– Да, я брала хлеб, сыр, воду и мясо у твоей рабыни и относила одному пленному.
– Этому? – Сурена кивнул на Лация. Гадалка медленно обернулась и, увидев римлянина, вздрогнула всем телом.
– Да, да, – закивала она головой.
– Кто давал тебе еду?
– Девушка. Лейла, – после этих слов на какое-то время воцарилась тишина. Каждый думал о своём. До Лация постепенно стал доходить смысл происходящего, Сурена напряжённо думал, Пакор ждал, что тот ответит, а старый Абгар пытался понять, как это может повлиять на судьбу его дочери, которая стояла в это время у окна в доме напротив и тихо плакала, закусив занавеску.
– Значит, это был её платок на дороге, – догадался Сурена.
– Да, я тоже видел, как он заворачивал хлеб в какой-то цветной платок, – добавил Лабиен. – И ещё они с Варгонтом ночью плавали в реке, когда там купались твои наложницы, – как бы между прочим произнёс он. Лаций повернулся в сторону Квинта Лабиена и, если бы не окружавшие его стражники, убил бы того на месте. Сурена махнул рукой, и воины схватили Лация за руки, закинув голову назад.
– Нет, стойте! – резко выкрикнул Пакор, и Сурена понял, что правильно сделал, подождав с убийством римлян. – Он нам ещё пригодится, – добавил принц.
– Ты что, не убьёшь этого предателя? – с глупой улыбкой спросил Афрат.
– Приказ принца – закон, – спокойно произнёс визирь, повернувшись к непонятливому катафрактарию. Он видел, как кисло улыбнулся Пакор, и понял, что надо всё заканчивать. – Ты слышал? Пока его никто не будет убивать. Он нам может пригодиться.
– А этого? – Пакор кивнул на Квинта Лабиена. Сурена подумал, что молодой наследник хочет развлечений, боя и крови, но решил не потворствовать ему. Судьба посылала Пакору невероятную удачу, и он сумел распознать её в лице этого предателя.
– Это – тоже твой раб, – стараясь быть вежливым, ответил Сурена и удивился, как искренне обрадовался этим словам сын Орода. – Что хочешь, то с ним и делай.
– Ты уже уходишь? – обернулся Пакор, заметив, что Сурена встал.
– Да, надеюсь, ты приятно проведёшь здесь время с остальными старейшинами, – ответил он и поклонился. Пакор растянул лицо в улыбке и раздосадовано пнул сидевшего впереди слугу. Тот покатился вниз под хохот приближённых. Всем стало весело.
– Нет, мне здесь не нравится, – неожиданно заявил он. – Охота – лучше. Лучше повеселимся вечером у Сурены, – обратился он к главам родов и тоже встал. Лация загнали за ограду, где парфяне снова стали связывать руки всем пленным. Лабиена увели в другое место. Парфяне живо что-то обсуждали, и Лаций успел в последний момент незаметно спрятать под тунику чёрный нож. И хотя он немного оттопыривался у бедра, грязь и кровь скрывали это. Потом их всех отвели в старые амбары на окраине города. Там Икадион рассказал им с Атиллой всё, о чём говорил на площади предатель Лабиен.
– Странно, он же легат. И никогда не был таким, – Лаций с трудом понимал, о чём тот говорит. Перед глазами стоял Варгонт с палкой в руках на фоне рычащих тигров.
– Плен многих людей меняет, – ответил Икадион. – Говорят, его посадили в отдельную клетку.
– Теперь этот подкидыш свиньи заведёт себе гарем и станет местным царьком, – пробурчал в другом углу Атилла. Если бы он знал, что его слова окажутся вещими, то предпочёл бы отрубить себе язык, но Атилла всегда говорил то, что приходило ему на ум.
– Варгонт, прости, – прошептал Лаций и заплакал. Неожиданно эмоции переполнили его, и он не сдержался. Икадион вздохнул и сел рядом. Атилла засопел, сделав вид, что заснул, а Лаций лежал и вспоминал своего друга. И горькие слёзы ещё долго текли по его заросшим щекам.
В это время Сурена прискакал в свой лагерь и приказал привести старшего евнуха. Предчувствуя беду, тот испуганно заполз в шатёр на коленях. Сопровождавшие визиря слуги уже успели предупредить его о происшедшем.
