Небесные огни. Часть первая

Я нахожусь перед лицом возможной “пустоты” – сжатого дематериализованного пространства, которое мы привычно называем вакуумом. Теперь я понимаю, что можно создать все что угодно из этого “ничего”.

Виктор Шаубергер, 14 августа 1936 года

Предисловие

Выражаю благодарность Джозефу Фарреллу и Игорю Осовину за их идеи, сподвигнувшие меня к написанию этого романа. Также хочу поблагодарить Юрия Кобленца, Петра Чудакова и Алексея Долматова за помощь в создании данного произведения. Отдельная признательность и всем тем, кто пожелал остаться неизвестными по ряду разных причин.

Автор

Пролог

Германия

Нижняя Силезия

Совиные горы

деревня Хаусдорф

февраль 1945 года

Томас Шпитц медленно шел в гору. Годы брали свое и подъем отнимал много сил. Но без вязанки хвороста можно было замерзнуть. Зима в здешних горах снежная и холодная, а эрзац-уголь для печи давно перестали давать даже по карточкам.

Поднявшись до кромки леса, Томас передохнул, восстанавливая дыхание, и начал собирать сухие сучья, то и дело проваливаясь в глубоком снегу.

Война подходила к концу и что будет дальше, одному Богу известно. Пропагандисткому радио доктора Геббельса уже никто не верил, видя уходящие на запад части вермахта. Старый Томас потерял на этой войне двух сыновей. Младший Людвиг погиб недавно в Польше, а первенец Франк сгинул еще в начале военной компании где-то на бескрайних просторах России.

Собрав большую вязанку хвороста, Томас тяжело взвалил ее на спину и побрел по своим следам обратно к деревне, вниз по склону.

Лес был и внизу, не так далеко от селения, но набрать хвороста там не давали эсэсовцы, огородившие лесной массив колючей проволокой и не пускавшие туда никого из местных жителей. Поговаривали, что в лесу военное производство, на котором работают заключенные из расположенного за горой концлагеря. Производство там вполне могло и быть, так считал Томас, всю жизнь проработавший на шахте, если расширить пещеры в горе, встречающиеся здесь. На поверхности, если смотреть выше со склона, кроме нескольких строений, площадок и будок часовых, ничего не было.

Уже спустившись на полпути, Шпитца привлек странный, шелестящий звук, приближающийся вдоль горы. Зимой рано темнело и Томас не смог ничего разглядеть в сумерках и горной дымке.

Звук пропал и Шпитц стал спускаться дальше. Через пару минут, почти рядом с ним, в сторону запретной зоны пронесся со свистом большой темный диск величиной с самолет, обдавший старика морозным воздухом и вызвав завихрения снега на склоне горы. От неожиданности Томас упал, а когда встал, то странного аппарата уже не было видно.

Преодолев остаток дороги, старый шахтер с трудом дошел с хворостом до своего жилья в деревне.

– Растапливай печь, Марта, – сказал он жене, войдя в дом.

– Что-то случилось? – спросила та, взглянув на него.

– Ничего. Просто устал, – ответил Томас, решив для себя, что будет молчать об увиденном.

Недавно гестапо забрало в деревне двух жителей за слишком длинный язык и разговоры с проезжающими водителями. Он понимал, что видел что-то секретное, может быть даже и «чудо-оружие», о котором так любил говорить Геббельс, и решил не испытывать судьбу, доверяя любящей поболтать с соседкой супруге опасную тайну.

Часть первая

Западный Тибет

окрестности горы Кайлас

март 1939 года

Четверо путников с рюкзаками шли по каменистому плато, направляясь к покрытой снежной шапкой вершине, имеющей видимые даже издали грани, возвышавщейся над окружающими горными хребтами.

– Надо успеть прийти на место к закату, – сообщил остальным на вполне сносном английском языке один из них, монах-проводник в толстой войлочной куртке и вязаной шерстяной шапочке с длинными ушами. – Тогда нам будут благоволить духи на нашем пути.

Его спутники промолчали, шумно дыша и согнувшись под тяжестью поклажи.

