Серебряный век. Стихотворения
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Серебряный век. Стихотворения
Бенедикт Лившиц
(1887–1938)
В кафе
Кафе. За полночь. Мы у столика –Еще чужие, но ужеПознавшие, что есть символикаШагов по огненной меже.Цветы неведомые, ранниеВ тревожном бархате волос,Порочных взоров замирание,Полночных образов хаос,Боа, упавшее нечаянно,И за окном извивы тьмы –Все это сладкой тайной спаяно,И эту тайну знаем мы.Ты хочешь счастья? Так расстанемсяСейчас, под этот гул и звон,И мы с тобою не обманемся,Не разлюбив возможный сон.1908Ночной вокзал
Мечом снопа опять разбуженный паукЗакапал по стеклу корявыми ногами.Мизерикордией! – не надо лишних мук.Но ты в дверях жуешь лениво сапогами,Глядишь на лысину, плывущую из роз,Солдатских черных роз молочногоприлавка,И в животе твоем под ветерком стрекозЛегко колышется подстриженная травка.Чугунной молнией – извив овечьих бронь!Я шею вытянул вослед бегущим овцам.И снова спит паук, и снова тишь и соньНад мертвым – на скамье – в хвостах – виноторговцем.1911Гибрида
Вере Вертер
Не собран полнолунный медИ ждут серебряные кладыХрустальных пчел, и водометВенчальным веером цветет,И светлым ветром реют хлады,А ты в иные серебраСкользишь селеньями Селены,Забыв у томного шатраПротянутый в твое вчераМой гиацинт, мой цвет нетленный.И вновь из дальнего ручья,Рожденная в напрасном слове,Приподымаешься – ничья! –Возлить трилистник лезвия,Луннеющего наготове.Куоккала
Розы в шелковом бульоне:В шелк лазоревый раскрытСтрой кабин на желтом лоне –Раковины афродит.Кто, не ведающий зною,Золотой не выпьет грог,Если рыжею слюноюБрызжет танговый бульдог?Кляксу, ставшую кометой, –Песья пляска! теннис клякс! –Ловит канотье-ракетойЛандышевый англосакс.Кипень пены, стручья лодок,Змеи солнечных рапир –И наводит в воду кодакОплывающий сатир.Только ты с улыбкой детской,Став на знойную корму,Ищешь веер СестрорецкаВ светло-бронзовом дыму.1914Закат у дворцового моста
И треугольник птичьей стаиИ небосклона блеклый прах –Искусный фокус Хокусаи,Изобличенный в облаках,А душу водную волнуя –Какая пламенная сыть! –Из солнечного златоструяМы не торопимся уплыть,Не веря сами, что добытоТакое счастье над НевойИ не раздавит нас копытоНа набережной роковой.1915Игорь Северянин
(Игорь Васильевич Лотарёв)
(1887–1941)
Странно…
Мы живем, точно в сненеразгаданном,На одной из удобных планет…Много есть, чего вовсе не надо нам,А того, что нам хочется, нет…1909Это было у моря
Поэма-миньонет
Это было у моря, где ажурная пена,Где встречается редко городской экипаж…Королева играла – в башне замка – Шопена,И, внимая Шопену, полюбил ее паж.Было все очень просто, было все очень мило:Королева просила перерезать гранат,И дала половину, и пажа истомила,И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.А потом отдавалась, отдавалась грозово,До восхода рабыней проспала госпожа…Это было у моря, где волна бирюзова,Где ажурная пена и соната пажа.Февраль 1910Мисс Лиль
Котик милый, деточка! встань скорей на цыпочки,Алогубы-цветики жарко протяни…В грязной репутации хорошенько выпачкайИмя светозарное гения в тени…Ласковая девонька! крошечная грешница!Ты еще пикантнее от людских помой!Верю: ты измучилась… Надо онездешниться,Надо быть улыбчатой, тихой и немой.Все мои товарищи (как зовешь нечаянноТы моих поклонников и моих врагов…)Как-то усмехаются и глядят отчаянноНа ночную бабочку выше облаков.Разве верят скептики, что ночную бабочкуЛюбит сострадательно молодой орел?Честная бесчестница! белая арабочка!Брызгай грязью чистою в славный ореол!..1911Стансы
