Восхищённый смелостью и тронутый дружелюбием Эри-Татано, Беллинсгаузен велел одеть гостя в красный лейб-гусарский мундир и сам повесил ему на шею серебряную медаль при троекратном «ура!» команды шлюпа. Радости вождя не было предела.
Рисунок 43. Полинезийцы – ловцы жемчуга. Ретро-фотография.
Приехавшую с берега женщину (невысокую, полноватую, с чёрными кудрявыми волосами и того же цвета пылающими глазами на приятном смуглом лице) капитан в кают-компании одарил зеркальцем, серёжками, перстнем и куском красного сукна, которым она тут же обернула нижнюю часть тела до колен: «свою же рогожу из травы, искусно сплетённую, оставила нам, и она теперь хранится в числе редкостей в Музеуме государственного Адмиралтейского департамента. Островитянка с особенной стыдливостью при переодевании своего платья старалась сколь возможно скрыть части тела, которые благопристойность открывать воспрещает».
Также офицерам бросилась в глаза чёрно-синеватая татуировка на ляжках и бёдрах у вождя. Через 2 дня шлюпы находились у острова Голенищева-Кутузова, и с «Востока» на берегу заметили двух человек. Беллинсгаузен заключил, что атолл необитаем, а те двое прибыли сюда с другого острова, как и на Нигиру, для промысла.
Он оказался прав. Через некоторое время те самые туземцы привезли на «Мирный» свежую рыбу, и в тот же вечер Лазарев прислал часть этой рыбы на «Восток». Михаил Петрович сообщил, что видел на ляжках дикарей такие же узоры, как у Эри-Татано.
Жители Анюи вернулись на берег в 4 часа: выяснилось, что там у них – большая лодка, используемая для плаваний между островами (со шлюпов её толком не рассмотрели, потому что она стояла за лесом).
Но найти общий язык с аборигенами удавалось не всегда. На острове Аракчеева к путешественникам отнеслись не лучше, чем на острове Моллера. Туземцы встретили шлюпы довольно далеко от берега; они сидели в напоминавших опарские лодках длиной примерно 6 м, по 3 или 4 человека в каждой. Все дикари были вооружены пиками, небольшими булавами и арканами из травяных верёвок: из этого можно было сделать вывод, что они намеревались напасть на пришельцев, но, увидев такие большие «пироги» вблизи, не решились их атаковать.
Несмотря на бросаемые островитянам с обоих шлюпов подарки (топоры, выбойки, серебряные и бронзовые медали), аборигены не только не проявляли дружелюбия, но даже, по свидетельству капитана «Востока», старались «коварным образом пикой ранить офицера, который из каюты им изъявлял благоприязненное расположение».
Так и не поднявшись на корабли, туземцы в 4 часа вернулись на свой остров, а когда следом подошли шлюпы, островитяне подожгли кустарники и лес во многих местах побережья. В ответ с обоих судов запустили в небо несколько ракет.
После этого, ни о какой высадке русских на берег не могло быть и речи. Впрочем, и другие острова, в том числе необитаемые, участники экспедиции видели только с моря, а один – генерала Раевского (Тепото) – вообще лишь издали, поскольку ветер не позволил к нему приблизиться[58 - Беллинсгаузен открыл южный из трёх образующих группу островов; сейчас имя Раевского носит весь этот мини-архипелаг, а увиденный русскими остров известен под туземным названием – Тепото.]. О наличии населения на островах Волконского и Барклая-де-Толли на «Востоке» заключили по дымам, кое-где поднимавшимся над лесом; правда, Лазарев с борта «Мирного» разглядел на «Барклае» людей и лодки.
Единственным исключением из данного правила стал остров Грейга, который обнаружили в сумерках 17 июля, а утром 18-го, благо за крутым мысом море было тихое, а бурун невысок, послали-таки на берег в ялике отряд, состоявший из лейтенантов Торсона и Лескова, художника Михайлова, астронома Симонова и – в качестве и.о. естествоиспытателя – лекаря Берга. Они привезли на «Восток» сучья деревьев мягких пород, кораллы и обложенных кораллами «грецких» губок, улиток и застреленных офицерами птиц: попугая величиной с воробья с красивым синим оперением, а носом и лапами красными, как сафьян, и малую серо-зелёную горлицу.
Людей никто из отряда не встретил, но Константин Торсон доложил, что видел их следы, места, где разводили костры, а на берегу лагуны – старую лодку. По-видимому, атолл был необитаем, но тоже посещался жителями соседних островов.
