27 июля (8 августа), простившись с королём Помаре, мистером Нотом и другими своими новыми знакомыми, русские опять, как тогда говорили, «вступили под паруса». Мальчиков, взятых на острове Матеа, оставили по их просьбе на Таити на попечение главного королевского секретаря, его брата и ещё двух «чиновников». У Беллинсгаузена сказано, что по выходу из Матавайского залива, убрав в хранилище арбузы, тыквы, бананы, хлебные фрукты и таро, «развесили за кормою и над русленями[61 - См. главу 8.] апельсины, которые ежедневно раздавали служителям… Кокосовые орехи также хранили развешанными на борту и на марсах[62 - Марс – первая снизу площадка на мачте парусного судна.] и раздавали ежедневно, а лимоны обмывали в пресной воде и укладывали в бочки, прибавляя в каждую несколько свежих стручков красного перцу, потом наполняли рассолом, который обыкновенно употребляют при солении огурцов. Часть апельсинов и лимонов обратили в сок. Как солёные лимоны, так и сок, я приказал беречь до прибытия в южные широты».
Уже 30-го, пройдя проливом между островами Денса и Крузенштерна (см. о нём выше), открыли поросший лесом необитаемый атолл и назвали его островом Лазарева, а 3 августа – совсем маленький коралловый островок, названный Востоком. Единственными обитателями его были птицы: над атоллом во множестве летали фрегаты, бакланы, ласточки и другие пернатые…
7 (19) августа (по записям Беллинсгаузена; у Новосильского указано 8-е, т.е. 20-е) в 14.30 со шлюпа «Мирный» условным сигналом (убранный фор-брамсель и пушечный выстрел) оповестили флагмана, что видят сушу. Подойдя к южной оконечности этой земли, русские увидели на взморье множество аборигенов и аборигенок, которые бежали вдоль берега вслед за движущимися судами. Островитяне были вооружены пиками и палицами; мужчины почти совсем наги (за исключением набедренных повязок), а женщины от поясницы до колен «обёрнуты» в ткани или маты. Вскоре к шлюпам направились лодки разной величины: в ожидании их легли в дрейф и подняли кормовые флаги. Островитяне окружили суда, не приближаясь более чем на полкабельтова (92,6 м) к «Востоку»; к «Мирному» же подошли под самую корму и держались за спущенные оттуда верёвки. Лодки их, как и виденные на прочих островах, имели противовесы и были сработаны довольно хорошо: нос и корма чисто отделаны и основательно подняты над водой, имелись украшения из правильно врезанных жемчужных раковин; в каждой лодке сидело от 6 до 10 человек
Дикари показались Фаддею Фаддеевичу похожими внешне на таитян: он отметил, что «волосы у них распущенные, длинные, изгибисто висели по плечам и спине, а у некоторых головы были убраны как у перуанцев, красными лентами из морского пороста или листьев; на шее и ушах искусно выделанные жемчужные раковины…».
На шеях островитян были ещё и забрала, «сплетённые из волокон кокосовой коры круглыми обручиками, наподобие хлыстика, … в 21 ряд, сзади одна треть связана в 4-х местах тонкими плетёнками». Когда такое приспособление «приподнято на лице, передняя часть расширяется и покрывает всё лицо: спереди некоторые части украшены искусно выделанными из раковин и черепах четырёхугольничками; забрало упруго и тем более защищает от ударов».
Наличие забрал, а также пик, булав и коралловых глыб в лодках заставляло наблюдавших за визитёрами с бортов шлюпов быть настороже, несмотря на символизирующие миролюбие кокосовые ветви в руках островитян. Те знаками зазывали моряков к себе в гости, но сами так и не поднялись на корабли и даже не взяли вещей, которые им бросали с «Востока»; правда, Лазарев с «Мирного» раздал-таки несколько подарков и медалей с портретом императора.
