Проект «Орлан»: Одинокий рейд. Курс на прорыв. Фактор умолчания
В БИЦе (и туда наведался) его окликнул Сашка Ермилов, который сидел в выгородке у приёмоиндикаторов космической навигационной системы.
Втиснулся – а тут собралась шайка-лейка: сам Ермилов, естественно, Забиркин с какого-то боку-припёку и программист из новеньких. Но не злополучный Лёха, который из-за баб своих чуть не удавился, а тот, который второй. Но разговор у них о том же – о бабах. При этом все трое что-то колдовали с аппаратурой, перебрасываясь специфическими терминами, вполне им понятными и не мешающими виться беседе об отношениях «на берегу» с приятно-противоположным, но таким противоречивым полом.
Дав Скопину проникнуться, Ермилов, глумливо ухмыляясь, спросил:
– А ты чего об этом мыслишь?
– Чего мыслю?! Если вы про любовь, то она бывает разная: любовь с большой буквы, со средней и маленькой. А ещё бывает вообще без буквы «л». Юбовь! А точнее «ебовь»! Придём в Союз – будут вам «невесты белокурые наградой». И леди, и ляди, и неприхотливые, и с претензиями.
Дождавшись, когда въедут и оторжутся, старпом, кивнул на мониторы:
– Вы вообще чего тут колдуете?
– Хотим влезть в спутники.
– В советские?
– В американские.
Скопин присвистнул:
– А получится?
– У американцев уже существует компьютерная сеть ARPANET – прообраз будущего Интернета. Понятно, что проводно́й, но поскольку финансируется министерством обороны США, наверняка что-то завязано на спутники. Пытаемся. Учитывая то, что протоколы передачи данных стандартизированы – вдруг выгорит.
– Товарищ капитан второго ранга, – осторожно спросил притихший в углу Забиркин, – а вот вы говорите… в общем, придём мы… домой – это Советский Союз сейчас. И кто мы там будем? И что мы, а?
– А ведь действительно, – подвязался Ермилов, – ты говоришь – Союз, «невесты белокурые», а мы тут такие из будущего… да с золотишком герои-пираты.
– Твою ж мать! Это ж кто растрепался про золото? – Скопин кинул недобрый взгляд на Забиркина. – А-а-а, полиглот-казачок засланный! Тебе, Забиркин, вообще сейчас положено из нарядов не вылезать за апельсины краденые.
– Да ладно тебе, Геннадьич, – заступился Ермилов, – лично я от швартовых узнал. Ящики тяжеленные, и промаркированы были, пусть не по-нашенски, но ребята сразу догадались. Но так я о чём: придём с Союз и зафигачат нас за колючку в общагу гарнизонную, чтобы не трепали лишнего. Золото аргентинское в Госхран, и ни тебе «жигулёнка» паршивенького, ни квартирки-однушки на край.
– А ты думал, коль супостат нас пиратами кличет, и добычу по законам пиратским поделить? Типа – членам экипажа одну десятую, капитан и квартирмейстер – получают двойную?!. Корабль и ракеты не мы ваяли – страна, практически вот этот самый СССР. Мы лишь так – отработали на «пятёрочку», на зарплату с премией.
Скопин почувствовал, как медленно сходит вальяжность настроения. То, что мнилось как вполне закономерные сложности, вдруг увиделось в качестве будущих проблем. Проблем, которые могут быть решены не самым мягким способом.
«Каждый из нас, даже не будь специалистом в продвинутых технологиях, всё равно является носителем аховой информации – чего только сто́ят ракетные удары по Югославии и будущий развал Союза. Как отреагируют на эту “бомбу” костенеющие своей старостью кремлёвские партийные руководители? Не станут ли тысяча человек экипажа крейсера проблемой из разряда “с глаз долой”? Получить боевой корабль с обученным экипажем, естественно, будет в радость командующему ВМФ, а вот какой головняк может быть у всяких там замполитов и суровых ребят из КГБ, столкнувшихся с умами наших парней, уже переточенными под дикий капитализм современной России? А в довершение информация просочится к не дремлющим врагам, и за каждым морячком с крейсера начнётся охота иностранных спецслужб. А тогда уж точно – в резервацию. Хотя Андропов оставил о себе впечатление адекватного и умного человека. Правда, не долго ему… Вот и надо, пока он у власти, определиться и решить все вопросы».
Скопин уже мягче посмотрел на Забиркина:
– Вопрос актуален. У Терентьева тоже, кстати, голова болит о нашем будущем. Так что не бои́сь – в обиду не дадим.
