– Я понимаю.
– Когда-нибудь, запомни, когда-нибудь я позвоню тебе перед нашим концертом где-нибудь в Лондоне, куда придут тысячи людей…
– Мне всё равно.
– … чтобы посмотреть на нашу группу.
– Мне всё равно.
Он шуршит фантиком принесённой в подарок конфеты. Змий-искуситель. Чёрт бы его побрал.
– Значит, ты собираешься всю жизнь быть просто фанаткой?
– Так вот как ты обо мне думаешь, – она пылает праведным гневом. – А ты знаешь что? Ты никогда не будешь настоящим рокером.
– Пф-ф! Ну, конечно, настоящий рокер – мёртвый рокер.
– Просто в тебе этого нет, Трой! – уже мало кого заботит, что родители спят за стенкой. – Ты хорошо поёшь, вот! Но в тебе нет этого и всё! А я не хочу ехать в тур с группой, которую я сама не стала бы слушать.
– А! А я-то думал, что дело в учёбе…
Трой замолкает. Задерживает дыхание, закусывает язык; ждёт, пока рассосётся яд и перестанет сводить челюсть.
– Я позвоню тебе, – обещает он в последний раз. – Позвоню, а ты будешь кусать локти.
Вечер растягивается до самого утра. Алкоголь не искрится весёлыми пузырьками, на вкус – та ещё дрянь; стопка увесистая, руки-ноги неподъёмные, тяжёлое всё – вплоть до воздуха.
– Это врут всё, что хорошим девочкам нравятся плохие мальчики, – бормочет Трой, пока маленький Майк отряхивает ему коленки. – Никто им не нужен: ни плохие мальчики, ни хорошие. Им нравятся дяденьки, которые висят с плакатов, мёртвые дяденьки с плакатов в особенности.
– Не знаю, – его спутник чуть менее пьяный и куда более стойкий.
– Не знаю… – повторяет Трой. – Чем я хуже?
– Не знаю, – маленький Майк сдавленно сопит, перекинув его руку себе через плечо. – Может, ты слишком живой.
Он почти ничего не помнит о той ночи, только голубые прожилки на запястье прочно впились в память. Потом там будет красоваться тату с надписью «jamais», а сейчас Майк в пёстрой майке с пайетками и красных штанах трясёт древним мобильником и богом клянётся, что ничто так хорошо не помогает справиться с затянувшимся похмельем, как «что-нибудь цитрусовое».
– Какое цитрусовое? Лайм с текилой?
– Ну, там всякое… Апельсин. Лимон. Грейпфрут. Что-нибудь ещё.
– Ладно, – соглашается Трой. – Я мигом сгоняю, найду апельсин-лимон-грейпфрут. Что-нибудь ещё.
Саймон его зовут. Такой худенький, что смотреть жалко. Высокий, широкоплечий вроде, а худенький вплоть до болезненного. Чёрные волосы небрежно топорщатся из-за ушей, взгляд сонно блуждает по пыльным витринам с музыкальными дисками. Такой вежливый. Такой потерянный.
– …и вообще, согласись, мальчишки лучше девчонок, – рассуждает Трой на энной минуте их спонтанной беседы, когда забытый грейпфрут уже валяется в мусорке.
Новый знакомый продолжает вежливо улыбаться, но это только подтверждает его собственные слова. Мальчишки по-любому лучше девчонок.
Трой вытирает руки о джинсы, достаёт пачку сигарет и ещё раз уточняет – причём голос его звучит так, будто он озвучивает мультик:
– На барабанах играешь, значит?
Годы спустя случается Том. Как раз между вторым туром и записью первого альбома. Том такой славный малый со своей гитарой и синтезатором, а ещё у Тома явно какая-то особая любовь к экспериментам с электричеством. Детектор соврать не даст. Бьёт разрядом за каждую мелкую ложь. И вопросы у Тома самые безобидные:
– Ты когда-нибудь влюблялся по уши?
– Нет, – Трой прыгает под неожиданным разрядом. Том морщится:
– Давай убавим?
– Нормально, давай ещё раз.
– Ты когда-нибудь влюблялся?
Разряд.
– Хм, язык говорит – нет, а пульс уверяет, что – да, – констатирует Том и добавляет доверительно: – Не переживай, я никому не скажу. Это Саймон?
– Причем тут вообще Саймон? – возмущается Трой.
– Майк говорит, что ты неравнодушен к барабанщикам…
– Майк – трепло, – фыркает он и добавляет нехотя: – Ни в кого я не влюбляюсь.
– Ладно, ладно, – разводит руками славный Том. – Ты же знаешь, мне можно рассказать, что бы там ни было.
– Да знаю… не знаю. Ничего не было, – Трой пожимает плечами и вздрагивает. – Я думал, это мыльные пузыри.
Сторона А
Всем, кому грустно, скучно, одиноко, посвящается
Глава 1. Саймон П.
Placebo – это музыка для аутсайдеров от аутсайдеров. Наши концерты – это как конвенция отщепенцев, и это здорово.
Брайан Молко, Placebo
Это всё лето виновато. Оно началось ещё в апреле и теперь растянулось на полгода. Мы успели сгонять в тур, зацепили пару дождей по дороге и снова вернулись в эту дурацкую жару, которая застряла посреди города.
Раскалённый асфальт плавит резиновую подошву конверсов, мифические мошки бьются в истерике перед глазами… В октябре деревья шелестят янтарной листвой, земля дышит дождём – где-то там, в другом месте.
Это всё лето виновато и тот факт, что я ненавижу это время года.
– Том рассказывал, как у него как-то раз была девушка по имени Лето, и каждый раз, когда он говорил, что ненавидит лето, она принимала это как личное оскорбление. Так они и расстались, – Трой слизывает с запястья потёкший за пределы вафли клубничный сорбет.
– Да врёт он всё, твой Том, – огрызаюсь я.
