– Знаю, знаю. Опасный народ. Но тоже любят шёлк и золото… – быстро пробормотал купец. – Я смотрю, что ты какой-то странный… у тебя такой голос… Ну понятно. Ладно, можешь завтра утром плыть с нами. Но этого камня мало! Он маленький. За еду будешь грузить мешки вместе со всеми. Займёшь его место! – не требующим пререканий голосом сказал он и выгнал из лодки полуголого лентяя. Потом обернулся к Лацию и добавил: – Всё, оставайся здесь! Сейчас придут мои люди. Они будут охранять товар. Хм-м, – он ещё раз посмотрел на камень и, ничего не говоря, ушёл. Пот ручьями тёк по лицу и спине, но только теперь Лаций решился поднять руку и вытереть лоб рукавом рубашки. Затем опустился на дно и прижался затылком к борту. День, казалось, начался так давно, что в него можно было вместить целую жизнь, но боги явно помогали ему и он дал слово принести им жертву в первом порту, где сможет найти менял и большой рынок.
На следующий день шесть больших лодок, набитых разными товарами, отошли от пристани, и Лаций с облегчением вздохнул, решив, что, наконец-то, избавился от странного купца Бахрата и освобождённого им вождя племени рыбаков. Вокруг было невероятно тихо, и постепенно лёгкая качка успокоила его. Вскоре подул ветер, и вёсла положили вдоль бортов. Парус, захлопав, натянулся тугим полукругом и лодка пошла быстрее.
Позади остались почти четыре года жизни в стране, к которой он так и не смог привыкнуть. Лаций не знал, что скромная наложница Минфэй, добравшись до Хуханье, на несколько десятков лет спасёт империю Хань от нападений кочевников хунну и станет символом национальной красоты и мудрости, а племянник Ван Мана вскоре захватит власть в стране и провозгласит себя императором новой династии; римляне построят ещё три города и множество мостов, Зенон и Марк добьются уважения и почёта, их дети станут важными чиновниками; старший евнух Ши Сянь умрёт от обыкновенной простуды, а несчастный Павел Домициан потеряет свой божественный голос и будет просить милостыню за воротами внутреннего города. Там, под стеной, не выдержав страданий и холода, его душа покинет тело, и никто даже не вспомнит, кем он был при жизни. Исхудавшее тело слепого певца бросят в большую яму за городом и закопают вместе с остальными бездомными, умершими в тот же день.
Мысленно Лаций много раз возвращался к Саэт, не понимая, что его волнует и тревожит в этих воспоминаниях. Но всё было тщетно. Её любовь и заботу он расценивал как женскую привязанность и необходимость думать о мужчине. А думать об одном или двух, считал он, было для женщин обычным делом. Он так и не догадался, что Зенон был его сыном, даже несмотря на внешнее сходство, а те, кто мог это заметить, умерли раньше, чем Лаций покинул империю Хань. Совесть иногда мучила его из-за того, что он оставил её с Лукро в Лицзяне, но другого пути не было.
Саэт вырастила спасённую на озере девочку как свою дочь. Она нашла ей богатого мужа из ремесленников в Лицзяне и помогла Лукро стать главным торговцем рыбы в городе. До конца жизни она думала о Лации и каждый раз, когда сердце особенно ныло от разлуки, она всё равно приходила к мысли, что поступила правильно. В этом городе Лацию не было места, и он рано или поздно всё равно заскучал бы по Риму и стал рваться туда. Он никогда не смог бы стать ханьцем.
Так думала Саэт. У них с Лукро было ещё два ребёнка. Один из них утонул в реке совсем маленьким, второй вырос и стал особенной гордостью старого отца. Это лишний раз подтверждало, что даже если бы Лаций остался и пребывал в неведении, то рано или поздно всё равно оказался бы здесь лишним человеком. А принимать его в семье, где каждый день приходилось бы прятать взгляд и притворяться, Саэт могла. Рано или поздно это закончилось бы трагедией.