* * *«Скомка́лось и окончательно обвалилось» – так бы прокомментировал Скопин своё настроение. Неприятно, но факт – ничего конкретного он им сказать и обещать не мог.
Покинув информационный центр, поднялся наверх в ходовую. Кивнув вахтенному, вышел на левый сигнальный мостик, расхристанный, слёту хапнув холодного ветру, набрав в уши целую гамму из свиста в антеннах и басистого рокота океана.
Огляделся – сумерки ещё цеплялись за серые надстройки, безнадежно сползая в океан, обтекая редкие барашки на волнах, и уже в ста метрах от крейсера царила непроглядная тьма.
Было муторно – бродило на душе ощущение неуверенности и затаившегося бессилия перед государственной машиной далёкого СССР. Большая страна (в противовес урезанной и едва набравшей треть от былого России), о величии которой вспоминалось-грезилось с гордым трепетом, показалась бездушным монстром, который ради своего сохранения и… развала, не задумываясь перемелет маленькие песчинки людей.
Холод пробрал до костей, выстудив голову, так и не освежив, не развеяв дурных мыслей.
«Что душа русского человека требует в такие моменты хандры? Правильно! Только не этого сиропу-фернету, и даже не коньяку из запасов командира, а обычной водки. Но за неимением сойдёт и “шило”. А у кого можно разжиться сей неприхотливой выпивкой? Совершенно верно! У летунов! Будем надеяться, что к этому времени закончатся их “загадочные” регламенты».
Так, забивая голову разговором с самим собой, целенаправленно двигал на корму, попутно отрабатывая субординацию приветствий с редкими встречными.
Совершенно на «автомате» отмечая нюансы о местоположении на 250-метровом (в длину) крейсере по ряду малозаметных, но привычных признаков.
В «гараже» продолжался маленький аврал – технари деловито потрошили «камовы», проверяя, перепроверяя, меняя, тестируя. Поэтому потеснившись, сели в каюте. Вскрыли консервы, ломтями – хлеб, пахнуло солёными огурцами из бочки, булькал кипятильник в кастрюльке с картофаном и бабатом (или бататом? Так и не разобрались… аргентинскими, кстати). Начали потихоньку с классического «по пять капель» и «между первой и второй».
Обожгло холодным, потом по пищеводу расползлось тепло, занюхали, закусили.
– Давай, делись подробностями, а то мы тут как в глухомани – сначала предполётная накачка, потом над океаном в режиме молчания, – Харебов испытывающе взглянул на хмурного Скопина. – Ты как?
– Да как? Ничего особенного, – начал кисло, но попытался отшутиться, – городов не брал, сердец не разбивал, вершин не покорял, миллионов не воровал. Так себе: разрушил Содом и Гоморру, потоптался по гарему шейха Эмиратов, слетал на Марс – побродил в скафандре по Олимпу, ну и по ходу дела вынес Форт Нокс.
– Мда-а-а, не задался денёк!
Хмыкнули – оценили, но давно зная старпома, видели – гнетётся.
– Говори, чего мы не знаем? Вроде сообщали – англы сами подтвердили, что наша плюха прилетела.
– Да, там-то всё нормально, – отмахнулся, хотя ещё час назад готов был обсасывать каждый штрих и нюанс, – в умах нашего доблестного экипажа брожение.
– Диссиденты?
– Скажешь тоже… – покосился на фляжку, – тут другой случай.
Харебов его правильно понял, разливая:
– Давай ещё по одной, как говорится, на всякий случай против всех случаев.
– Частим! Мне тогда по половинке – «собака» впереди.
Крякнули, хрустнули солёным, обожглись парящим рассыпчатым картофелем.
– Укропчика не хватает. А батат – фигня какая-то! – Скопину почему-то не хотелось вываливать на друзей свои возможно раздутые тревоги. Тянул. Но видя, что от него ждут продолжения, вкратце озвучил суть вопроса. В концовке его слегка повело на крепости напитка, и он, смешно заплетаясь языком, довёл до них свои размышления:
– Ладно, когда тебя строит дуболом контр или целый адмирал, но мы-то уже испорчены перестройкой. И про кровавую гэбню и прочее наслышаны – спасибо дерьмократам. Теперь тяну́ться перед очередным партийным слугой народа, зная об их привилегиях, зажратости и воровстве, невыносимо противно. Хотите сказать, что были среди партийной элиты порядочные? Единицы! Ведь именно сейчас, в восьмидесятые, началось гниение правящих в СССР. И именно эти (нынешние) вскоре распилят, разворуют, продадут и, в конце концов, просрут.