Здесь, на высоте более четырех тысяч метров над уровнем моря, был резко континентальный климат. Вокруг расстилался однообразный пустынный ландшафт – ни деревца, ни кустика, местами участки чахлой травы среди камней.

Выйдя два дня назад на маршрут путники, совершая ко́ру – ритуальный обход вокруг доминирующей горы, успели побывать на озерах Мапам-Юмцо и Ланга-Цо, лежащих около Кайласа, с «живой» и «мертвой» водой, как говорят местные легенды. В высокогорье это было не так просто сделать. Сказывался недостаток кислорода, учащенно билось сердце, на теле выступал обильный, холодный пот. Навстречу попада-лись группы паломников, Кайлас и озера почитались за святыню у буддистов и жителей Тибета.

– Почему мы идем в противоположную сторону от остальных? – спросил проводника Вальтер Клюге, один из шедших в группе европейцев, кивнув на очередную группу людей.

– Буддисты обходят Кайлас по часовой стрелке вместе с движением солнца, – объяснил монах. – А мы, последователи религии бон – бонпо́, навстречу ему, против часовой.

Придя к подножию южной стороны горы путники присели по-японски, пятки под ягодицы, и принялись ждать. Багровое солнце уже клонилось к закату, находясь низко над горным хребтом. Его лучи окрасили снежную вершину Кайласа в розовый цвет. Вертикальная трещина, проходящая по центру горы, и горизонтальная грань обозначились еще отчетливей, остальное довершили причудливая игра теней. В какой-то миг на Кайласе стала ясно видна гигантская свастика, доминирующая над окружающим пространством.

– У Кайласа есть и другое название, в традиции бон она называется Юнгдрунг Гу Це – «Девятиэтажная Гора Свастики». Ее высота равна 6666 метрам, а хорошо видимые грани ориентированы по сторонам света. Это центр древней страны Шангшунг и одно из главных вместилищ Силы на нашей планете. В наших хрониках говорится, что такой Кайлас сделали иерархи древней цивилизации, существовавшей здесь многие тысячи лет назад, как напоминание потомкам об их мощи. Левосторонняя свастика – главный символ религии бон, означающая духовное развитие, жизнь, Солнце, четыре основные стихии окружающего нас мира.

Монах-проводник склонился в долгом поклоне, подавая пример остальным.

– Прямо язычество какое-то…, – негромко сказал своему спутнику по-немецки Клюге, припав лбом к земле.

– Язычество и есть, – усмехнувшись, спокойно ответил Петер Хейнеманн, следуя ритуалу.

Они заночевали у подножия горы в маленькой палатке, которую принесли с собой. Ночью плато окутал плотный туман, температура резко опустилась, было влажно и холодно. С трудом разместившись в убежище, путники слушали завывание ветра, находясь в полудреме.

Внезапно сквозь брезентовый тент они заметили снаружи какие-то вспышки.

– Что это?! – выглянув из палатки и шумно сглотнув воскликнул Пауль Галле.

Рядом с ней, в серой мгле, с некоторым гудением летали небольшие, с теннисный мяч, светящиеся голубым и оранжевым светом шары, иногда исчезая и появляясь со вспышкой в другом месте.

– Духи Кайласа, хозяева здешних мест, – выдохнув паром ответил монах. – Пришли взглянуть на нас, это хороший знак.

– Плазмоиды – шаровые молнии, часто наблюдаются над местами древних поклонений богам и тектоническими разломами, – потрясенно пояснил Вальтер Клюге, неотрывно наблюдая за странными образованиями.

Опомнившись, немцы стали фотографировать летающие объекты.

Через полчаса светящиеся шары исчезли. Утром группа собралась и двинулась к намеченной цели.

Россия

Санкт-Петербург

Петроградская сторона

март 1995 года

Проснувшись от трели будильника, Виктор стал не спеша собираться. Сегодня был ответственный день. Надо было получить визу в немецком консульстве.

Наскоро умывшись и одевшись, он вышел на кухню к завтраку.

Семья была в полном сборе.