Простишь ли ты мои упрёки,Мои обидные слова?Любовью дышат эти строки,И снова ты во всем права!Мой лучший друг, моя святая!Не осуждай больных затей;Ведь я рыдаю, не рыдая.Я, человек не из людей!..Не от тоски, не для забавыМоя любовь полна огня:Ты для меня дороже славы!Ты – все на свете для меня!Я соберу тебе фиалокИ буду плакать об одном:Не покидай меня! – я жалокВ своем величии больном…Дылицы 1911Эпилог
1Я, гений Игорь-Северянин,Своей победой упоён:Я повсеградно оэкранен!Я повсесердно утверждён!От Баязета к Порт-АртуруЧерту упорную провёл.Я покорил Литературу!Взорлил, гремящий, на престол!Я, – год назад, – сказал: «Я буду!»Год отсверкал, и вот – я есть!Среди друзей я зрил Иуду,Но не его отверг, а – месть.– Я одинок в своей задаче! –Презренно я провозгласил.Они пришли ко мне, кто зрячи,И, дав восторг, не дали сил.Нас стало четверо, но силаМоя, единая, росла.Она поддержки не просилаИ не мужала от числа.Она росла, в своём единствеСамодержавна и горда, –И, в чаровом самоубийстве,Шатнулась в мой шатёр орда…От снегоскалого гипнозаБежали двое в тлень болот;У каждого в плече заноза, –Зане болезнен беглых взлёт.Я их приветил: я умеюПриветитьвсё, – божи, Привет!Лети, голубка, смело к змею!Змея! обвей орла в ответ!2Я выполнил свою задачу,Литературу покорив.Бросаю сильным на удачуЗавоевателя порыв.Но даровав толпе холоповЗначенье собственного «я»,От пыли отряхаю обувь,И вновь в простор – стезя моя.Схожу насмешливо с престолаИ ныне, светлый пилигрим,Иду в застенчивые долы,Презрев ошеломленныйРим.Я изнемог от льстивой свиты,И по природе я взалкал.Мечты с цветами перевиты,Росой накаплен мой бокал.Мой мозг прояснили дурманы,Душа влечется в Примитив.Я вижу росные туманы!Я слышу липовый мотив!Не ученик и не учитель,Великих друг, ничтожных брат,Иду туда, где вдохновительМоих исканий – говор хат.До долгой встречи! В беззаконцеВеротерпимость хороша.В ненастный день взойдёт, как солнце,Моя вселенская душа!Октябрь 1912Увертюра
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!Удивительно вкусно, искристо и остро!Весь я в чем-то норвежском! весь я в чем-то испанском!Вдохновляюсь порывно! и берусь за перо!Стрекот аэропланов! беги автомобилей!Ветропросвист экспрессов! крылолёт буеров!Кто-то здесь зацелован! там кого-то побили!Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!В группе девушек нервных, в остром обществе дамскомЯ трагедию жизни претворю в грёзофарс…Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!Из Москвы – в Нагасаки! из Нью-Йорка – на Марс!Январь 1915ПетроградАлександр Ширяевец
(Александр Васильевич Абрамов)
(1887–1924)
Ширяево
В междугорье залеглоВ Жигулях моё село.Рядом Волга… плещет, льнёт,Про бывалое поёт…Супротив Царёв Курган –Память сделал царь Иван…А кругом простор такой,Глянешь – станешь сам не свой.Всё б на тот простор глядел,Вместе с Волгой песни пел!1917–1922Волге
Тускнеет твой венец алмазный,Не зыкнет с посвистом жених…Все больше пятен нефти грязной –Плевки Горынычей стальных…Глядишь, старея и дряхлея,Как пароходы с ревом прут,И голубую телогреюЧернит без устали мазут…А жениха все нет в дозоре…Роняет известь едкий прах…Плывешь ты с жалобою к морю,Но и оно – в плевках, в гудках…25 января 1921Портрет мой
Орясина солидная! Детина!Русоволос, скуласт, медведя тяжелей…Великоросс – что между строчек: финна,Славян, монголов помесь.В песнях – соловей…Боюсь чертей, возню их ухо слышит,Дышу всем тем, чем Русь издревле дышит.1922Николай Асеев
(1889–1963)
Фантасмагория
Н.С. Гончаровой
Летаргией бульварного вальсаусыпленные лица подернув,в электрическом небе качалсяповернувшийся солнечный жернов;покивали, грустя, манекеныголовами на тайные стражи;опрокинулись тучами стены,звезды стали, стеная, в витражи;над тоскующей каменной плотью,простремглавив земное круженье,магистралью на бесповоротьеоблаками гремело забвенье;под бичами крепчающей стужикоченел бледный знак Фаренгейта,и безумную песенку ту жевыводила полночная флейта.1913Гудошная