– Бог не выдаст, свинья не съест.
– Вот Андропов вроде не дурак был, хотя не без загибов. Примаков – порядочнейший человек! Горшков… – неожиданно быстро захмелевший Скопин, казалось, только услышал брошенную майором поговорку. – Говоришь: Бог не выдаст, свинья не съест? Только бог в нашем случае точно не Андропов. Главком ВМФ Горшков! Придём в Союз – надо под его крыло. Своих не бросит.
– Не знаю, что на тебя нашло, но ныне тут мы, – Харебов выделил это «мы», ткнув кулаком в перегородку каюты, обозначив тем самым весь корабль с экипажем, – и не будет теперь ни Горбача, ни ублюдочного пропойцы Ельцина. Давай по «крайней» и иди-ка ты, мил-человек, поспи. А утро вечера мудренее, хоть и добрым бывает редко.
Поворот
Говоря о чём-либо: «я это знаю!», ты загоняешь себя в ловушку постоянства, по сути, занимая оборонительную позицию. И не только потому, что всё подвержено изменениям и твоё «я знаю» устареет. Просто даже оборона эффективней, когда активная.
Утро как утро. Намаявшийся с сушняком, терзаясь душевным дискомфортом, Скопин выдал самый дурной прогноз:
– Подтянут бритты свою «Резолюшн», да кэ-эк зафигачат нам в отместку баллистическим «Поларисом» с ядерной головкой и концы в воду!
Тем не менее сутки наматывали часы. И день как… в общем, тянулся без особых историй. Просмотрев с командиром предсобытия в компе, пришли к выводу, что ничего серьёзного в ближайшее время не произойдёт. Англы, видимо, замывали разбитые носы, пытаясь наладить более эффективную противоздушную оборону. Погода оставалась штормовой с ограниченной видимостью, такой, что и аргентинцы попритихли. По крайней мере, Буэнос-Айрес, подтвердив успешность ракетной атаки и поражение британского авианосца, никаких сообщений непосредственно для русских не адресовал. «Пьедро Буэна» периодически вёл неинтенсивные переговоры со своими, и командир эсминца счёл обязанным известить русских коллег, что на эсминце заканчивается топливо, и им пришлют замену.
Наступила пауза.
Это не значит, что экипаж пребывал в безделье и блаженстве. Война всё же, несмотря, что окраина и до Фолклендов километромили. Планово совершались полёты «камовых» на противолодочный поиск, выжигая моторесурс (кстати, с «Пьедро» тоже гоняли свою «вертушку» на «дело»), регулярно ловили «эрэлэсками» сквозь толщу тумана и облаков непонятные самолёты. Аэропорт Рио-Гранде периодически выпускал и пассажирские лайнеры, но вряд ли их маршруты пролегали столь далеко к югу. Несомненно, это были британские разведчики, рядившиеся в том числе и в чилийскую «шкуру» – то бишь «Канберры». Ходили кругами, порой по два самолёта, полосуя РЛС из-за серой хмари. Один из любопытствующих оказался настолько навязчивым, что пришлось придавить его средствами РЭБ – нехрен пялиться! В общем, шла обычная боевая работа.
После полудня принесли перехваченную шифровку на «Пьедро Буэна», что фрегат, шедший им на замену, завернули назад. При этом на эсминце по сему факту отмолчались.
– Здесь, – «секретчик» указал на распечатку, – добавлены значки, которых ранее не наблюдалось. Вероятно условные, что предполагает особый статус телеграммы. Шифруются.
Терентьев лишь кивнул, не придавая этому значения.
Однако ближе к трём на станции радиотехнической разведки «отбивается» отметка с северо-запада. Параметры, как у обычной судовой навигационной РЛС. Если провести линию, то прямёхонько совпадёт с направлением на аргентинскую базу Ушуая – стало быть, кто-то оттуда идёт.
Затем радиометрист с «Вайгача» доложил: «Обнаружена цель!» Через полчаса рассчитали дистанцию и время подхода. Что любопытно, на «Пьедро Буэна» по-прежнему молчали.
Проходит время, сигнальщики уже напряглись у визиров, посудина близко, но видимость только ухудшается, потому доклады пока не поступали.
«Секретчики» предоставили на ГКП новую телеграмму: «Пьедро Буэна» получил приказ идти на базу.