Утром 8-го островитяне рискнули подойти вплотную к «Востоку», и обмен пошёл немного лучше. Беллинсгаузен подарил аборигенам несколько серебряных и бронзовых медалей, а вот топоры не производили на дикарей особого впечатления, пока им наглядно не продемонстрировали их действие (плотник на глазах гостей разрубил кусок дерева).
Нашим морякам удалось выменять некоторое количество палиц, красных лент для украшения головы, топориков из раковин, матов и забрал; но ничего съестного, кроме оказавшихся испорченными кокосовых орехов, туземцы не привезли. Не заметив у них никаких изделий из звериных или птичьих костей, Беллинсгаузен посчитал, что наземные животные здесь – редкость, и подарил одному казавшемуся вождём аборигену петуха и курицу: тот обещал их сберечь.
Рисунок 47. Жители острова Великого князя Александра. Художник П.Н.Михайлов
Но мореплаватели недолго пребывали в иллюзии насчёт возможности дружбы с островитянами. Мошенничество с кокосами, как оказалось, было ещё «цветочками». Когда «Восток», подойдя ближе к берегу, стал поворачивать оверштаг[63 - Оверштаг – поворот судна, при котором оно проходит через положение «носом навстречу ветру».], и матросы были заняты операциями с парусами, с лодок вокруг шлюпа обрушился на его палубу град бросаемых дикарями коралловых обломков, причём такой величины, что они могли тяжело ранить или убить человека. Холостой ружейный выстрел туземцев ничуть не устрашил, а то и наоборот, ещё больше разъярил, и капитан вынужден был приказать мичману Демидову выстрелить зачинщику нападения в ягодицы, чтобы произвести на расстоянии эффект хорошей порки.
Мичман блестяще выполнил приказ, раненый закричал, его тут же отвезли на берег, а лодки рассеялись[64 - Это был единственный случай фактического применения участниками экспедиции оружия против кого-либо из коренных жителей Полинезии. Астроном И.М.Симонов вспоминает о случившемся на острове Моллера (Аману) после того, как его вооружённые обитатели не дали ступить на берег нашим морякам: «Когда шлюпки «Востока» и «Мирного» довольно далеко отплыли от берега, тогда женщины первые выбежали из леса на берег, даже в море по колено, и разными кривляниями, часто не очень пристойными, насмехались над неудачным посещением капитанов». Поскольку высечь аборигенок розгами было невозможно, некоторые матросы просили у Беллинсгаузена разрешения проучить нахалок выстрелами дробью из ружей, но тогда командир не дал на это согласия: в конце концов, хозяева имеют право не пустить гостей в свой дом. Здесь же, на острове Александра, видя РЕАЛЬНУЮ ОПАСНОСТЬ ДЛЯ ЖИЗНИ своих подчинённых, он посчитал нужным отступить от правила, которого до сих пор старался придерживаться: не прибегать к силе в общении с аборигенами.]. Немного погодя они опять вернулись, и торг возобновился, но и после такого урока дикари не оставляли попыток достать своими пиками людей, выглядывавших из окон кормовой каюты.
Беллинсгаузену и Лазареву пришлось отказаться от мысли послать к берегу шлюпки, и, дав острову имя великого князя Александра (местное название – Ракаханга, или Рукаханга), они пошли дальше на запад. Этого курса держались потому, что рассчитывали отыскать обозначенные на карте Флёрьё[65 - Шарль Пьер, граф Кларе де Флёрьё (1738 – 1810) – французский мореплаватель, адмирал, гидрограф и политик, морской министр при Людовике XV. Дал название Берингову морю.] острова Тиенговена и Гронингена. Пройдя тот район, где, согласно карте, они должны были находиться, и не обнаружив их, повернули к югу.
