– Чего? Не узнает? – в голосе звучала ирония. Мол, всем известно, как взрослый человек отличается от себя самого в детстве. Только расовые, национальные признаки сохраняются. – Ребёнок вырос, а моя азиатская внешность – лучший козырь.
– А если ты? Ну… не узнаешь родичей?
– Они тоже на двадцать лет постарели. Какой спрос с детской памяти?
Вопросы для Чокана были не новы, он давно знал на них ответы. И Баюр признавал его правоту. Всё сходилось. Но где-то в глубине, спрятанная за нарядной обёрткой, таилась бомба, которую надо найти и обезвредить, пока не поздно, и волхв не сдавался:
– А вдруг купец с ними переписывался? Или сам приедет? Или весточку пошлёт? Или настоящий Алимбай явится?
Плечи Чокана опустились, он сразу сник:
– Хм… Попал в яблочко! – на этот раз обёртку волхв обнаружил, но только обёртку. Сердцевину уже извлекли до него. Вот только удалось ли её обезвредить? – Нас это тоже волновало в первую очередь. Но! В Саратове никаких следов купца не нашли. Канул в неизвестность. Пришлось за помощью обратиться к Алишеру-датхе[40 - Датха – то же, что губернатор, один из высших титулов в Коканде.]. Хороший человек, у меня с ним приятельские отношения. Я сам к нему ездил в Пишпек. Он навёл справки. В Коканде живёт бабка Алимбая, но и она никаких вестей не получала, – уверенность вернулась к поручику, он снова выпрямился, прямо глядел в лицо друга. Но тот не позволил так легко себя уговорить:
– Дело случая. Всё это может произойти, когда ты будешь уже на месте.
– Любая легенда уязвима! – отбил выпад Чокан. Коварство судьбы ни предусмотреть, ни предотвратить невозможно. – До всего можно докопаться. Значит, надо вести себя так, чтобы радость от встречи перевешивала подозрения. К тому же, выбора не было. Эта зацепка была и по сей день остаётся единственной…
– …прошёл слух, что скот в Кашгаре подорожал вдвое, – донеслось до Козы-Корпеша, он очнулся от раздумий, вникая в негромкую беседу, – некоторые даже говорят: втрое. Ну, это смотря по обстоятельствам, день на день не приходится.
– Во время политической неразберихи такое всегда случается, – компетентно заявил Алимбай. – Нам это на руку.
Мусабай кивнул, скрывая под усами улыбку, при этом его глаза стали хитрыми-хитрыми. О причине такого явного удовольствия, будто ушлый пройдоха втюхал простафиле лежалый товар, выдав за первосортный, гадать не пришлось, ибо поручик её озвучил:
– Караван отправился в Кашгар, который лихорадит смута. Да аж из Семипалатинска! Подозрительно? О да! Но как подорожал скот! Можно озолотиться! Какой купец устоит? Да ради такого барыша не страшна и преисподняя! И тут все подозрения – как с гуся вода!
Караванбаши встал, захлопнул книгу и провёл ладонями по лицу:
– Аллах милостив, всё в его воле.
Чокан, провожая компаньона, тоже поднялся и в тон ему произнёс:
– Аллах мудр! Поможет в тяготах пути, – а потом по-арабски прочитал суру из Корана: «Вводит он, кого пожелает, в свою милость, а обидчикам приготовил он наказание мучительное».
Баюр увидел, как мгновенно просияло лицо татарина. Такую учёность среди мусульман встретишь редко. Большие люди знали, кого выбрать Алимбаем. Этот молоденький поручик стоит того, чтобы ради него терпеть опасности и неудобства, а ещё – беречь его пуще глазу.
Волхв собрался последовать за Мусабаем, наклонил голову перед выходом туда, где было уже черным-черно, только цвели походные костры, звякало железо да тянуло вкусным дымком, но Чокан ухватил его за рукав:
– Оставайся. Места хватит. Ты ведь к моему кошу приписан. Еду нам сюда принесут.
Баюр затормозил и вдруг догадливо ухмыльнулся:
– А ведь верно. Место телохранителя – рядом с тем, кого он бережёт. Это разумно и намного надёжнее.
– Какого ещё телохранителя?! – возмутился поручик. Только няньки ему не хватало! – А просто друзьями быть нельзя?
– Можно, – разрешил волхв. – Одно другому не мешает. Остальным всех причин знать не обязательно. Особенно про охоту на валихана.
– Они проверили караван и ушли, – огрызнулся Чокан. Голос, которому он хотел придать жёсткость, прозвучал крайне неубедительно. И фраза, не получив подкрепления ни с одной, ни с другой стороны, повисла в воздухе между скрещёнными взглядами. Впрочем, её продолжения не требовалось, ибо оба приятеля понимали, насколько зыбкая и обманчивая наступила безопасность.