Эсминец незамедлительно вывесил флажки, прощаясь, и, показав корму, задымил в сторону материка.
– Сделайте запрос о принадлежности судна, – приказал Терентьев.
Через минуты приходит «квитанция». Доложили:
– Это аргентинский транспорт, который нам продукты доставлял. Говорят, «ротация специалистов, ещё продукты и оплата».
– Странно, – пробурчал Скопин, – а были ещё какие-то договорённости?
– Нет.
– Надо бы поспрашать наших аргентинских квартирантов.
Тут докладывают сигнальщики:
– «Пьедро», на корме эсминца ратьер: «Опасность».
– Что?
– И продублировали!
– Опасность? – недоумевает Терентьев, поворачивается к офицеру связи. – Запросите…
– Нет, – почти прокричал старпом, – он специально ратьером, чтобы не в эфире!
«Опасность, опасность! Словно командир эсминца хотел незаметно предупредить о чём-то», – в голове у Скопина крутились варианты от самого радикального с ядерными «Поларисами» до прячущейся под днищем приближающегося транспорта подлодки.
Терентьев тоже, видимо, напрягается, требуя более пристрастного освещения воздушной обстановки и показаний гидроакустиков. Также срочно послал вестового за аргентинскими представителями.
– А может, опасность в самом транспорте! – вдруг догадывается старпом.
С мостика доложили, что аргентинское судно вышло из полосы тумана и просматривается в визир.
– А ну пойдем, поглядим на эту «опасность», заодно доведёшь свои соображения без лишних ушей, – Терентьев повлёк старпома на мостик, увидев, что на ГКП явился капитан де навио с переводчиком.
– Понимаешь, мы же бесхозные, – с ходу начал Скопин, – точнее под аргентинским флагом, а Кремль от нас отказывается, сам же слышал по новостным…
– И что, думаешь, подойдут вплотную и жахнут по нам торпедами? Какой им резон… стоп, – до Терентьева вдруг дошло. – Транспорт подойдёт борт к борту! Ты хочешь сказать, что они решатся на захват корабля?
– Да! – Старпом аж задыхался то ли от возбуждения, то ли от спешки на трапах. – Говорю же – мы ничейные! Уничтожив один из авианосцев бриттов, мы практически выиграли Буэнос-Айресу войну, если, конечно, англы не подсуетятся со срочной покупкой новой техники. Я, кстати, изначально подумывал о попытке нас прихватизировать ушлыми мучачос, но это если бы мы сдуру запёрлись к ним порт. А тут… смело, рисково, и кто-то у них явно соблазнился нашей беспечностью при прошлой разгрузке.
Они уже вышли на крыло мостика, Терентьев, вполуха слушая доклад старшего, приник к визиру:
– Ну, давай поглядим, тот ли это транспорт, что в прошлый раз.
– Может, вообще отказаться от разгрузки? Надо наших прикомандированных аргентинцев попытать, – Скопин шарил по горизонту в бинокль.
– Попытать?
– Ну, порасспрашивать, в смысле. И если подтвердится – душу вынуть.
– Да они вряд ли что-то знают. В такое рядовых исполнителей не посвящают.
Скопин тщетно пытался что-либо рассмотреть в бинокль:
– Нифига не поймёшь – идёт-то носом. Придётся подпускать ближе. Может, всё-таки откажемся от этого побортного карго. Зачем нам рисковать? Надо им – пусть вертолётами перекидывают.
– А если это лишь наши домыслы? Если честно, не очень мне верится во всякие «захваты». Но меры, конечно, примем, – решил Терентьев.
На ГКП аргентинский военный пытался через выносной терминал секретной связи переговорить со своим штабом. На том конце дисциплинированный оператор лишь подтвердил приём запроса. Командование молчало. Аргентинец затараторил по коротковолновке с капитаном транспорта, но там были лаконичны.
– Судно частное, реквизированное флотом на военные нужды, – легкомысленно пожал плечами капитан де навио, – секретной аппаратуры не имеет. Сказали, что с грузом на борту представитель хунты. Все вопросы при личной встрече.
Аргентинцев вежливо «попросили» с мостика, и Терентьев приказал чужаков на ГКП пока не пускать и ограничить в средствах связи, то есть, если хотят выйти на свой штаб – пусть пробуют, но на передачу сигнал обрезать. До прояснения обстановки.
Вызвал командира подразделения морской пехоты, поднял с койки штурмана.
– На подходе аргентинский транспорт с грузом для нас. Будем принимать. Но есть подозрение, что крейсер попытаются захватить!