Титлы черные твоиразберу покорничьим,ай люли, ай люли,разберу покорничьим.Духом, сверком, злоем взрой,убери обрадову,походи крутой игройпо накату адову.Опыланью порекирадости и почести –мразовитыя руки –след на милом отчестве.Огремли глухой посулплемени Баянова,прослышаем нами гулструньенника пьяного.Титлы черные твоикиноварью теплятся,ай люли, ай люли,киноварью теплятся.1914Объявление
Я запретил бы «Продажу овса и сена»…Ведь это пахнет убийством Отца и Сына?А если сердце к тревогам улиц пребудет глухо,руби мне, грохот, руби мне глупое, глухое ухо!Буквы сигают, как блохи,облепили беленькую страничку.Ум, имеющий привычку,притянул сухие крохи.Странноприимный дом для ветраили гостиницы весны –вот что должно рассыпать щедропо рынкам выросшей страны.1915Кумач
Красные зори,красный восход,красные речиу Красных ворот,и красный,на площади Красной,народ.У нас пирогамиизба красна,у нас над лугамигорит весна.И красный кумачна клиньях рубах,и сходим с умао красных губах.И в красном лесубродит красный зверь.И в эту красупрошумела смерть.Нас толпами сбили,согнали в ряды,мы красные в небоврубили следы.За дулами дула,за рядом ряд,и полымем сдулоцарей и царят.Не прежнею спесьюнаш разум строг,но новые песнивсе с красных строк.Гляди ж, дозирая,веков Калита:вся площадь до краяогнем налита!Краснейте же, зори,закат и восход,краснейте же, души,у Красных ворот!Красуйся над миром,мой красный народ!1921София Парнок
(1885–1933)
«Я не люблю церквей, где зодчий…»
Я не люблю церквей, где зодчийСлышнее Бога говорит,Где гений в споре с волей ОтчейВ ней не затерян, с ней не слит.Где человечий дух тщеславныйКак бы возносится над ней,Мне византийский купол плавныйКолючей готики родней.Собор Миланский! Мне чужаяКраса! – Дивлюсь ему и я, –Он, точно небу угрожая,Свои вздымает острия.Но оттого ли, что так мирноСияет небо, он – как крик?Под небом, мудростью надмирной,Он суетливо так велик.Вы, башни! В высоте орлинойМятежным духом взнесены,Как мысли вы, когда единойОни не объединены!И вот другой собор… Был смуглыйЗакат и желтоват и ал,Когда впервые очерк круглыйМне куполов твоих предстал.Как упоительно неяркоНа плавном небе, плавный, тыБлеснул мне, благостный Сан-Марко,Подъемля тонкие кресты!Ложился, как налет загара,На мрамор твой – закатный свет…Мне думалось: какою чаройОдушевлен ты и согрет?Что есть в тебе, что инокинейГотова я пред Богом пасть? –Господней воли плавность линийСвятую знаменует власть.Пять куполов твоих – как волны…Их плавной силой поднята,Душа моя, как кубок полный,До края Богом налита.1914«Ведь ты не добрая, не злая…»
Ведь ты не добрая, не злая,Ведь ты, как сухостой, суха, –Зачем несу тебе, не знаю,Я семизвездие стиха.Мою Медведицу БольшуюКому я в руки отдаю!Ни одесную, ни ошуюНе быть тебе вовек в раю.Не холодна ты, а прохладна,Не горяча ты, а тепла.Зачем же ты волной громаднойВ воображеньи протекла!..Но не пойми меня превратно:Ни проклиная, ни скорбя,Я не беру даров обратно, –Что ж делать! Я люблю тебя!«Если узнаешь, что ты другом упрямым…»
Если узнаешь, что ты другом упрямым отринут,если узнаешь, что лук Эроса не был тугим,что нецелованный рот не твоим лобзаньем раздвинут,и, несговорчив с тобой, алый уступчив с другим.Если в пустыню сады преобразила утрата, –пальцем рассеянным все ж лирные струны задень:в горести вспомни, поэт, ты слова латинского брата:«Все же промчится скорей песней обманутый день».«Я, как слепая, ощупью иду…»
Я, как слепая, ощупью идуНа голос твой, на теплоту, на запах…Не заблужусь в Плутоновом саду:Где ты вошла – восток, где скрылась – запад.Ну что ж, веди меня, веди, ведиХотя б сквозь все круговороты ада,На этот смерч, встающий впереди, –Другого мне Вергилия не надо!1932Амурет[4] Игорю Северянину