Мама хлопотала у плиты, жаря яичницу. Отец сидел за столом, читая газету и попивая кофе.

Виктор поздоровался и присел к столу.

– И зачем тебе эта Германия? – стала ворчать мама. – Здесь работы не найти?

– Найти можно, – согласился Виктор. – Только платить будут гроши.

– А ты что молчишь? – обратилась она к отцу. – Тебя судьба сына не интересует?

Родители работали переводчиками и сами поездили по миру. Они познакомились еще будучи студентами филологического факультета Ленинградского государственного университета. Мама сейчас сотрудничала с издательствами, отец занимался переводами технической документации для организаций, закупавших импортное оборудование.

Деньги в семье были, несмотря на постперестроечную чехарду и инфляцию. Семья Виктора Шелеста жила на Петроградке в старом дореволюционном доме с маленьким садиком во дворе.

Попрощавшись с близкими, Виктор вышел из квартиры. Пройдя подворотню, оказался на Большом проспекте и пошел к станции метро.

Снега на улицах почти не было, но по ночам подмерзало. Мимо Шелеста пролетела черная «БМВ», и чуть не окатив его грязной водой со льдом, резко свернула в переулок. Проходя мимо дорогого ресторана, Виктор обошел группу бритых парней в спортивных костюмах и кожаных куртках, оживленно что-то обсуждавших. Они заняли весь тротуар около входа в ресторан, ни сколько не беспокоясь, как пройдут прохожие.

У одного из них – высокого амбала, сбоку под курткой явно выпячивался ствол.

«Ничего не боятся бандиты», – отрешенно подумал Шелест.

На проспекте, в утреннем потоке машин, творилась та же история. Дорогие импортные машины, не церемонясь, подрезали легковушки попроще. В них сидели, преимущественно, субьекты криминальной наружности.

Виктор не чувствовал себя беззащитным на улице. Под два метра ростом, широкоплечий, центнер весом, брюнет с короткой стрижкой, в свои тридцать лет он изрядно позанимался спортом, отдавая предпочтение дзюдо, а потом каратэ. Отслужил в армии, закончил Технологический институт имени Ленсовета по специальности инженер-химик-технолог.

Получил диплом уже в начале перестройки и, толком не поработав по специальности, вынужден был уйти, так как начались задержки с зарплатой. Да и зарплата инженера быстро стала мизерной при огромной инфляции. Потом пытался работать в кооперативе, но долго не смог, глядя на бегающие свиные глазки хозяина-прощелыги.

Зарабатывал на жизнь ремонтом квартир богатых клиентов, благо освоил несколько строительных специальностей еще в студенческих отрядах, разъезжавших по всему необъятному СССР в периоды летних каникул.

Карманных денег хватало, даже выбился в бригадиры, умело составляя смету ра-бот не в убыток себе и подчиненным. Через одного из своих клиентов он и познакомился с доктором Руигом, приехавшим в Санкт-Петербург на симпозиум по вопросам экологии. Богатый предприниматель, на которого работал Шелест и ценивший его за интеллект и порядочность в делах, попросил Виктора быть переводчиком и гидом иностранца. Шелест, в бытность закончивший среднюю школу с иностранным уклоном, куда его определила мама, довольно бегло говорил по-немецки и по-испански. Этого было недостаточно, чтобы заняться профессиональным переводом, как его родители, но к дальнейшему изучению языков душа не лежала, что очень расстраивало его мать. А лежала душа к химии, потому и окончил другой институт.

Виктор согласился на неожиданное предложение и на следующий день его представили немцу.

Доктор Ханс Руиг, гражданин ФРГ, был разносторонней личностью. Руководил прикладной лабораторией по экологической проблематике. Попутно выращивал арабских скакунов, имея конюшню на двадцать голов. Его привлекали экологические технологии, не наносящие ущерба окружающей среде, и новые достижения в науке, ранее неведомые и непостижимые в своей сути.

Так или иначе, у Виктора с первого же дня заладились отношения с господином Руигом, демократично просившим называть его просто по имени Хансом.