Как бы «между делом» русские моряки уточнили расположение двух из четырёх открытых Джеймсом Куком в 1777 г островов Пализера. Ко второму из них (в порядке обнаружения их английским мореплавателем) подошли 17 (29) июля. Координаты его середины были: 15°55’40” южной широты, 145°56’ западной долготы.
Поначалу Беллинсгаузен не был уверен, что видит именно один из Пализеровых островов, но, поразмыслив, пришёл к следующему выводу:
«Когда капитан Кук прошёл остров первый Пализер, и находился у южной оконечности оного…, тогда видел с высоты мачты к SO (юго-востоку – А.Л.) берег, и, ежели бы луч зрения можно было продлить на 24 мили (44,472 км – А.Л.) по сему направлению, конечно, капитан Кук увидел бы остров, ныне нами обозренный. Находясь сего дня у северной оного оконечности, мы с салинга усмотрели на NWtW (северо-запад плюс один румб к западу – А.Л.) тот берег, подле которого был капитан Кук, а именно 1-й остров Пализер, а тот берег, у коего мы были, второй Пализер… »
17 (29) июля, почти одновременно с островом Грейга, но к западу от него, увидели ещё один остров, а 18-го в 4 ч 17 мин дня подошли к его восточному лесистому мысу. Полуденное наблюдение позволило установить, что эта оконечность имеет координаты 15°50’20” ю.ш. и 146°25’55” з.д., а западная – 15°41’20” ю.ш. и 146°48’30” з.д.
Поскольку полученные цифры было очень близки к указанным Куком в качестве координат открытого им 3-го острова Пализера, сомнений не осталось: перед ними был тот самый остров.
Если капитан Кук видел на его северном побережье вооружённых пиками дикарей, их шалаши, лодки и сооружения для вяления рыбы, то Беллинсгаузен и Лазарев, обозревая 19 июля противоположный, южный берег, разглядели лишь несколько шалашей, возле которых сидели островитяне и бегали собаки. Здесь почти один к одному повторилась история, приключившаяся на Нигиру: к «Востоку» подплыла лодка с двумя туземцами, они поднялись на корабль и, когда им подарили по поясу и ножу, а также некоторые другие вещи, совершенно осмелели. Один дал капитану горсть мелких жемчужин (за что получил ещё и зеркальце) и начал, указывая на остров, твердить «Нюй!».
Обобщая сделанные в этой первой части «вояжа» в полинезийских водах открытия, Фаддей Фаддеевич написал: «Вся сия гряда коральных островов, начиная от острова графа Аракчеева до острова Крузенштерна (открыт Отто Евстафьевичем Коцебу 26 апреля 1816 г, во время его плавания на бриге «Рюрик» – А.Л.), описана и приведена в известность российскими мореплавателями; хотя в числе сих островов находятся 4 острова Пализера и хотя они обретены капитаном Куком, но как после описаны лейтенантом Коцебу и нами определено их настоящее протяжение и вид, то я почитаю приличным всю гряду назвать островами Россиян».
20 июля (1 августа) «Восток» и «Мирный» достигли необитаемого, но посещаемого полинезийцами с целью всё тех же промыслов острова Матеа (Макатеа). Беллинсгаузен рассчитывал его осмотреть и уточнить, как это было сделано с островами Пализера, его местоположение. К удивлению моряков, они увидели на берегу четырёх человек, которые изо всех сил пытались привлечь их внимание: трое махали кораблям ветками, один – шестом с привязанным к нему куском рогожи. Шлюпы легли в дрейф, и командиры приказали поднять кормовые флаги в знак того, что заметили сигналы с берега. Затем с каждого судна направили к острову по ялику: на посланном с «Востока» находились лейтенант Игнатьев, художник Михайлов, клерк Резанов и гардемарин Адамс; с «Мирного» поехали лейтенант Анненков, врач Галкин и мичман Новосильский.
На острове нашли четырёх мальчиков, двоих из них привезли на «Восток», двоих – на «Мирный». Из этих последних одному было 14, другому 9 лет, а из взятых на флагманский шлюп – одному около 17, второму около 9. Оба старших, в основном с помощью знаков, рассказали русским леденящую душу историю.
Мальчики были родом с острова Анны (Анаа); буря занесла лодку с ними и их родственниками на Матеа, и они уже думали, что спаслись, когда туда же приплыли, и тоже в поисках укрытия от бури, жившие на близком к Анаа острове люди из враждебного им племени. Новоприбывшие напали на родичей мальчиков, перебили их и съели всех до единого, кроме самих ребят, которые вовремя спрятались в густом кустарнике в отдалении от берега: там они и сидели, пока их враги не покинули остров.