Танцуй торжественней, – пророк,Воспой Кудесному экцессы,Воспламеняющим экспрессомЭкзальтированных сорок.Проснется Мир на лире мира,Венок оденет Ниобей,Друг, молодой луной вампира,Себя собою не убей.Волнуй толпу, зови к волне,Качай качель, качель экстазы, –Сверкнут рубины и топазы,Как привиденья в лунном льне.Мечта звенит опушкой леса,Околокольченным Венцом.Душа испанской догарессыВ тебе буянится ключом!Август 1911 г. СергиевоКонстантин Олимпов
(1889–1940)
«Я хочу быть душевно-больным…»
Я хочу быть душевно-больным,Чадной грезой у жизни облечься,Не сгорая гореть неземным,Жить и плакать душою младенцаНавсегда, навсегда, навсегда.Надоела стоустая ложь,Утомили страдания душ, –Я хочу быть душевно-больным!Над землей, словно сволочный проч,В суету улыбается Дьявол,Давит в людях духовную мочь,Но меня в смрадный ад не раздавитНикогда, никогда, никогда.Я стихийным эдемом гремуч,Ослепляю людское злосчастье.Я на небе, как молния, зряч,На земле – в облаках – без поместья.Для толпы навсегда, навсегда,Я хочу быть душевно-больным!1912Шмели
Шмели сереброносные крылят, ворча бурунами, Смеются броской солнечью над людными трибунами.Пилоты смелоглазые, шмелей руководители,В безветрие стрекозятся в эмалевой обители.Небесная игуменья – симфония влюбления –Молчит молчаньем траурным в друидном отдалении.Бурлится шум пропеллеров. Глаза толпы овысены.Восторгом осиянная сверкает солнца лысина.Ослабли нервы летные. Пилоты жутко ерзают.Летят к земле. Встречайте их рукоплесканья борзые!‹1913›«Я От Рожденья Гениальный –…»
Я От Рожденья Гениальный –Бог Электричеством Больной.Мой В боге Дух ФеноменальныйПылает Солнечной Весной.Сплетая Радуги Зона,Огни Созвездий Сотворил.Давно-Давно От ОрионаПути Вселенных Искрылил.И На земле Явился В Нервах,Сверкая Сердцем Красоты.Строфами Светозарных ПерловСпалил толпу Грозой Мечты.Войдя В Экстаз – Великолепен –В «Пенатах» Пением Звучал.Тогда Меня Великий РепинПером Великим Начертал.Я – Самодержец Вдохновенья,Непогрешимец Божества.Собою Сам, Творец Творенья,Бессмертной Жизни – Голова!Полдень 1 мая 1914Осип Мандельштам
(1891–1938)
«Только детские книги читать…»
Только детские книги читать,Только детские думы лелеять,Все большое далеко развеять,Из глубокой печали восстать.Я от жизни смертельно устал,Ничего от нее не приемлю,Но люблю мою бедную землю,Оттого, что иной не видал.Я качался в далеком садуНа простой деревянной качели,И высокие темные елиВспоминаю в туманном бреду.1908«Дано мне тело – что мне делать с ним…»
Дано мне тело – что мне делать с ним,Таким единым и таким моим?За радость тихую дышать и житьКого, скажите, мне благодарить?Я и садовник, я же и цветок,В темнице мира я не одинок.На стекла вечности уже леглоМое дыхание, мое тепло.Запечатлеется на нем узор,Неузнаваемый с недавних пор.Пускай мгновения стекает мутьУзора милого не зачеркнуть.1909«Медлительнее снежный улей…»
Медлительнее снежный улей,Прозрачнее окна хрустальИ бирюзовая вуальНебрежно брошена на стуле.Ткань, опьяненная собой,Изнеженная лаской света,Она испытывает лето,Как бы нетронута зимой.И, если в ледяных алмазахСтруится вечности мороз,Здесь – трепетание стрекозБыстроживущих, синеглазых…1910Silentium
Она еще не родилась,Она и музыка и слово,И потому всего живогоНенарушаемая связь.Спокойно дышат моря груди,Но, как безумный, светел день.И пены бледная сиреньВ мутно-лазоревом сосуде.Да обретут мои устаПервоначальную немоту –Как кристаллическую ноту,Что от рождения чиста!Останься пеной, Афродита,И слово в музыку вернись,И сердце сердца устыдись,С первоосновой жизни слито.1910«Отравлен хлеб, и воздух выпит…»