Но сам Лаций этого не знал. Сидя в большой лодке, он скучал по Саэт и её детям и в то же время думал о том, как побольше узнать о городах, мимо которых они будут проплывать, и сколько дней займёт путь до первого греческого полиса. Гребцы об этом не говорили, а спрашивать Андромаха и его греков-помощников в других лодках он опасался.
Вскоре ветер совсем ослаб, и наступили трудные времена: гребля, пару глотков воды, снова гребля, вода, рваный сон, немного еды, дождь, растирающие ладони мокрые вёсла, загрузка воды и еды в каких-то незаметных бухтах и на маленьких островах. И так целый месяц, пока слева по борту не показался большой, утопающий в зелени остров.
Когда они проплывали мимо, Андромах заметно волновался. Это был остров тигров. Его жители постоянно воевали с населением на большой земле, и никому не хотелось стать жертвой очередной войны. Купец обмолвился, что до ближайшего греческого города – Деметрии-Паталы – на реке Инд ещё месяц пути, и им надо было дождаться, когда линия берега повернёт на север. А там уже станет легче, потому что парусам будет помогать ветер. По пути их несколько раз накрывал шторм, но гребцы были опытными и не бросали вёсла от страха. Благодаря им и старому капитану все суда остались на плаву.
Лаций старался не разговаривать с Андромахом и капитаном, чтобы случайно не выдать себя. Он замкнулся и сосредоточился на работе и одежде, которую приходилось отжимать и сушить по несколько раз в день. Внутреннее напряжение не прошло, но он специально не вспоминал о прошлом, выполняя любые работы и доводя себя до изнеможения, лишь бы не думать о том, что находится так близко со смертельным врагом. Сейчас ему надо было добраться до безопасного места, где можно было бы спокойно подумать о справедливом возмездии. Здесь, посреди бурных вод, надо было затаиться и ждать.
Однажды они подошли к небольшому поселению, где должны были пополнить запасы и проверить борта лодок. Андромах приказал вытащить все мешки на берег и сам наблюдал за тем, как слуги пересчитывают находящийся там товар. Две лодки из шести нуждались в ремонте: доски под уключинами разошлись и треснули. Ещё на одной сломалась старая мачта. Лаций помогал, чем мог, лишь бы быстрее починить их и отправиться дальше. В пути им сильно мешали дожди, и он никак не мог привыкнуть спать в мокрой одежде или даже в воде, потому что она была повсюду.
Жители деревни ничем не помогали слугам Андромаха, и даже деньги не могли заставить их двигаться быстрее. Они ходили, разговаривали и жили, как будто очень устали от непосильного труда и никак не могли прийти в себя. Когда лодки, наконец, отошли от деревни, Лаций с облегчением вздохнул, а Андромах ещё долго ругался на соседнем судне, недовольный такой долгой остановкой. Вдоль берега проплывали невысокие горы, и только через месяц они сменились пологими склонами и холмами. Хитрый грек выборочно заходил в те поселения, которые знал, хотя несколько раз они проплывали мимо больших городов.
Вскоре они пристали к небольшому городу под названием Мунджай. Андромах сказал, что они пробудут там несколько дней. И здесь Лаций допустил ошибку, подумав, что это был тот самый греческий город Деметрия, куда, по словам толстого купца, они направлялись. Он подошёл к рыбакам на пристани и спросил, где находится торговая площадь. Ему ничего не ответили, лишь махнули рукой в сторону больших домов, которые виднелись вдали за прибрежными трущобами. Дойдя до них, он увидел большой базар и знакомые лотки менял со столами.
Эти люди плохо говорили по-гречески, скорее даже вообще не говорили, а просто показывали на монеты и кивали ему головой, чтобы выбирал что на что менять. Но Лаций ничего не менял, он переходил от одного стола к другому, и показывал каждому меняле маленький блестящий камешек из мешочка. В то же время он наблюдал за тем, как вокруг продают одежду и посуду, еду и разные странные крючки из железа. Ему надо было купить пару ножей взамен тех, которые пропали во время одного из штормов.