Западный Тибет

окрестности монастыря в Шангшунге

март 1939 года

Несколько всадников и вьючных косматых лошаденок не спеша двигались по дну длинного ущелья, зажатого с двух сторон уходящими на заоблачную высоту каменными стенами. Ощутимо запахло уборной.

– Кажется, прибыли! – сказал своим спутникам монах-проводник, слезая с седла и задирая голову вверх. В ущелье дуло как в аэродинамической трубе и приходилось кричать на ухо друг другу, чтобы что-нибудь услышать.

– Это что, с монастыря?! – недовольно произнес Вальтер Клюге, разглядев на скалах продукты человеческой жизнедеятельности. – Не могли другого места найти?!

– Что же братьям, копить дерьмо наверху?! – озорно улыбнувшись ответил монах и философски заметил. – А потом, всегда нам на голову валится чье-то дерьмо! Разве не так?!

Его спутники улыбнулись, ничего не ответив.

Ветер рвал полы горных курток, выдувая остатки тепла из-под одежды. Толстые шерстяные свитера мало помогали от переохлаждения, поэтому единственным спасением было движение.

– Как холодно! – продрогнув, произнес коренастый Клюге и присел несколько раз, пытаясь восстановить кровообращение.

– Горы!…, – посмотрев на замерзшего антрополога сказал унтерштурмфюрер Галле, имевший большой опыт восхождений. – Здесь никогда нельзя заранее предугадать погоду, особенно на такой высоте!

Ко всему еще зарядил мокрый снег, кружа в узком ущелье между двух горных хребтов.

– И как мы попадем туда?! – стараясь перекричать завывания ветра спросил монаха-проводника пластичный, словно цирковой акробат Хейнеманн, показывая рукой на прилепившейся, как ласточкино гнездо, небольшой монастырь на неприступной горной круче.

– Придется подняться по вот тому карнизу метров пятьдесят! – ответил тот, показывая рукой. – До входа в гору, к подъемнику!

– Это чистое безумие! – воскликнул Клюге, посмотрев на узкий уступ, уходящий вверх по отвесной скале.

– Не хандри, Вальтер! – успокаивающе сказал другу худощавый Петер Хейнеманн. – Разве мы рискуем в первый раз?! Или у нас есть выбор?!

Уже две недели их группа в составе Петера Хейнеманна, Вальтера Клюге, Пауля Галле, монаха-проводника и двух погонщиков-шерпов на низеньких, но выносливых лошаденках добиралась с промежуточной базы в небольшом селении, преодолевая невзгоды и лишения, до одного горного монастыря последователей религии бон в Западном Тибете.

Официально все три европейца работали в одной англо-голландской транспортной компании в Британской Индии, находящейся под протекторатом туманного Альбиона, нанятой для обеспечивая логистики немецкой этнографической экспедиции Эрнста Шефера1, проводящей исследования и собирающей научный материал в Лхасе2 и прилегающих к ней территориях.

Нацисты, пришедшие к власти в Германии в 1933 году, проявляли интерес к оккультным и эзотерическим тайнам, древним текстам, хранящимся в буддийских и ламаистких монастырях Гималаев. Они искали уникальную информацию о технологиях ушедших цивилизаций, существовавших много тысяч лет назад. Особое внимание института «Аненербе», подчинявшегося лично рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру, и отвечавшего в том числе и за подобные изыскания, привлекала религия бон.

История бон насчитывает около тринадцати тысяч лет, являясь древнейшей религией на планете, имея корни на территории Ирана и Таджикистана. За последние несколько веков она претерпела ряд реформ в постоянной борьбе с появившимся позднее буддизмом, потеряв былые доминирующие позиции на Тибете. Бон обладала оригинальными психотехниками персонального самосовершенствования и работы с духами, что несомненно заинтересовало склонное к мистицизму высшее руководство Третьего рейха. Национал-социалисты переняли у бон главный символ – свастику, сделав ее правосторонней с наклоном на сорок пять градусов, что символизировало движение, в соответствии со своим мировоззрением и концепциями окружающего их мира.