Ещё два новых острова (за последние месяцы открытия неизвестных островов у участников похода, можно сказать, вошли в привычку) увидели 19 (31) августа и дали им имена Михайлова и Симонова – в честь художника и астронома экспедиции. Это были очень маленькие, поросшие пальмами атоллы, окружённые мелями, о которые разбивались буруны. Не успели окончить осмотр, как разглядели на севере плюс румб к западу (NtW) другой – притом высокий, гористый – берег. Не заметив на пути к нему никаких препятствий, Беллинсгаузен рискнул идти в том направлении ночью, фактически вслепую, и его попытка едва не привела к катастрофе. Сам он записал в связи с этим вот что:
«В начале 10-го часа вечера показалось перед носом шлюпа белое зарево, которое то потухало, то снова светило. Пройдя ещё некоторое расстояние, мы услышали от разбивающегося буруна о коральную мель ужасный рёв, почему я тот час приказал поворотить через фордевинд[66 - Поворот фордевинд – поворот судна на другой галс, когда корма проходит через положение, в котором ветер дует прямо в неё.] на другой галс; при самом повороте мы были так близко от сей мели, что, невзирая на темноту, ясно различали каждую разбивающуюся волну. Несколько минут промедления – и погибель наша была бы неизбежна…»
Утром 20-го к русским кораблям подгребли туземцы на двух больших парусных и нескольких маленьких вёсельных лодках. В тех, что шли под парусами, сидело по 3 человека: двое из них забрались на «Восток», как только их жестами туда пригласили. Ту лодку, где остался только один человек, волной от форштевня продолжавшего идти шлюпа опрокинуло, верёвка, которой её привязали к кораблю, оборвалась, и сидевший в ней туземец оказался в воде. Капитан приказал лечь в дрейф и послал ялик, чтобы спасти островитянина и взять на буксир его лодку; находившиеся же на судне соплеменники несчастного не только не волновались о нём, но ещё и смеялись, глядя, как он барахтается.
Через какое-то время на суда залезли множество аборигенов, и завязался оживлённый обмен.
«Островитяне похожи на отаитян: они были нагие, выключая узких поясков, – писал П.М.Новосильский. – Волосы разделяют они на несколько пучков, перевязывают их тонкими верёвочками и потом кончики взбивают; в эту великолепную… причёску втыкают длинные черепаховые шпильки, которыми беспрестанно чешут голову. На шее у них были ожерелья из жемчужных раковин, а на руках кольцо также из раковин».
Среди прибывших на борт высокопоставленных островитян оказались и 2 сына местного короля, т.е. верховного вождя. Им, помимо раздаваемых направо и налево медалей, вручили по лоскуту красного сукна, большому ножу, зеркальцу, чему-то вроде набора железных инструментов, а также кое-какие вещи с просьбой передать их лично королю. Те ответили, что король скоро приедет сам: в ожидании его на судне остался некий Пауль, как выяснилось, один из его приближённых.
Король, которого звали Фио, оказался высоким смуглым черноглазым мужчиной лет 50, с тщательно, наподобие парика, уложенными седеющими волосами и татуировкой только на пальцах, да и там в виде небольших звёздочек. «Одежда» его не отличалась от облачения простых туземцев: один лишь узкий пояс вокруг тела.
Как только Фио взошёл на шлюп, он и капитан поприветствовали друг друга по полинезийскому обычаю: потёрлись носами. За этим последовал довольно сложный и забавный ритуал, в деталях воспроизведённый на страницах книги Беллинсгаузена:
«По желанию Фио, я и господин Завадовский сели с ним на шканцах на полу. Пауль и ещё один островитянин, пожилых лет, также сели, и мы составили особенный круг. Тогда, по приказанию Фио, подали с его лодки ветвь кокосовую, на коей были 2 зелёных ореха. Он взял сию ветвь, отдал Паулю, который, держа оную за конец кверху, начал громко петь; в половине пения пристали 2 островитянина, потом все хлопали в ладоши и по своим ляжкам. После сего Пауль начал надламывать каждый отросток от ветви, прижимая их к стволу, и при каждом надламывании приговаривал нараспев какие-то слова; по окончании сего все запели и били в ладоши, как и прежде. Без сомнения, действие сие изъявляло дружелюбие…»
В дополнение к подаркам, доставленным сыновьями, Фио получил серебряную медаль, пилу, чугунную и стеклянную посуду, ножи, зеркала, ситец, иголки, несколько топоров и всякие мелкие вещи. Беллинсгаузен, как персонаж песни Андрея Макаревича, «очень ценил тепло отношений», особенно после слишком частых в последнее время примеров прямо противоположного. Король отужинал и переночевал на судне в компании Пауля и ещё одного старика (лодка за ними пришла только утром). Перед сном гостей развлекали запуском ракет, которые сначала напугали их, а потом, когда туземцы поняли, что это – лишь развлечение, сильно заинтересовали.
