Что же ты, Русь нерадивая,Вьюгам бросаешь детей?Ласка твоя прозорливаяСгинула где без вестей?Или сама ты заброшенаВ тьму, маету, нищету?Горе незвано, непрошено,Треплет твою красоту?Ну-ка, вздохни по-старинному,Злую помеху свали,Чтобы опять по-былинномуСилы твои расцвели!1909Николай Клюев
(1884–1937)
««Безответным рабом…»
«Безответным рабомЯ в могилу сойду,Под сосновым крестомСвою долю найду».Эту песню певалМой страдалец-отецИ по смерть завещалДопевать мне конец.Но не стоном отцовМоя песнь прозвучит,А раскатом громовНад землей пролетит.Не безгласным рабом,Проклиная житье,А свободным орломДопою я ее.‹1905›Поэт
Наружный я и зол и грешен,Неосязаемый – пречист,Мной мрак полуночи кромешен,И от меня закат лучист.Я смехом солнечным младенцаПустыню жизни оживлюИ жажду душ из чаши сердцаВином певучим утолю.Так на рассвете вдохновеньяВ слепом безумье грезил я,И вот предтечею забвеньяШипит могильная змея.Рыдает колокол усопшийНад прахом выветренных плит,И на кресте венок поблекшийУлыбкой солнце золотит.1909«Обозвал тишину глухоманью…»
Обозвал тишину глухоманью,Надругался над белым «молчи»,У креста простодушною даньюНе поставил сладимой свечи.В хвойный ладан дохнул папиросойИ плевком незабудку обжег.Зарябило слезинками плёсо,Сединою заиндевел мох.Светлый отрок – лесное молчанье,Помолясь на заплаканный крест,Закатилось в глухое скитаньеДо святых, незапятнанных мест.Заломила черемуха руки,К норке путает след горностай…Сын железа и каменной скукиПопирает берестяный рай.Между 1914 и 1916Рождество избы
От кудрявых стружек тянет смолью,Духовит, как улей, белый сруб.Крепкогрудый плотник тешет колья,На слова медлителен и скуп.Тёпел паз, захватисты кокоры,Крутолоб тесовый шоломок.Будут рябью писаны подзорыИ лудянкой выпестрен конёк.По стене, как зернь, пройдут зарубки:Сукрест, лапки, крапица, рядки,Чтоб избе-молодке в красной тубкеЯвь и сонь мерещились – легки.Крепкогруд строитель-тайновидец,Перед ним щепа как письмена:Запоет резная пава с крылец,Брызнет ярь с наличника окна.И когда очёсками куделиНад избой взлохматится дымок –Сказ пойдет о красном древоделеПо лесам, на запад и восток.1915 или 1916Велимир Хлебников
(1885–1922)
«Из мешка…»
Из мешкаНа пол рассыпались вещи.И я думаю,Что мир –Только усмешка,Что теплитсяНа устах повешенного.‹1908›«Кому сказатеньки…»
Кому сказатеньки,Как важно жила барынька?Нет, не важная барыня,А, так сказать, лягушечка:Толста, низка и в сарафане,И дружбу вела большевитуюС сосновыми князьями.И зеркальные топилаОбозначили следы,Где она весной ступила,Дева ветреной воды.‹1908–1909›Заклятие смехом
О, рассмейтесь, смехачи!О, засмейтесь, смехачи!Что смеются смехами, чтосмеянствуют смеяльно,О, засмейтесь усмеяльно!О, рассмешищ надсмеяльных –смех усмейных смехачей!О, иссмейся рассмеяльно, смехнадсмейных смеячей!Смейево, смейево,Усмей, осмей, смешики, смешики,Смеюнчики, смеюнчики.О, рассмейтесь, смехачи!О, засмейтесь, смехачи!‹1908–1909›«Слоны бились бивнями так…»
Слоны бились бивнями так,Что казались белым камнемПод рукой художника.Олени заплетались рогами так,Что казалось, их соединялстаринный бракС взаимными увлечениямии взаимной неверностью.Реки вливались в море так,Что казалось: рука одного душитшею другого.‹1910–1911›«Когда умирают кони – дышат…»