Отравлен хлеб, и воздух выпит.Как трудно раны врачевать!Иосиф, проданный в Египет,Не мог сильнее тосковать!Под звездным небом бедуины,Закрыв глаза и на коне,Слагают вольные былиныО смутно пережитом дне.Немного нужно для наитий:Кто потерял в песке колчан,Кто выменял коня – событийРассеивается туман.И, если подлинно поетсяИ полной грудью, наконец,Все исчезает – остаетсяПространство, звезды и певец!1913Петербургские строфы
Н. Гумилеву
Над желтизной правительственныхзданийКружилась долго мутная метель,И правовед опять садится в сани,Широким жестом запахнув шинель.Зимуют пароходы. На припекеЗажглось каюты толстое стекло.Чудовищна, как броненосец в доке, –Россия отдыхает тяжело.А над Невой – посольства полумира,Адмиралтейство, солнце, тишина!И государства жесткая порфира,Как власяница грубая, бедна.Тяжка обуза северного сноба –Онегина старинная тоска;На площади Сената – вал сугроба,Дымок костра и холодок штыка…Черпали воду ялики, и чайкиМорские посещали склад пеньки,Где, продавая сбитень или сайки,Лишь оперные бродят мужики.Летит в туман моторов вереница;Самолюбивый, скромный пешеход –Чудак Евгений – бедности стыдится,Бензин вдыхает и судьбу клянет!Январь 1913, 1927««Мороженно!» Солнце. Воздушный…»
«Мороженно!» Солнце. Воздушныйбисквит.Прозрачный стакан с ледяною водою.И в мир шоколада с румяной зарею,В молочные Альпы, мечтанье летит.Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть –И в тесной беседке, средь пыльных акаций,Принять благосклонно от булочных грацийВ затейливой чашечке хрупкую снедь…Подруга шарманки, появится вдругБродячего ледника пестрая крышка –И с жадным вниманием смотрит мальчишкаВ чудесного холода полный сундук.И боги не ведают – что он возьмет:Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,Сверкая на солнце, божественный лед.1914«Бессонница. Гомер. Тугие паруса…»
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.Я список кораблей прочел до середины:Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,Что над Элладою когда-то поднялся.Как журавлиный клин в чужие рубежи –На головах царей божественная пена –Куда плывете вы? Когда бы не Елена,Что Троя вам, одна, ахейские мужи?И море, и Гомер – все движется любовью.Кого же слушать мне? И вот Гомер молчитИ море черное, витийствуя, шумитИ с тяжким грохотом подходит к изголовью.1915Соломинка
1Когда, соломинка, не спишь в огромной спальнеИ ждешь, бессонная, чтоб, важен и высок,Спокойной тяжестью, – что может быть печальней, –На веки чуткие спустился потолок,Соломка звонкая, соломинка сухая,Всю смерть ты выпила и сделалась нежней,Сломалась милая соломка неживая,Не Саломея, нет, соломинка скорей!В часы бессонницы предметы тяжелее,Как будто меньше их – такая тишина!Мерцают в зеркале подушки, чуть белея,И в круглом омуте кровать отражена.Нет, не соломинка в торжественном атласе,В огромной комнате над черною Невой,Двенадцать месяцев поют о смертном часе,Струится в воздухе лед бледно-голубой.Декабрь торжественный струит свое дыханье,Как будто в комнате тяжелая Нева.Нет, не соломинка – Лигейя, умиранье, –Я научился вам, блаженные слова.2Я научился вам, блаженные слова:Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита.В огромной комнате тяжелая Нева,И голубая кровь струится из гранита.Декабрь торжественный сияет над Невой.Двенадцать месяцев поют о смертном часе.Нет, не соломинка в торжественном атласеВкушает медленный томительный покой.В моей крови живет декабрьская Лигейя,Чья в саркофаге спит блаженная любовь.А та, соломинка – быть может, Саломея,Убита жалостью и не вернется вновь!1916«Мне холодно. Прозрачная весна…»