Со своей стороны, Фио пригласил русских навестить его на берегу. Не принимать приглашение причин, в принципе, не было: доброжелательность туземного вождя и его окружения не вызывала подозрений. Но моряки торопились в Порт-Джексон, так как нужно было подготовиться к новому «броску» за полярный круг: южнополушарное лето неумолимо приближалось. Утром 23 августа они распрощались с Фио и его подданными.
Находясь у острова, путешественники выменяли у аборигенов немало продовольствия: таро, ямс, кокосовые орехи, плоды хлебного дерева, сахарный тростник, бананы, коренья вроде картофеля, двух свиней. Из местных ремесленных изделий приобрели разные образцы оружия, ткани, гребни, шпильки, украшения из ракушек и др. Сами туземцы именовали свой остров Оно: под этим названием его и поместили на карту. В произнесённой 7 июля 1822 г, через год после возвращения из плавания, в торжественном собрании Казанского университета речи Иван Михайлович Симонов воздал должное культурному уровню и добросердечию населения последнего открытого экспедицией обитаемого острова:
«… во всех сих местах мы нашли 1 только остров, до нас не известный, коего жители отличаются от своих соседей особенною кротостию, которая приметна была из их наружного вида, поступков и из той доверенности, с коей они вошли на шлюп наш. Остров сей находится недалеко от Дружественных островов и называется жителями Оно».
Рисунок 48. Современная фотография молодой полинезийки.
By Dan Steely – Beautiful Polynesian Girl, CC BY-SA 2.0, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=45691434
30 августа (11 сентября) 1820 г на «Восток», по случаю тезоименитства Александра I, приехали Лазарев и все офицеры «Мирного». Уже вечером, когда они, вместе с офицерами флагманского корабля, сидели в кают-компании и беседовали, вспоминая оставшихся далеко на севере родных и друзей, с бака неожиданно послышался крик: «Человек упал!». Все выскочили на палубу, судно немедленно легло в дрейф, и лейтенант Анненков в ялике с зажжённым фонарём пустился на поиски пропавшего.
Искали долго, но, к сожалению, тщетно: шлюп в тот день, как назло, шёл очень быстро, и место, где произошло несчастье, осталось к моменту спуска ялика далеко позади.
Матрос Егор Киселёв записал в своём «Памятнике»: «30-го. Упал матроз 1-й статьи Филимон Блоков, в 8 часов свалился с бушприта. Ходу было 7 узлов (12,97 км/ч – А.Л.).Спасти невозможно».
По отзыву капитана, погибший был одним из самых здоровых и проворных в экипаже «Востока». Закрепив кливер, Блоков шёл по бушприту обратно на бак и то ли поскользнулся, то ли просто оступился, но не устоял и сорвался вниз…
Жестокий шторм от OSO (востока-юго-востока) разлучил суда 7 (19) сентября рядом с австралийским берегом. Утром того дня через пелену дождя с флагманского шлюпа увидали мыс Стефенса, но «Мирного» никто не видел, и ночью на зажжённые фальшфейеры также не было ответа. Беллинсгаузен решил не искать корабль Лазарева, так как не было необходимости обоим шлюпам входить в гавань одновременно. 8 (20) сентября «Восток» был уже неподалёку от залива Порт-Джексона, но не мог войти в него из-за сильного ветра.