«Видя наши шлюпы и наслышась, что европейцы людей не едят и не обижают, решились просить знаками, чтобы мы взяли их с этого острова», – объяснял П.М.Новосильский в своей книге «Южный полюс. Из записок бывшего морского офицера». Там же он кратко охарактеризовал вызволенных русскими ребят: «Мальчики были понятливы и имели склад лица, близкий к европейскому. Они знали остров Отаити, который называли Таичь, и показывали, что остров их лежит от нас на юго-восток. Мальчиков остригли, вымыли, надели на них брюки и куртки из тика, и они не походили более на дикарей».
Аналогично поступили со спасёнными и на «Востоке». «Я приказал их остричь и вымыть, надеть на них рубахи и сделать им из полосатого тика фуфайки и брюки, – вспоминал Фаддей Фаддеевич. – Наряд сей весьма занимал их, и они охотно были в платьях, но башмаки по непривычке всегда сбрасывали и ходили босиком. Я неоднократно спрашивал у старшего мальчика, в которой стороне находится остров Анны, он всегда прежде ответа осведомлялся, где Таичь, и когда я показывал ему, … он указывал рукою на SO четверть, против направления пассатного ветра. Когда я ему говорил, что не так показывает положение своего острова и что оный находится от нас на север (там располагался о.Анаа на карте Арона Эрросмита – А.Л.), мальчик с сим не соглашался, а настоятельно утверждал своё мнение…».
21 июля (2 августа) 1820 г на горизонте показалась земля, появления которой абсолютно все на кораблях ждали с нетерпением, ибо она сулила полноценный отдых со многими характерными исключительно для тропических широт удовольствиями, при замечательной погоде и в окружении по-настоящему добродушных, незлобивых аборигенов. Разумеется, это был остров Таити, или, как его тогда называли, Отаити – место, считавшееся «райским уголком» Океании ещё со времён посещений его в XVIII в Луи Антуаном де Бугенвилем и тем же Куком. Ветер не позволял шлюпам до следующего утра подойти к острову ближе, чем на 7,4 км, и нетерпение участников плавания от этого, конечно, многократно усиливалось. Ф.Ф.Беллинсгаузен делится своими впечатлениями от последней ночи перед прибытием на таитянский рейд:
«… густые чёрные облака стлались по высоким горам; у взморья на едва видном береге сверкали огни; частые небольшие волны отличались по тёмному морю огненными грядами, местами на глубине в разных направлениях медленно исчезали слабые огненные струи пробегающих рыб… При таком разительном зрелище мы проводили всю ночь под малыми парусами, лавируя, чтоб не удалиться от берега».
С утра шли мимо мыса Венеры: все собрались на палубе и любовались видом берегов. Далее в книге Фаддея Фаддеевича:
«Высокие горы покрыты лесами, глубокие ущелины, крутые скалы, ровная и широкая зеленеющая низменность у подошвы гор, покрытая кокосовыми, банановыми и хлебного плода деревьями, в тени которых видны были опрятные домики жителей, желтеющееся взморье, катящиеся с гор ручейки, местами суетящиеся островитяне, плывущие на гребле и под парусами лодки с отводами, всё сие вливало в сердце каждого из нас приятнейшие чувствования».
Множество туземных лодок направилось к шлюпам, но всех опередил вполне европейский ялик, в котором сидели 2 таитянина. Один из них, в белой коленкоровой рубашке, с обёрнутой той же материей нижней частью тела, оказавшись на «Востоке», заговорил с капитаном на таком плохом английском языке, что его не поняли ни Беллинсгаузен, ни приглашённый по этому случаю Лазарев. Но письмо, которое имел при себе незнакомец, объяснило командирам, что эти двое – лоцманы, присланные королём острова с приказом провести корабли в залив.