Терентьев видел, что совершенно не ошарашил новостью офицеров. В спешке прибывший штурман выглядел слегка закачанным, видимо со сна. Командир пехотинцев сам по себе был человеком мрачным. Сейчас же тяжёлый прищур и лёгкая припухлость лица делали его особо брутальным (ракетные стрельбы его не касались, а при пронизывающем холодном ветре не до тренировок на палубе – вот и маялся дурью).
– Ещё раз говорю – лишь подозрение. Но если вдруг… не знаю, как это будет происходить! Возможно, кран-балкой нам перекинут пару контейнеров, из которых полезет группа захвата. Поэтому надо выставить вооружённую вахту ППДО[66], распределить секторы на палубе. Вместо швартовой команды принимать груз будут тоже твои парни. Согласуйте со штурманом.
– Если заваруха будет реальной – моих ребят просто пощёлкают снайпера с чужого борта.
– При такой качке?
– Ну, или с пулемётов посекут. Никакой бронник не спасёт.
– Что предлагаешь?
– Надо к палубе каких-нибудь ящиков накрутить с песком и хорошими стальными стенками, чтобы укрыться от огня можно было и оружие припрятать. И ППДО не светить.
– Какова вероятность прорыва?
– Да никакой! Ангар закупорить, переборки и люки задраить – будут на вертолётной площадке как на ладони. Сколько у меня времени на подготовку?
– Если он скорость не изменит – час.
– Плохо! Как раз темнеть начнёт. В сумерках сложно будет – ни приборы, ни прожектора не помогут.
– Можем дёрнуть ему навстречу. Тогда минут тридцать.
– Добро! И подготовиться успеваем.
Отбарабанили своё вахтенный, рулевой, оттренькал машинный телеграф – крейсер набирал 26 узлов, ложась на встречный курс с транспортником.
Снова пошла полоса тумана, скрывая корабли друг от друга, но не для радаров. Манёвр крейсера не остался незамеченным.
– Радио от «аргентинца»: «Озвучьте ваши намерения».
Терентьев реагирует не сразу, разглядывая, как сползает корка наледи с остекления рубки под действием омывателя:
– Ну, наха-а-ал…
– Или тупи́т, не понимая, что скоро стемнеет, или дурака включает и этот сумрак ему на руку, – вставляет своё старпом.
Прошло буквально пять минут, и радиометристы докладывают, что «аргентинец» сбавил ход до десяти узлов.
– Вот сучонок, – цедит командир и уже громче: – Ход тридцать узлов!
Вскоре «аргентинец» нарисовался. Его уже хорошо видно невооружённым глазом, а, подняв к глазам бинокль, Терентьев для себя подмечает, что переваливающееся на волнах с грацией бегемота судно никак не вяжется со словом «опасность».
Следует короткий радиообмен. Стрелка машинного телеграфа ложится на 10. Началась работа по выравниванию скорости и курса. «Пётр» – лево руля, вычерчивая на воде дугу, «аргентинец» – поворот вправо, выполняя плавное схождение.
– «Корыто» то же самое, – подтвердил старший группы сигнальщиков.
Скопин торчал на правом сигнальном, с максималистским пристрастием и подозрительностью вперившись в чужака, усиливаясь оптикой. С высокорасположенного мостика крейсера лёгшее на параллельный курс судно полностью и легко просматривалось. Палуба напрочь пустая, ни души. Перезвонил на ГКП Терентьеву:
– Надводных лацпортов не заметил и фальшборт невысокий, вроде просматривается. Это так на всякий случай, говорю. А вот какая им необходимость везти груз на палубе? Помимо контейнеров на шкафуте у кран-балки, непонятный ящик на баке. Слишком всё подозрительно.
Командир что-то буркнул. Отключился. Началось маневрирование сближения, требующее большой осторожности и внимания.
На палубе «аргентинца» появились люди, закопошившиеся у контейнеров, на мостик высунулся капитан, приветливо помахав рукой, белозубо блеснув из-под чёрных усов, не особо красуясь, тут же убравшись.
Скопин принуждённо ответил на приветствие (слишком уж сладенько всё), глянул вдоль борта «Петра» – мордатый крепыш, возившийся с закреплённым на стойке-вертлюге ДШК, предусмотрительно накрыл пулемёт бушлатом. Сам укрылся за выгородкой надстройки. Корма вся, конечно, не просматривалась, да и морпехи там праздно не шатались.