Наконец, в небольшой пристройке, за кучей глиняных кувшинов и корзин он нашёл грека, который расстроил его, сказав, что этот город не Деметрия и до неё ещё пять дней пути при хорошем ветре. Улыбаясь и расспрашивая его о путешествии, камне, купцах и всякой чепухе, меняла всё время суетился, как будто что-то забыл и не мог найти. Он сказал, что здесь не ходят такие монеты, как в империи Хань, и лучше обменять драгоценный камень на несколько коров, потому что право на обмен денег имели только люди из касты вайшьи, а у них это было дорого.
Но Лаций хорошо запомнил опыт общения с сицилийскими менялами. Тогда друзья Оги Торчая рассказывали, как легко они обманывали богатых римлян и приезжих купцов такими же увещеваниями. Наконец, меняла сдался и выдал ему несколько медных монет в обмен на ханьские. За камень он не хотел давать больше пяти серебряных монет. Лацию пришлось объяснить хитрецу, что за один такой камень можно купить целую лодку, а на несколько маленьких монет не купишь даже кувшин для воды. И только когда он пригрозил пойти к соседу, это сработало. Пятнадцать серебряных монет, которые он получил за один камень, наверное, тоже были маленькой платой, но, по его расчётам, на ножи и обувь этого должно было хватить, поэтому он ушёл, не став больше спорить.
На пристань Лаций вернулся уже в новых сандалиях и с двумя небольшими ножами под рубашкой. Никто, кроме Андромаха, не обратил на это внимания. Сразу после заката все рабы и слуги спокойно разлеглись спать под навесами. Ночь была звёздная, и чистое небо не предвещало дождей, которые начинались здесь невероятно быстро и так же быстро заканчивались.
На следующий день утром Андромах с двумя помощниками повёз на рынок большую повозку с мешками, а все остальные стали загружать еду и воду. К вечеру он вернулся с другим товаром, и до наступления темноты гребцы перегружали его в лодки, чтобы следующим утром отплыть в Деметрию-Паталу.
Спать легли поздно. Лаций уже почти заснул, когда над головой раздался странный шелест. Он почувствовал на лице дуновение тёплого ветра, но открыть глаза не успел – на него набросили парус и ударили по голове чем-то тяжёлым. Вместо того чтобы притвориться мёртвым, он стал сопротивляться и получил второй удар, который свалил его на дно лодки. Больше Лаций ничего не помнил.
ГЛАВА IV. ОБВИНЕНИЕ В КРАЖЕ
Сквозь шум в ушах прорывались чьи-то голоса. Затылок раскалывался от тупой, пульсирующей боли… Не открывая глаз, Лаций попытался пошевелить рукой, но у него ничего не получилось. С ногами было то же самое. Веки немного приоткрылись, и крики вокруг сразу стали громче, как будто глаза помогали их слышать. Незнакомые люди с тряпками на голове и серых набедренных повязках подхватили его и подтащили к важному вельможе. У того на голове был знакомый Лацию белоснежный тюрбан. Такой же был у главного рыбака, который собирался его убить.
Важный сановник был одет в длинную белую рубашку, штаны и узкие остроконечные сандалии из цельной кожи. Всё стало ясно, когда издалека донёсся голос менялы. Тот обвинял Лация в краже монет, доказывая преисполненному важности чиновнику в белом тюрбане, что все беды у него произошли именно из-за этого чужестранца. Нудный голос жаловался, что обладатель шрама угрожал ему двумя ножами и забрал очень много монет. А потом убежал на пристань, где хотел уплыть на большой лодке.
Полуголые слуги развязали Лацию руки, сняли одежду, обыскали и нашли два ножа. Краем глаза он видел, что они держали в руках только ножи. Значит, мешочек украли ещё раньше. Или… тут он вспомнил о ночном нападении. Значит, его обворовали рабы Андромаха! Тот ходил на рынок и там наверняка повстречался с менялой. Естественно, жадный торгаш рассказал ему о камне, и хитрый грек сразу понял, что надо делать. Андромах вернулся и приказал своим людям напасть на него ночью. Теперь всё было понятно.