Рисунок 44. Залив Матаваи на Таити. Художник Уильям Ходжес, участник экспедиции Дж.Кука
В результате островитянин с письмом остался на «Востоке», второй, сидевший до этого момента в шлюпке, был взят на «Мирный», и уже в 10 часов утра суда отдали якоря в том самом месте Матавайского залива, где открывший остров в 1767 г (по крайней мере, для широких кругов европейской общественности[59 - Считается, что первооткрывателем острова Таити стал ещё в 1606 г Педро Эрнандо Кирос, но поскольку идентификация открытых в те времена испанскими мореплавателями земель крайне затруднительна по причине искажения информации об их местоположении самими навигаторами и засекречивания сведений об этих плаваниях правительством страны, а отчёты именно Кироса вообще не отличались достоверностью (см. обо всём этом в главе 3), честь подлинного открытия острова по справедливости должна принадлежать англичанину Уоллису – подобно тому, как Колумбу принадлежит честь открытия Америки, хотя он не только не был первым европейцем, достигшим её берегов, но даже не знал, чего он достиг.]) английский капитан Сэмюэль Уоллис вступил, к сожалению, в бой с туземцами, а Кук, напротив, встретил самый радушный приём.
Таитяне привезли для обмена куда более разнообразные и вкусные продукты, чем до тех пор удавалось приобрести на полинезийских островах: тут были и лимоны, и апельсины, и ананасы, и бананы, и кокосовые орехи…
По воспоминаниям П.Новосильского, у туземцев были «открытые, весёлые лица», большая часть островитян не носила одежды, но кое-кто был в «неполных» европейских костюмах: на одном надета куртка или камзол без штанов, на другом, наоборот, одни штаны…
С аборигенами приехали 2 матроса – американец и англичанин. Первого, служившего некоторое время в Российско-американской компании, а ныне жившего на Таити с женой родом с острова Нукагива, взяли переводчиком на «Восток»; второго – с той же целью – на «Мирный».
После полудня флагманский шлюп навестил английский миссионер мистер Нот, живший на острове уже более 20 лет и преуспевший в приобщении туземцев к христианской вере; он объявил о скором приезде короля со свитой.
Помаре, король острова, не замедлил приплыть на большой двойной лодке. Он сидел на помосте и был облачён в кусок белой ткани с прорезью для головы, надетый поверх белых же коленкоровой рубашки и материи, обёртывавшей тело от пояса до пят; на глазах монарха были синие очки, а волосы, гладкие и остриженные спереди, сзади были завиты в один висевший локон.
Позади помоста под навесом сидели члены королевской семьи и придворные дамы. Моряки рассмотрели их получше, когда они, следом за королём, поднялись на борт судна.
Рисунок 45. Таитянка в праздничном одеянии. Фото 1906 г
Королева Тире-Вагине – невысокая, стройная, с маленькими живыми глазами, на вид лет двадцати пяти, была одета в белую ткань от груди донизу, а сверху – в некое подобие шали того же цвета; голову покрывала чем-то вроде зонтика из свежих кокосовых листьев. Дочь короля Аймата, девочка лет десяти, была в цветном ситцевом платьице европейского покроя; её тётка, одетая, подобно королеве, держала на руках грудного сына короля. Впоследствии, уже во время приёма в капитанской каюте «Востока», королева взяла младенца у сестры и на глазах у всех, нимало не стесняясь мужчин, покормила его грудью.
Придворные, «почти все хорошенькие дамы», как со знанием дела отметил П.Новосильский, очень грациозно драпировались в белые и жёлтые ткани из коры хлебного дерева и имели на головах такие же, как у королевы, «зонтики» либо гирлянды из душистых цветов. Не судите о таитянках по мужеподобным страхолюдинкам с картин Гогена!
В каюте капитана, куда пригласили гостей и где состоялся обед, король часто повторял слово «Рушень» («Русские»), произнёс имя «Александр», затем «Наполеон» и рассмеялся; присутствовавшие офицеры поняли, что и на Таити кое-что слышали о войнах в Европе. Когда приступили к трапезе, Фаддей Фаддеевич извинился за небольшое количество свежей еды на столе, на что Помаре ответил: «Знаю, что рыбу ловят при береге, а не в глубине моря!». Шутки короля подчёркивали его гостеприимство и готовность к дружескому общению: «Я думал делать дорогу от дворца до пристани, теперь это не нужно: надеюсь, что русские её протопчут!». Хозяева заметили, что высокий гость ел с большим аппетитом и очень часто наливал себе вина. Несвежая вода ему не понравилась, и он приказал своему слуге принести кокосовых орехов, сок которых тоже смешал с вином. П.Н.Михайлов нарисовал Помаре держащим в руке медаль с изображением императора Александра I: король был весьма доволен как собственным портретом, так и портретом жены.
После обеда островному монарху показали пушки на нижней палубе и произвели в его честь салют из 15 выстрелов. Помаре был в восторге, но, как свидетельствовал капитан, «при каждом выстреле, держа мою руку, прятался за меня».