– Кхабж, – ледяным тоном произнёс Сурена, – тебе пора искать замену, – после этих слов старый евнух распластался на земле и задрожал. – Но будет лучше, если ты сделаешь это сам. Ты понял? – зловеще спросил визирь, но евнух не мог даже пошевелиться, не то, что говорить. – Мне больше не нужна Лейла, – медленно добавил он и подождал, пока его слова дойдут до перепуганного слуги. – Она вообще больше никому не нужна, – Сурена сделал паузу, а евнух ожесточённо застучал подбородком о землю, стараясь изобразить понимание. – Ты можешь взять её сына и вырастить из него главного евнуха, если хочешь. Иди, – закончил визирь. Ему хотелось отдохнуть перед пиром. Потому что на следующий день надо было ехать к Ороду в Экбатану.
Кхабж выполз задом из шатра и с невиданной прытью понёсся к наложницам. Он ворвался в шатёр, как ураган, держа в руках мешок. Возмущённая его грубостью Коринтия преградила ему путь и хотела что-то сказать, но он с такой силой оттолкнул её в сторону, что бедняжка отлетела в сторону и подвернула руку. Безумный взгляд евнуха вселил в неё ужас. Наложница замерла и не дышала, пока тот расшвыривал остальных девушек. Те с ужасом разбегались в разные стороны и испуганно жались по углам. Когда он, наконец, добрался до Лейлы, та кормила грудью ребёнка, что-то напевая ему на своём родном языке. Не дав ей опомниться, он накинул на голову мешок, обвязал вокруг горла верёвку и, упёршись коленями в грудь, сдавил изо всех сил. Раздался короткий хруст, и через мгновение всё было кончено. Ребёнок ещё продолжал искать грудь матери губами, но Кхабж схватил его за ноги и потащил на свет. Прямо у входа евнух положил его на землю, достал нож и стал дёргать младенца за ноги, пытаясь развести колени в стороны, чтобы подвести лезвие под нужное место. Он несколько раз промахнулся мимо оттянутой кожи и порезал себе палец, даже не вспомнив, что в таком возрасте мальчиков никогда не кастрируют. Но страх был сильнее разума. Перепачкавшись своей кровью, он, в конце концов, зажал визжавшего младенца между ног и отрезал кожу в том месте, где обычно у малышей должны были находиться ещё не совсем заметные яички. Затем Кхабж занёс визжащего ребёнка в шатёр и бросил его рабыне-кормилице:
– Отвечаешь за него головой! Если умрёт, лучше сразу перережь себе горло! – с этими словами он вышел из шатра и нетвёрдой походкой направился к палатке евнухов. А позади ещё долго слышался крик ребёнка и причитания наложниц, оплакивавших судьбу несчастной Лейлы.
Глава Опасная игра Заиры
Паркое, душное зловоние от огромного количества людей и животных расползлось по улицам плотным смрадом. Хмурое утро не предвещало жившим в столице Парфии людям ничего хорошего. С берегов Тигра в город поднялся плотный туман, и теперь здесь ничего нельзя было различить на расстоянии нескольких шагов. В рваных клочьях туч растворились даже цветные купола дворца сатрапа. Но визирь Сурена не обращал на это никакого внимания. Он приказал слугам собраться ещё ночью, сразу после пира, где все, включая Пакора и старейшин, пили и смеялись, пока не заснули там, где сидели. Некоторых из наиболее пожилых гостей пришлось уносить на коврах – они не могли шевелиться, не то что идти. Сурена мало пил, но всегда поднимал чашу, когда очередной вельможа с блаженной улыбкой на губах и искрами зависти в глазах произносил тост в честь сатрапа и, естественно, визиря. После того как все гости разошлись, или, скорее, разлеглись по разным местам, к нему подошёл Абгар.
– Великий победитель римлян покидает столицу? – вкрадчивым голосом спросил он.
– Да, – кивнул визирь и прищурил взгляд. Напоминать ему о словах Пакора не было смысла – араб сидел рядом и всё слышал.
– Мои кони готовы идти по твоим следам, – как всегда, осторожно произнёс Абгар.
– Зачем? – удивился Сурена. – У тебя дела в Экбатане? Или просто это по дороге в твою столицу?