Ужин им действительно принёс киргиз-кашевар. Ели спокойно, не оглядываясь, не напрягая слух. Хорошо! Да и болтали на сон грядущий о всякой ерунде. Сколько можно строить догадки и расчёты, со всех сторон ожидать нападения или ещё какой подлянки.
Тушить очага не стали, расположившись на ночлег по обе стороны от него. Спать хотелось жутко. Бдительность скитальцев здесь, у мирного очага, почувствовала себя третьей лишней и ускользнула вон, к ночным сторожам. Имущество каравана охранялось и от разбойных налётов, и от мелких воришек, которые могли позариться на лошадей, на отбившихся в сторонку баранов, да и мало ли что придёт в дурью башку. Друзья разом провалились в сон, как в пропасть, будто кто-то одним махом отсёк верёвку, которая их держала на весу, пошатывая, но не давая упасть. За чертой юрты слышались иногда шаги, какое-то движение, приглушённые голоса и фырканье лошадей, но слух спящих они не тревожили.
Баюр проснулся внезапно, будто его толкнули, и долго лежал, не шевелясь, прислушиваясь к ночным шорохам, наблюдая из-за опущенных ресниц, как мечутся тени по рёбрам юрты от слабых сполохов огня. Повернул голову к Чокану. Тот лежал щекой на кошме с закрытыми глазами. Лицо застывшее, неподвижное… Даже слишком, пожалуй. Вгляделся внимательнее и, наконец, осознал, что он не спит. Первый глубокий сон обоих вырубил на какое-то время, спасая от изнеможения, и снова вернул в явь.
Почувствовав взгляд волхва, поручик открыл глаза, недовольно проворчал:
– Неужели теперь так и придётся всю жизнь спать вприглядку?
– Почему всю жизнь? – не понял тот. – Всё ведь когда-то кончается. Кончится и экспедиция, миссия Алимбая, даже охота карачей… Тогда спи в своё удовольствие, ни в чём себе не отказывай!
Чокан перевернулся на спину, потянулся, выпрямляя согнутые колени:
– Да потому… Разведчик – это тебе не в речке искупался и забыл. Это навсегда.
– Клеймо?
– Вроде того, – скривился от сравнения поручик. – Я вспоминаю, как Гасфорд… омский губернатор, у которого я состою адъютантом… рассказывал о Виткевиче, вернувшемся из путешествия по Азии. Собирался с докладом в Петербург, но погиб при загадочных обстоятельствах. Исчезли и все его бумаги…
– Думаешь, его свои пристукнули?
– Может, выследили противники – убрали его и всё им написанное. Уничтожить секретные материалы, которые он вёз, посчитали явно недостаточным: из головы их не сотрёшь. Он живой носитель запретной информации и потому опасен.
– А другие случаи были? Ну… когда избавлялись? Гасфорд твой не говорил?
Чокан вздохнул:
– Говорил, как же… Сейчас я думаю, он остерегал меня, чтоб ушами не хлопал. Кириллов, тоже разведчик, погиб на пути в Петербург, в гостинице. И опять концов не нашли. Схема с бумагами та же. Официально подозрение возложено на англичан, наших конкурентов в Азии. Но доказать ничего невозможно.
Роковая предопределённость закружилась под куполом юрты арканом, высматривая достойную шею, чтоб затянуться на ней узлом, и волхв поспешил сбить ориентиры насмешкой. Судьбе положено быть слепой. Пусть знает своё место.
– Вот значит, почему ты не заводишь гарем. Боишься: конкурентам достанется.
Чокан не ожидал таких выводов и рассмеялся:
– Думаешь, все разведчики дают обет безбрачия?
– Но ведь…
– Наоборот! Семейные менее подозрительны. У них другие заботы.
– А ты?
– Мне простительно по молодости лет. Хотя… этот момент тоже надо учесть. Женюсь при первом удобном случае.
– Ничего, прорвёмся! – Баюр лёг бритым затылком на сомкнутые ладони и, помолчав, добавил: – Нас тоже голыми руками не возьмёшь!
И тут Чокан понял, что разговор о женитьбе мало интересует друга, а мелет он эту чушь с единственной целью: отвлечь от чёрных мыслей. Но говорит всё время «мы», не отделяя себя от его бед, нынешних и грядущих. Кажется, этот человек, возникший в его судьбе ниоткуда, но в самый нужный момент, послан ему самим Аллахом. Так, чего доброго, начнёшь верить во Всевышнего и его чудеса!