В плане было, что транспортное судно, уравняв скорость с крейсером на параллельном курсе, станет перекидывать груз на длинной стреле крана, но события развивались неожиданно и стремительно.
«Аргентинец» стрельнул из линемётов, выбросив словно паучьи лапы более десятка тросов с кошками на конце, хватко цепляясь, лебёдками подтягивая судно борт к борту. Одновременно открывая автоматический огонь по любому шевелению на крейсере.
Тут же падают боковинки контейнеров, выпуская первую партию абордажников. Между кораблями ещё метра три – штурмовики перепрыгивают с ходу, строча из коротышей пистолет-пулемётов. А на баке распались стенки ящика, оголяя установку с вращающимся стволом шестиствольного «Минигана».
Двух морпехов, открыто торчавших на полётной палубе, сразу положило. Один, с ранением в голову, там и остался. Второй полз в укрытие, оставляя за собой кровавый след от пробитых конечностей (атакующие стреляли из малокалиберного 5,56 мм – бронники выдержали).
Ударила очередь по блистеру поста управления взлёта и посадки, осыпая осколки стекла, смахивая белеющее пятно чьего-то лица.
Атака была настолько непредсказуемо-быстротечной, что укрывавшиеся на корме за импровизированной защитой морпехи схватились за оружие, когда противник уже перемахнул на борт крейсера.
Запоздал и крепыш с ДШК, второпях пустив длинную очередь, ушедшую поверх голов нападавших, зацепив лишь пару человек, как его самого впечатало в переборку крупнокалиберными пулями «минигана».
Более высокий борт крейсера ограничил место прорыва абордажников кормой, но несколько бойцов, с болтающимися за спиной штурмовыми винтовками, карабкались ближе к миделю, шустро перехватывая верёвку одними руками.
А вслед за первой волной из трюма «аргентинца» уже валит организованная толпа, обвешанная оружием потяжелее и с пластиковыми ВВ на липучках, пробивать задраенные люки и рубочные двери.
* * *Мир вдруг наполнился грохотом и визгом долбящих по металлу пуль, срывающихся в рикошет и таким, казалось, несерьёзным стрёкотом пистолет-пулемётов атакующих.
Их спасла параноидальная настороженность Скопина, заоравшего: «Ложись!»
Упали, пропустив пули выше, завыл один из сигнальщиков, словивший в плечо. Его, не прекращающего мычать от боли, тащили под защиту переборок, переваливая через комингс, переползая сами. Скопин, успев крикнуть, тут же получил тупым от рикошета в голову, потеряв на мгновение сознание, с залитой кровью левой стороной лица забрался на карачках в рубку, не замечая режущих кожу осколков стекла. Голова, словно чугунная болванка – гудела вся левая сторона в унисон с ревуном тревоги. Глаз, видимо, заплыл синячищем, и смотрел старпом на окружение с мутным одноглазым ограничением. Рубке досталось – разбитые стёкла, прошитые пулями панели и подволок, есть раненые. Начинал проходить шок, подкатывала тошнота, и мутнеющий разум выцарапывал из забитой болью памяти главное, хрипло переводя мысли в звуковой ряд:
– «Кортик» на ручное! У них «крупняк» на баке… стеганёт по антеннам, всё – отвоевались!
Теряет сознание и уже не видит, как два морских пехотинца, неуместные в ходовой рубке и потому кажущиеся неуклюжими в своих раздутых бронниках, выставили в проёмы выбитых окон гранатомёты, с предупреждающим «не стоять за спиной», дуплетом заставляют заткнуться «миниган». Затем взялись за «калаши». Не снайпера, но корабли борт к борту, на коротких полрожка гарантированно решетили тонкостенные надстройки и фальшборты транспорта, пресекая безнаказанный тир.
* * *На корме их бы смяли практически с ходу, если бы группа абордажа десантировалась, как положено, давя огнём, рассредоточиваясь, занимая ключевые точки. Слишком много их было и внезапно.
Но была неожиданность и для штурмующих – перемахнув через леера, тут же хряснуться на задницу, поскользнувшись на форменном гололёде (а что они хотели – мороз он всегда за русских!).
Вот тут уже их стали косить очередями из-за укрытий. Конечно, никаким железом не обшивали – насыпали в зиповские ящики песка да принайтовили их к палубе, естественно, вдоль противоположного борта, практически у среза. Отступать некуда – позади… океан, но зато гранаты, не задерживаясь, падали туда… вниз. Даже осколка не долетало.