Желая получить доступ к древней информации резидентура гестапо в Индии и на Тибете установила контакты с представителями этой религии. А Хейнеманн, Клюге, Галле и были сотрудниками «Аненербе» и кадровыми офицерами СС для выполнения наиболее деликатных поручений, направленными сюда для получения от монахов бон эзотерических текстов по заранее обговоренному обеими сторонами списку. Группа Хейнеманна держалась на расстоянии от людей Шефера, опасаясь привлечь к ним внимание английской разведки, традиционно работавшей в этих краях. Только получив сигнал от связного последователей бон немцы выехали к указанному им монастырю, расположенному на высоте около пяти тысяч метров в глухом и уединенном районе Западного Тибета.

Первым полез на скальный карниз, подавая пример остальным, монах-провод-ник, скинув для удобства теплую куртку и оставшись в тунике, перекинутой через одно плечо. С ловкостью обезьяны он карабкался вверх, цепляясь руками за невидимые выемки в камне. Следом пошел Галле, вполне уверенно повторяя маршрут адепта религии бон.

– Я думал, будет много труднее! – крикнул Пауль с карниза оставшимся внизу Хейнеманну и Клюге. – Здесь есть за что держаться! Главное, надо приникнуть корпусом к стене, чтобы сохранять равновесие на пути, и стараться не глядеть вниз!

Мрачно переглянувшись, за Галле пошел Клюге и замыкающим Хейнеманн.

К счастью, все обошлось благополучно и все добрались до незаметного со дна каньона пролома в скале, ведущего внутрь в гору. Там, на узкой площадке, монах-проводник что-то прокричал наверх и им пришлось подождать, пока из монастыря не спустили большую корзину, сплетенную из прутьев деревьев на металлическом каркасе, способную вместить четырех человек. От корзины вверх, в темноту, уходил крепкий пеньковый канат.

– Зачем такие сложности? – спросил монаха Хейнеманн. – Можно было просто соорудить лестницу с пролетами.

– Раньше здесь появлялись разбойники и правительственные войска Китая. Да и сейчас сюда забредают хунхузы3 из Китая, – ответил проводник. – А в монастыре есть чем поживиться. Там большая библиотека древних текстов и еще много чего.

Когда все погрузились, монах сложил ладони рупором и опять прокричал наверх, после чего корзина начала свой подъем.

– Кто и когда все это сделал? – рассматривая медленно уходящие вниз стены вертикального туннеля спросил проводника Хейнеманн.

– Монахи построили. Во времена, предшествующие эпохе Ка́ли-ю́га4, – ответил адепт бон. – Так говорят наши древние тексты.

– Зачем так высоко забрались? – поинтересовался антрополог Клюге.

– Наверное, тогда тоже внизу бродили разбойники и бандиты, – усмехнувшись, предположил монах.

Через какое-то время их подняли наверх.

Немцы с проводником вылезли на площадку, на которой на двух мощных каменных упорах с горизонтальной металлической осью крепились несколько больших барабанов с ручками, а на крайний, через блок наматывался канат. Барабаны с помощью ручек приводили в действие несколько монахов, одетых так же, как и проводник группы Хейнеманна. С площадки подъемника, расположенной под навесом, путники вышли на небольшой двор, огражденный с трех сторон балюстрадой от пропасти. Еще с одной стороны к открытому пространству двора примыкало здание храма, уходящее вверх ступенями-террасами по склону горы.

– На какой высоте от дна ущелья расположен монастырь? – спросил монаха Клюге.

– Около трехсот метров, – ответил проводник.

Из храма к ним вышел монах и пригласил всех проследовать в боковую галерею, ведущую в задние помещения храмового комплекса. Их провели в трапезную и накормили тукпой – супом на мясном бульоне с лапшей и традиционным зеленым плиточным чаем, заправленным маслом, мукой и солью. Тибетская кухня уже успела изрядно надоесть членам группы Хейнеманна во время их двухмесячного пребывания и путешествия по горным кручам Тибета. Но эта еда была веками оптимизирована для жителей этих мест и помогала им выживать в суровых условиях холода и кислородного голодания высокогорья.