Потом пришлось одаривать и поить грогом новых гостей – главного королевского секретаря с братом-военачальником и некоего хранителя собираемого в пользу Библейского общества кокосового масла. В 5 часов прибыла лодка с подарками от короля: 4 свиньи, плоды хлебного дерева, в том числе печёные, коренья, сахарный тростник и всевозможные фрукты. Матросы, привыкшие к скудной, да и то с трудом получаемой, продукции посещённых ими ранее островов, смотрели на всё это с радостным изумлением.
Отправив своё семейство домой в 6 часов вечера, Помаре остался на шлюпе до темноты, а потом мичман Демидов доставил его на берег (как выяснилось позже, почти к дверям дома) на корабельном катере.
Рисунок 46. Завтрак у короля острова Таити. Художник П.Н.Михайлов
Так закончился первый из нескольких поистине счастливых дней. Уже на следующее утро оба командира навестили на берегу мистера Нота, потом – в компании проповедника – и самого короля, позавтракав вместе с Помаре во дворе его дома. После еды король улучил момент и увлёк Беллинсгаузена за собой в маленький домик, причём, как только они вошли, сразу же закрыл дверь. Сделано это было, как понял потом капитан, для того, чтобы мистер Нот не застал их врасплох. В домике было 2 комнаты, и та, в которой они оказались, представляла собой что-то вроде кабинета: двуспальная кровать, полки с английскими книгами и свёрнутой картой мира, под полками – подаренные английским Библейским обществом сундук с замком и шкатулка из красного дерева. Из этой шкатулки Помаре вынул чернильницу с пером и листок бумаги и попросил Фаддея Фадеевича написать по-русски записку с просьбой отпустить её предъявителю бутылку рому (капитан распорядился дать 3 и 6 – тенерифского вина). Тут пришли Нот с Лазаревым; король сильно смутился и спрятал бумагу с чернилами.
Беллинсгаузену не надо было растолковывать суть дела. Ещё накануне вернувшийся с берега Демидов передал ему слова короля: мол, на Таити когда-то делали и сейчас могут делать ром, «но как отаитяне, употребляя крепкий напиток, беспокойны, то он вовсе запретил приуготовлять ром, невзирая, что сам принадлежит к числу первых охотников до сего напитка». Последствия этого, введённого, очевидно, по настоянию мистера Нота запрета сам Помаре выдерживал с трудом и изыскивал возможности втайне от своих подданных и от миссионера приобретать для себя лично алкогольные напитки.
Приближённые короля и члены его семьи в этом отношении не отличались от него и тоже пытались «разжиться» спиртным при каждом удобном случае. Когда Помаре со своим семейством посетил «Мирный», королева, оставшись на какое-то время наедине с Лазаревым, попросила дать ей бутылку рома, а когда тот упомянул посланное королю, пожаловалась: «Он всё выпьет один и мне не даст ни капли». Михаил Петрович велел выдать ей две бутылки.
Путешественники, побывавшие на Таити до русской экспедиции, сообщали не только о «кротком нраве» и гостеприимстве местных жителей, но и о том, что туземки хладнокровно убивали своих нежеланных, рождённых от мимолётных связей детей[60 - Уточняю, что речь идёт не об абортах, а именно об умерщвлениях уже родившихся младенцев.], а жрецы приносили человеческие жертвы уродливым языческим идолам. Так было при Уоллисе, Бугенвиле, Куке. Но ко времени посещения острова Беллинсгаузеном и Лазаревым очень многое здесь изменилось – главным образом потому, что аборигены были усилиями английских миссионеров обращены в христианство.
Христианизация Таити, бесспорно, имела благотворные последствия: исчезла зверская практика детоубийств и религиозные ритуалы с человеческими жертвоприношениями, перестало быть нормой так досаждавшее экипажам посещавших острова Полинезии судов воровство… Но для изголодавшихся в дальних океанских переходах по женскому обществу моряков смена религии таитянами означала ещё и другое: ведь остров раньше привлекал европейцев, не в последнюю очередь, свободными нравами его жителей. Здесь было можно «снять» вполне симпатичную девушку, и даже не одну, за подарки вроде дешёвых браслетов или бус; притом и мужчины-аборигены не были ревнивы и не отличались агрессивностью. Теперь же, хотя, как мы уже знаем, «стыдливость» европейских женщин была туземкам по-прежнему чужда, Таити больше не был прежним местом «безграничной сексуальной свободы».