Он лежал, совсем голый, и с трудом растирал затёкшие кисти. К нему подошли два раба.
– Не надо… завязывать руки, – Лаций не слышал своего голоса, только хрипение и свист.
– Что он говорит? – крикнул вельможа в белом тюрбане.
– Руки… – скривился Лаций. – Я не чувствую рук.
– У него болят руки, – подобострастно подсказал меняла, и, к удивлению всех, важный чиновник проникся состраданием.
– Привяжите его за ногу! – приказал он. – Всё равно никуда не убежит, – однако суровый взгляд и сросшиеся на переносице густые брови не сулили ничего хорошего.
Через какое-то время пальцы на руках и ногах стали покалывать и в них вернулась боль. Лаций приподнялся и увидел, что на нём ничего нет, кроме купленных на рынке высоких сандалий. Их почему-то оставили. Он скривил губы в усмешке, потому что, помня совет Павла Домициана, засунул между большим и средним пальцами по два больших камня.
– Ты кто? Скажи, зачем ты украл деньги? – наконец, спросил его преисполненный важности сановник.
– Я плыл в Деметрию, – с трудом преодолевая боль от каждого слова, начал он и затем рассказал всё, что произошло накануне. В конце Лаций повернул голову к меняле и спросил: – Ну а с тобой Андромах поделился? Он украл у меня мешочек с камнями. Там было штук пятьдесят, – он специально преувеличил количество и, заметив, как вытянулось лицо торгаша от обиды и разочарования, с напускным сочувствием добавил: – Понятно… Всё забрал себе. А тебе ничего не дал. Что же ты так глупо его отпустил, а?
– С кем ты был? Что украл? Говори! – приказал главный индус, и в его глазах промелькнули искры жадности.
– Он украл драгоценные камни у одного богатого купца, которые тот вёз в подарок всесильному радже Бугхарадже! – с желчью в голосе вдруг выкрикнул меняла. Но в глазах у него застыли слёзы обиды. Бедолага поверил словам Лация и не мог простить себе такой глупости, но было уже поздно. – У этого вора был целый мешочек с камнями! Такими большими, как слеза Будды. Это он украл их!
– Украл драгоценные камни? Камни для раджи?! – с негодованием выкрикнул чиновник, и его глаза налились кровью. – Нет, ты не умрёшь просто так! Отпустите палача! Отвезём этого негодяя в столицу Караватшару! Там по нему пройдёт слон! Ты умрёшь на глазах нашего великого раджи! Ведь ты украл его камни! – он плюнул на Лация, но слюна повисла на бороде, и от этого вельможа ещё больше разозлился. Все его крики на странном языке переводил маленький худенький человек с кучерявой бородкой и усталым, застывшим взглядом.
Когда его хриплый голос перешёл в кашель и затих, Лаций не знал, что делать – радоваться или плакать. Меняла предал его дважды, но это предательство спасло от мгновенной смерти. Однако смерть всё равно была неминуема, хоть и немного позже. Внезапно к горлу подкатила тошнота, и голова стала как каменная. Потеряв сознание, Лаций завалился набок и ткнулся ухом в пыль, прямо у ног разгневанного чиновника. Он так и не узнал, сколько времени провёл в таком состоянии.
Тусклый свет забрезжил узкой полосой между век, и в голове постепенно стали появляться обрывки слов и мыслей. Боль в затылке не прошла, но он был жив. Наверное, это было хорошо, однако по большому счёту безразлично. Откуда-то доносился шум дождя. Лаций с трудом повернул голову и увидел прямо перед носом каменную стену, грязную и скользкую. Звук шёл с другой стороны. Там, кажется, был костёр. По стенам плясали жёлтые блики пламени. Он подполз ближе. Голова упёрлась в толстые круглые палки решётки. Лаций без сил опустился на сырой каменный пол, уставившись неподвижным взглядом на огонь. Рядом сидел стражник. Над ним в стене торчал факел. Чуть дальше виднелся чёрный проход. Шум дождя доносился оттуда.