1Мне холодно. Прозрачная веснаВ зеленый пух Петрополь одевает,Но, как медуза, невская волнаМне отвращенье легкое внушает.По набережной северной рекиАвтомобилей мчатся светляки,Летят стрекозы и жуки стальные,Мерцают звезд булавки золотые,Но никакие звезды не убьютМорской воды тяжелый изумруд.2В Петрополе прозрачном мы умрем,Где властвует над нами Прозерпина.Мы в каждом вздохе смертный` воздух пьем,И каждый час нам смертная година.Богиня моря, грозная Афина,Сними могучий каменный шелом.В Петрополе прозрачном мы умрем, –Здесь царствуешь не ты, а Прозерпина.Май 1916Tristia
Я изучил науку расставаньяВ простоволосых жалобах ночных.Жуют волы, и длится ожиданье –Последний час вигилий городских.И чту обряд той петушиной ночи,Когда, подняв дорожной скорби груз,Глядели вдаль заплаканные очиИ женский плач мешался с пеньем муз.Кто может знать при слове «расставанье»Какая нам разлука предстоит,Что нам сулит петушье восклицанье,Когда огонь в акрополе горит,И на заре какой-то новой жизни,Когда в сенях лениво вол жует,Зачем петух, глашатай новой жизни,На городской стене крылами бьет?И я люблю обыкновенье пряжи:Снует челнок, веретено жужжит.Смотри, навстречу, словно пух лебяжий,Уже босая Делия летит!О, нашей жизни скудная основа,Куда как беден радости язык!Все было встарь, все повторится снова,И сладок нам лишь узнаванья миг.Да будет так: прозрачная фигуркаНа чистом блюде глиняном лежит,Как беличья распластанная шкурка,Склонясь над воском, девушка глядит.Не нам гадать о греческом Эребе,Для женщин воск, что для мужчины медь.Нам только в битвах выпадает жребий,А им дано гадая умереть.1918«В Петербурге мы сойдемся снова…»
В Петербурге мы сойдемся снова,Словно солнце мы похоронили в нем,И блаженное, бессмысленное словоВ первый раз произнесем.В черном бархате советской ночи,В бархате всемирной пустоты,Все поют блаженных жен родные очи,Все цветут бессмертные цветы.Дикой кошкой горбится столица,На мосту патруль стоит,Только злой мотор во мгле промчитсяИ кукушкой прокричит.Мне не надо пропуска ночного,Часовых я не боюсь:За блаженное, бессмысленное словоЯ в ночи советской помолюсь.Слышу легкий театральный шорохИ девическое «ах» –И бессмертных роз огромный ворохУ Киприды на руках.У костра мы греемся от скуки,Может быть, века пройдут,И блаженных жен родные рукиЛегкий пепел соберут.Где-то грядки красные партера,Пышно взбиты шифоньерки лож,Заводная кукла офицера –Не для черных душ и низменных святош…Что ж, гаси, пожалуй, наши свечиВ черном бархате всемирной пустоты.Все поют блаженных жен крутые плечи,А ночного солнца не заметишь ты.25 ноября 1920«Я наравне с другими…»
Я наравне с другимиХочу тебе служить,От ревности сухимиГубами ворожить.Не утоляет словоМне пересохших уст,И без тебя мне сноваДремучий воздух пуст.Я больше не ревную,Но я тебя хочу,И сам себя несу я,Как жертву, палачу.Тебя не назову яНи радость, ни любовь;На дикую, чужуюМне подменили кровь.Еще одно мгновенье,И я скажу тебе:Не радость, а мученьеЯ нахожу в тебе.И, словно преступленье,Меня к тебе влечетИскусанный в смятеньиВишневый нежный рот.Вернись ко мне скорее,Мне страшно без тебя,Я никогда сильнееНе чувствовал тебя.И в полунощной дреме,Во сне иль наяву,В тревоге иль в истоме –Но я тебя зову.1920ВЕК
Век мой, зверь мой, кто сумеетЗаглянуть в твои зрачкиИ своею кровью склеитДвух столетий позвонки?Кровь-строительница хлещетГорлом из земных вещей,Захребетник лишь трепещетНа пороге новых дней.Тварь, покуда жизнь хватает,Донести хребет должна,И невидимым играетПозвоночником волна.Словно нежный хрящ ребенкаВек младенческой земли –Снова в жертву, как ягненка,Темя жизни принесли.Чтобы вырвать век из плена,Чтобы новый мир начать,Узловатых дней коленаНужно флейтою связать.Это век волну колышетЧеловеческой тоской,И в траве гадюка дышитМерой века золотой.И еще набухнут почки,Брызнет зелени побег,Но разбит твой позвоночник,Мой прекрасный жалкий век!И с бессмысленной улыбкойВспять глядишь, жесток и слаб,Словно зверь, когда-то гибкий,На следы своих же лап.Кровь-строительница хлещетГорлом из земных вещей,И горячей рыбой плещетВ берег теплый хрящ морей.И с высокой сетки птичьей,От лазурных влажных глыбЛьется, льется безразличьеНа смертельный твой ушиб.1922Нашедший подкову