Когда умирают кони – дышат,Когда умирают травы – сохнут,Когда умирают солнца – они гаснут,Когда умирают люди – поют песни.1912«Ветер – пение…»
Ветер – пениеКого и о чем?НетерпениеМеча быть мячом.Люди лелеют день смерти,Точно любимый цветок.В струны великих, поверьте,Ныне играет Восток.Быть может, нам новую гордостьВолшебник сияющих гор даст,И, многих людей проводник,Я разум одену, как белый ледник.1918–1919Жизнь
Росу вишневую мечаТы сушишь волосом волнистым.А здесь из смеха палачаПриходит тот, чей смех неистов.То черноглазою гадалкой,Многоглагольная, молчишь,А то хохочущей русалкойНа бивне мамонта сидишь.Он умер, подымая бивни.Опять на небе виден Хорс.Его живого знали ливни –Теперь он глыба, он замерз.Здесь скачешь ты, нежна, как зной,Среди ножей, светла, как пламя.Здесь облак выстрелов сквозной,Из мертвых рук упало знамя.Здесь ты поток времен убыстрила,Скороговоркой судит плаха.А здесь кровавой жертвой выстрелаЛожится жизни черепаха.Здесь красных лебедей заряСверкает новыми крылами.Там надпись старого царяЗасыпана песками.Здесь скачешь вольной кобылицейПо семикрылому пути.Здесь машешь алою столицей,Точно последнее «прости».1918–1919Не шалить!
Эй, молодчики-купчики,Ветерок в голове!В пугачевском тулупчикеЯ иду по Москве!Не затем высокаВоля правды у нас,В соболях-рысакахЧтоб катались, глумясь.Не затем у врагаКровь лилась по дешевке,Чтоб несли жемчугаРуки каждой торговки.Не зубами скрипетьНочью долгою –Буду плыть, буду петьДоном-Волгою!Я пошлю впередВечеровые уструги.Кто со мною – в полет?А со мной – мои други!Февраль 1922Алексей Крученых
(1886–1968)
Русь
в труде и свинстве погрязаявзрастаешь сильная роднаякак та дева что спасласьпо пояс закопавшись в грязьпо темному ползай и впредьпусть сияет довольный сосед!1913«Дыр бул щыл…»
Дыр бул щылубешщурскумвы со бур л эз1913Смерть художника
привыкнув ко всем безобразьямискал я их днём с фонарёмно увы! все износились проказыне забыться мне ни на чём!и взор устремивши к бесплотнымя тихо но твердо сказал:мир вовсе не рвотное –и мордой уткнулся в Обводный канал…1913«Кокетничая запонками…»
Кокетничая запонкамииз свеже-отравленных скорпионовПортовый кранвдвое вытянулизумрудный перископ головыи прикрылиндиговым сатиномжабры,дразня пролетающих с Олимпаалебастровых богиньцин-ко-но-жек!..1920«И так плаксиво пахнут…»
И так плаксиво пахнутрусалки у прудакак на поджаренном чердакеразлагающиеся восточные акциисокации кибляммыган оглярхючкихычасгыш!1920Ольга Розанова
(1886–1918)
Испания
Вульгарк ах бульваровВарвары гусарыВулье ара-битА рабы бар арапыТарк губят тараАлжир сугубятАн и енноГиенноГитана.Жиг и гит телаВисжит тарантеллаВира жирн рантьеАнтикварШтараКвартомасФантомИлька негра метрессаГримасыГремитГимнСмерти‹1916›«Сон ли то……»
Сон ли то…Люлька лиВ окне красномЗахлопнутомВ пламени захлебнувшемсяКумачаОгняМедленно качаетсяПриветливо баюкаетПристально укутываетОт взглядов дня.В огне красномС фонарем хрустальнымРубиновый свет заливает, как ядомИ каждый атомХрустально малыйПронзает светомБольным и алым.И каждый малыйПевуч, как жало,Как жало тонок,Как жало ранитИ ранимЖаломОпечалитНачалоЖизниЦветочно алой.1918Авторизация