На следующий день ему удалось узнать у охранника, что это – тюрьма индийского города Дахал. Здесь было много узников, но с ним в пещере находился всего один – молчаливый индус с высоким лбом и проседью в бороде, в штанах и рубашке, с поясом, что говорило о его непростом происхождении. Длинная борода свалялась и торчала в разные стороны, как ветки кустарника. И ещё он постоянно дёргал своим горбатым носом, как будто хотел согнать надоедливую муху. Но мух здесь не было, и это движение вызывало у Лация слабую улыбку.
Два раза в день к этому странному человеку кто-то приходил, но стражник не пускал просителя и разрешал только оставлять несколько лепёшек и воду. В камеру он приносил только воду, а лепёшки съедал сам. Всем заключённым раз в день давали мягкие стебли тёмно-зелёных растений и что-то, похожее на бобы. На пятый день своего заточения Лаций решил попытаться ещё раз поговорить со стражником. Тот знал кое-какие греческие слова. После долгого обмена жестами ему удалось объяснить ленивому мздоимцу, что очень хочется есть. В ответ раздался громкий смех. На следующее утро, когда индусу снова принесли еду, Лаций не сдержался.
– Не носи еду! – крикнул он громко на греческом. – Охранник съедает всё сам! – от звонкого эха все остальные узники сначала замерли, а затем бросились к своим деревянным решёткам и уставились на слабое пламя огня у чёрного прохода. Там виднелись две фигуры – стражника и того человека, который приносил лепёшки. Они о чём-то оживлённо разговаривали, и через какое-то время, постоянно оглядываясь по сторонам, к решётке подошёл невысокий незнакомец. Это был молодой человек в длинной рубашке с рукавами, как у Лация, только без пояса. За ним вяло плёлся недовольный стражник. Молодой незнакомец произнёс несколько слов на своём языке и поклонился индусу в камере. Тот даже не пошевелился. После этого он повернулся к Лацию.
– Ты кто? – спросил он по-гречески. Лаций хотел встать, но не смог.
– Ох! – вырвалось у него, и рёбра пронзила острая боль. Он скривился, но в голове уже промелькнула мысль, что этот человек говорил на греческом, как на родном языке. – Меня схватили в порту… там, где море… я плыл в Азию. Меня обманули. И обвинили в воровстве.
– А-а… Так ты вор?.. – с сожалением покачал головой незнакомец.
– Я – не вор! – прохрипел он с возмущением. – Я… я… – Лаций хотел сначала сказать, что он римлянин, легат и никто не смеет называть его вором, но глубокий вдох вызвал новую волну опоясывающей боли в груди. Это было хорошим напоминанием о тщетности подобных объяснений. Стиснув зубы, он произнёс: – Мне тяжело говорить. Ты можешь принести еды?
– Еды? – в голосе молодого индуса прозвучало нескрываемое изумление. – Нет, нет. Это невозможно! Меня не пустят сюда, – зашептал он, как будто боялся, что кто-то может его услышать, но потом, видимо, понял, что это выглядит глупо, и стал говорить спокойно: – Надо заплатить стражникам. Я даю каждый день одну монету наверху и одну монету здесь, внизу. Чтобы передать еду моему господину.
– А-а, понятно, – пробормотал Лаций. – Но твой господин не видит этой еды. Её нет. Нет и всё! Этот стражник всё съедает сам!
– Я тебя хорошо слышу. Не кричи! – оборвал его незнакомец. – Сегодня я отдал три монеты, чтобы подойти сюда. Ты закричал по-гречески. Я это услышал, поэтому я отдал ему всё, что у меня было.
– Я всё понял, понял… Тебе нужны деньги… Как тебя зовут? – стараясь не вдыхать глубоко, спросил Лаций, увидев, что стражник что-то сказал человеку за решёткой и тот сделал шаг назад.
– Патья.
– Так ты грек?
