Мороженое заканчивается в два укуса, утреннее солнце печёт спину.
– Ты был меньше! – пытается убедить меня Трой.
– Ничего я не был…
– Да реально, Сай! – он хватает меня за руку, тащит к первой попавшейся витрине, встаёт рядом и кивает на смутное отражение силуэтов. – Гляди, мы же почти вровнячка шли!
Может, он и прав, разница весьма ощутима.
– Вот признай, ты мне назло вымахал, да? – бурчит он раздосадованно. – Стоило отлучиться на чуть-чуть…
Мы не виделись три месяца. Почти четыре на самом деле, а значит, чуть больше, чем летние каникулы. У Троя короткая стрижка, короче, чем я когда-либо видел, и уже не красная. Ему совсем не идёт, хотя в остальном вид у него весьма сносный: отдохнувший, расслабленный.
– …хрена, в смысле, – его голос полон притворного возмущения. – Ты же барабанщик, тебя даже не видно за установкой! На хрена тебе быть таким красавцем? И вообще, куда тебе столько росту? Вот вы двое, вы две телевышки, вы с Томом.
Мы три месяца не виделись, а имя уже не первый раз всплывает за пару часов общения. Конечно, никто не считает.
Трой болтает свешенными с качелей ногами в ярких пляжных шлёпках и умоляет рассказать, что у меня нового.
Это всё Монти виноват, мой брат. Сначала измотал всем нервы своими выходками, а потом резко и без веских причин обратился в пай-мальчика. Маме на радость, которая складывает руки в умилении, когда речь заходит за её «взрослого мальчика». Мы так и не нашли общий язык, не сошлись пороками: у него – гордость, а у меня – зависть. Эти два плохо сочетаются вместе.
– Я с девчонкой одной встречался, – бросаю я грубовато.
Трой перестаёт болтать ногами.
– Охренеть! Ну и?
– Что и?
– Ну как вы с ней?
– Уже никак.
Трой вздыхает, шлёпок падает на пыльную землю, а он рассказывает про какие-то замки Луары, теребя край мятой футболки.
– Ты посеял мобильник? – перебиваю я, когда рассказ теряет смысл.
– Что?
– Я как-то позвонил, трубку взял какой-то мужик.
– А, да, я его отдал одному парню…
– На фига?
– Он мне был не нужен.
Я молчу.
– Я отправлял открытки, – оправдывается Трой. – Ты получил?
– Пару штук. Я же сказал, я съехал с квартиры.
– Жаль, они были красивые.
Он трётся плечом о качельную цепь, щурится на солнце.
– Так как её звали?
– Кого?
– Ну барышню твою, с которой ты встречался.
– Мэнди.
Трой, неисправимо и бесповоротно предсказуемый Трой, запрокидывает голову, смеётся и начинает петь:
– Well you came and you gave without taking
And I sent you away, oh Mandy…
* * *
Это всё город виноват. Город и море. Огромное, солёное и мокрое. И на кой чёрт оно сдалось, когда никто не купается толком, плескаются только как вяленые рыбы. Солнце уже клонится к горизонту, а жарко так, что я готов лечь и умереть. Умереть лишь для того, чтобы потом не вытряхивать весь этот оголтелый песок из волос и одежды.
– И долго ты теперь будешь на меня дуться? – спрашивает Трой, пока мы мочим ноги на пляже.
– Я не дуюсь.
– Ну брось, я не хотел никого волновать. Я же сообщил, что я в порядке…
– Ну и молодец!
Ненавижу песок. И закат этот бессмысленный ненавижу.
– Ты всё равно дуешься.
И вода ни черта не успокаивает.
– Ну ладно, допустим… Что, если я… – дыхание перехватывает, но он не отпускает:
– Что, если ты?..
– Что, если я был не в порядке? Я пытался до тебя дозвониться, а ты отдал мобильник какому-то хрену, потому что он был «не нужен».
Он фыркает, получив своё признание, упирается взглядом в песок:
– Он был мне не нужен, потому что никто мне не звонил, – резко и холодно.