Пролавировав до утра 9-го (21-го), капитан попытался провести шлюп в залив без помощи лоцмана, который почему-то не появлялся. Когда лоцман всё-таки приехал, «Восток» уже шёл проливом, соединяющим гавань с морем.
«Капитан порта Пейпер (он же Пайпер – А.Л.) встретил нас на половине пути по заливу, – вспоминал И.М.Симонов. – Он увидел шлюп «Восток» с дачи своей… и тотчас поехал к нам на маленькой гичке[67 - Гичка – лёгкая, быстроходная парадная 5 – 8-вёсельная шлюпка с транцевой (не острой, а как бы «обрезанной») кормой.]. Заметив, что мы возвращаемся без… шлюпа «Мирный» … из таких мест, из которых некоторые мореплаватели совсем не возвращались, с приметной грустью спросил нас:
– А где капитан Лазарев?
Мы его успокоили, уведомя, что … «Мирный» разлучён был с нами бурею в местах, уже не опасных».
«Восток» отдал якорь на том же месте, где и 5 месяцев назад, а на другой день, 10 (22) сентября сюда же подошёл и «Мирный».
Рисунок 49. Открытия экспедиции Беллинсгаузена – Лазарева в Полинезии.
Видоизменённый фрагмент изображения «Маршрут первой русской антарктической экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева в 1819—1821 годах».
Авторство: Kaidor. CC BY-SA 4.0. Это векторное изображение содержит элементы, заимствованные из другого изображения:, CC BY-SA 4.0, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=78057591
В письме другу А.А.Шестакову[68 - См. о нём в главе 5.] Михаил Петрович Лазарев как бы подвёл итог этому чрезвычайно насыщенному событиями «вояжу» в тропиках:
«Между широтами 15 и 20° S, долготами 210 и 220° восточными от Гринвича, открыли 15 прежде неизвестных островов, некоторые из них обитаемы… Были в Таити для поверения своих хронометров, которые оказались верны, а потому и заключать можем, что открытия наши положены на карте с довольною точностью… После сего открыли ещё 5, что с прежними составит 20 новых открытий в тропиках, и спустились вторично в Порт-Джексон…»
Да, уже сделанного экспедицией в Полинезии с июня по сентябрь 1820 г было достаточно, чтобы вписать её в мировую историю мореплавания. Но вопрос, что скрывается там, на крайнем юге, за айсбергами, торосами и кажущимися бескрайними ледяными полями, по-прежнему оставался для путешественников открытым. Зима закончилась, лето было не за горами. Наступала пора решительных действий.
Глава 11. «И вновь уходит в никуда вчера открытый нами берег»
На этот раз моряки пробыли в Австралии целых 50 дней, которые использовали, главным образом, для ремонта судов. Так, на «Востоке» установили ряд добавочных креплений и наконец-то заменили треснувший во время шторма ещё в начале года степс бушприта (см. главу 9).
Губернатор Нового Южного Уэльса генерал-майор Маквари (Маккуори) обеспечил россиян отличным сухим корабельным лесом и прислал им в помощь искусных (сейчас бы сказали – высококвалифицированных) рабочих английского адмиралтейства, которыми в ходе ремонта руководил портовый корабельный мастер.
«А между тем, – писал впоследствии М.П.Лазарев А.А.Шестакову, – люди хорошо освежились и приуготовились к перенесению новых трудов при вторичном покушении на юге. 1 ноября не без сожаления оставили мы прекрасный сей порт, – место, где, можно сказать, принимали нас как искренних друзей или родственников».
Фактически шлюпы вышли в море ещё 31 октября (12 ноября по новому стилю) 1820 г. И уже 8 (20) ноября возможность продолжения плавания оказалась под вопросом.
Матрос Егор Киселёв оставил в «Памятнике» короткую запись:
«Тут у нас сделалась большая течь в судне, от 7 дюйм до 8-ми (от 17,78 до 20,32 см – А.Л.) прибывало воды в час».