– Экбатана лежит в стороне от моего города, – ответил арабский царь, – но в этом городе находится человек, который может изменить дорогу всей моей жизни. И чем раньше на ней осядет пыль, тем быстрее моё сердце обретёт покой.
– А-а, ты о дочери, – улыбнулся визирь, вспомнив Заиру. Абгару было неприятно видеть такое снисхождение, но он ничем не выразил свои чувства. Сурена пожал плечами и сказал: – Ну что ж, следуй за нами. Мы поедем через Бисутун и Конхобар. Остановимся на юге Экбатаны.
– Мы будем готовы, о, великий победитель римлян, – тихо произнёс Абгар и поклонился. Через мгновение его уже не было.
Заира выглядела уставшей и всё время молчала. Она прятала взгляд, и отец сразу заметил это. Он решил пока ничего не спрашивать и подошёл к Хантре, которая с бледным лицом лежала в углу комнаты. Старый купец, в доме которого они остановились, прислал свою повитуху. Та не только принимала роды, но и лечила всех его родных. Толстая, но проворная женщина сразу же подбежала к старой служанке и стала что-то шептать. Потом она пододвинула светильник и посмотрела ей в глаза, осторожно оттянула веки, поцокала языком и потрогала мочки ушей. Хантра открыла глаза.
– Что с тобой? – тихо спросил Абгар, продолжая краем глаза наблюдать за дочерью. Та делала вид, что разбирает какие-то вещи, но часто вздыхала и по-прежнему смотрела в пол.
– Грудь болит, – пробормотала Хантра. – Тяжело дышать.
– Что же ты так? – с удивлением покачал головой он.
– Не знаю, испугалась, может, – голос был слабый и еле слышный.
– Душа у неё заболела. Надо ветки верблюжьей колючки заварить и выпить, – сказала знахарка. – Губы синие. Давит ей грудь, вот и тяжело. Сейчас сбегаю, принесу, – засуетилась она и поспешила к двери.
– Воды принеси сначала! – приказал Абгар, и та, заискивающе улыбаясь, исчезла за пологом.
– Старая я уже, наверное, стала, – как бы оправдываясь, прошептала Хантра.
– Ничего, поживёшь ещё, – он положил руку ей на плечо и кивнул в сторону Заиры: – Что с ней?
– То же самое, – вздохнула сестра. – Сердце болит.
– От чего? – нахмурился он. – Говорил, не надо смотреть. Э-эх…
– Не это, – прошептала Хантра. – Свадьбы боится. И встречи с сатрапом, – Хантра многозначительно подняла брови, но Абгар ничего не понял.
– Как боится? – в его голосе прозвучала растерянность – Ты что несёшь?
– Подожди, – дыхание старухи стало прерывистым, и она на какое-то время закрыла глаза. Абгар посмотрел на Заиру. Дочь стояла у окна, прижав к груди покрывало, и кусала губы. Щёки у неё раскраснелись, и этот румянец постоянно менял оттенок – от нежно-абрикосового до цвета спелой вишни. Он ещё никогда не видел её такой взволнованной. Сестра приоткрыла глаза и повернула к нему голову. – Вчера сказала мне, что боится первой ночи, – одними губами прошептала она. Абгар озадаченно хмыкнул и сдвинул брови. От сердца отлегло. Он хотел что-то сказать, потом передумал, затем снова открыл рот и снова ничего не сказал. Может, это и страшно, но все девушки боятся этого. Что ж тут такого? Заиру надо было успокоить, но он не знал, как это сделать.
Вскоре вернулась толстая повитуха. Она опустила перед ним мешок с водой и сразу же занялась Хантрой: подложила ей под голову несколько подушек, протёрла лицо, дала понюхать мешочек с сухой полынью и отошла за горячей водой, чтобы заварить красные цветки какого-то растения.
– Ладно, пойду поговорю с ней, – чувствуя себя ненужным, произнёс Абгар. – Завтра утром выезжаем в Экбатану. Все вместе. Пакор приехал за Суреной. Ород зовёт его к себе. Мы поедем за ними. Тебя здесь не оставлю, – он встал и подошёл к Заире.
– Отец! – вздрогнула та, испугавшись его прикосновения к плечу.
– Ты что, дочка? – настороженно спросил он. – На тебе лица нет. У тебя жизнь только начинается, а ты уже так сильно волнуешься. Что случилось?