Пиндарический отрывок
Глядим на лес и говорим:– Вот лес корабельный, мачтовый,Розовые сосны,До самой верхушки свободныеот мохнатой ноши,Им бы поскрипывать в бурю,Одинокими пиниями,В разъяренном безлесном воздухе;Под соленою пятою ветра устоит отвес,пригнанный к пляшущей палубе,И мореплаватель,В необузданной жажде пространства,Влача через влажные рытвиныХрупкий прибор геометра,Сличит с притяженьем земного лонаШероховатую поверхность морей.А вдыхая запахСмолистых слез, проступивших сквозьобшивку корабля,Любуясь на доски,Заклепанные, слаженные в переборкиНе вифлеемским мирным плотником,а другим –Отцом путешествий, другом морехода, –Говорим:– И они стояли на земле,Неудобной, как хребет осла,Забывая верхушками о корняхНа знаменитом горном кряже,И шумели под пресным ливнем,Безуспешно предлагая небу выменятьна щепотку солиСвой благородный груз.С чего начать?Все трещит и качается.Воздух дрожит от сравнений.Ни одно слово не лучше другого,Земля гудит метафорой,И легкие двуколкиВ броской упряжи густых от натугиптичьих стайРазрываются на части,Соперничая с храпящими любимцамиристалищ.Трижды блажен, кто введет в песнь имя;Украшенная названьем песньДольше живет среди других –Она отмечена среди подруг повязкойна лбу,Исцеляющей от беспамятства, слишкомсильного одуряющего запаха –Будь то близость мужчины,Или запах шерсти сильного зверя,Или просто дух чобра, растертого междуладоней.Воздух бывает темным, как вода. и всеживое в нем плавает, как рыба,Плавниками расталкивая сферу,Плотную, упругую, чуть нагретую, –Хрусталь, в котором движутся колесаи шарахаются лошади,Влажный чернозем Нееры, каждую ночьраспаханный зановоВилами, трезубцами, мотыгами, плугами.Воздух замешен так же густо, как земля, –Из него нельзя выйти, в него трудно войти.Шорох пробегает по деревьям зеленойлаптой,Дети играют в бабки позвонками умершихживотных.Хрупкое летоисчисление нашей эрыподходит к концу.Спасибо за то, что было:Я сам ошибся, я сбился, запутался в счете.Эра звенела, как шар золотой,Полная, литая, никем не поддерживаемая,На всякое прикосновение отвечала «да»и «нет».Так ребенок отвечает:«Я дам тебе яблоко» – или: «Я не дам тебе яблоко».И лицо его – точный слепок с голоса,который произносит эти слова.Звук еще звенит, хотя причина звукаисчезла.Конь лежит в пыли и храпит в мыле,Но крутой поворот его шеиЕще сохраняет воспоминание о бегес разбросанными ногами, –Когда их было не четыре,А по числу камней дороги,Обновляемых в четыре смены,По числу отталкиваний от землиПышущего жаром иноходца.ТакНашедший подковуСдувает с нее пыльИ растирает ее шерстью, пока онане заблестит;ТогдаОн вешает ее на пороге,Чтобы она отдохнула,И больше уж ей не придется высекатьискры из кремня.Человеческие губы,которым больше нечего сказать,Сохраняют форму последнегосказанного слова,И в руке остается ощущение тяжести,Хотя кувшиннаполовину расплескался,пока его несли домой.То, что я сейчас говорю, говорю не я,А вырыто из земли, подобно зернамокаменелой пшеницы.Однина монетах изображают льва,Другие –голову.Разнообразные медные, золотыеи бронзовые лепешкиС одинаковой почестью лежат в земле,Век, пробуя их перегрызть, оттиснулна них свои зубы.Время срезает меня, как монету.И мне уж не хватает меня самого…1923Авторизация