Затем в одном из помещений немцы встретились с настоятелем монастыря, старым, короткостриженым монахом со смуглым, сморщенным, словно печеное яблоко, лицом. Он вручил Петеру Хейнеманну несколько толстых пергаментных свитков и четыре деревянных ящика с сотнями табличек, исписанных сверху донизу.

– Здесь подробно рассказывается о машинах и механизмах, которые использовала ушедшая древняя цивилизация, некогда существовавшая на Тибете, – сообщил пришедшим глава монастыря. – Это копии текстов, написанных несколько тысяч лет назад.

Заметив некоторое замешательство гостей, он истолковал это по-своему.

– С вами в Германию поедут шесть монахов, которые помогут перевести эти труды. Они говорят по-английски, и вы вполне найдете общий язык, – добавил настоятель. – С руководством вашей экспедиции, находящейся сейчас в Лхасе, все решено. Вы выезжаете незамедлительно.

Петер Хейнеманн вытащил из внутреннего кармана своей горной куртки небольшой мешочек и молча передал его главе монастыря.

– Живи сегодня, потому что вчера уже нет, а завтра может и не быть, – улыбнувшись, произнес старый монах, высыпав из мешочка себе на ладонь несколько крупных бриллиантов.

– Что деньги? Пыль…, – посмотрев на камни и засыпав их обратно, он закинул подношение в стоящий рядом короб для пожертвований монастырю.

Германия

Росток

авиазавод «Мариэнэ Хейнкель Флюгцойгверке»

апрель 1941 года

Двигатель вышел на полные обороты, но аппарат, прозванный обслуживающими его техниками за свой необычный вид «летающей крышкой», не пожелал отрываться от бетонного покрытия.

– Хватит! – стараясь перекричать шум мотора в дыму замахал руками управляющему по кабелю экспериментальной моделью Рудольфу Шриверу Эрнст Хейнкель, лично присутствовавший на испытаниях. – Глуши мотор, и так дышать нечем!

Сизый дым сгоревшего бензина, висевшего слоями под сводами помещения, потянуло мощным вентилятором наружу.

Гонку силовой установки летательного аппарата и проверку ее на разных режимах работы проводили в большом старинном здании бывших гаражей и конно-каретных экипажей, переделанном в испытательные стенды и мастерские, расположенном на территории основного авиасборочного комплекса компании «Хейнкель» в Ростоке на побережье Балтийского моря. Здесь известный авиаконструктор и владелец одноименной фирмы, без особой огласки, проводил работы с концептуальными моделями будущих своих самолетов, еще весьма далеких от совершенства. Исследования велись за его счет, с привлечением разработок талантливых изобретателей в надежде на выигрышность новых конструкций планера и движителя по сравнению с летательными аппаратами конкурентов.

В этот раз испытывался концепт Рудольфа Шривера, бывшего летчика люфтваффе и пилота-испытателя компании «Хейнкель», в последнее время занявшегося разработкой собственного летательного аппарата и предложившего несколько свежих, нестандартных идей. Его проект представлял собой модель дискообразной формы диаметром три метра с расположенным внутри по центральной оси двигателем внутреннего сгорания, чей винт, заключенный внизу в опоясывающую днище юбку, создавал подъемную силу. Управление горизонтальным полетом осуществлялось за счет щелевых сопел в юбке. Снизу аппарата присутствовали четыре небольших стойки шасси. Воздухозаборником служила вся верхняя поверхность дисколета, выполненная из люфтшвамма – нового сплава магния и алюминия, пронизанного микроскопическими отверстиями, на конструкции которого настоял Эрнст Хейнкель.

– Может, убрать этот люфтшвамм и поставить обычный воздухозаборник? – предложил хозяину фирмы Шривер. – Он создает слишком большое сопротивление засосу воздуха в двигатель и резко понижает его мощность.

– Несомненным аэродинамическим преимуществом дисколета по сравнению с другими конструкциями является его развитая горизонтальная поверхность, представляющая собой единое крыло, способное к большим перегрузкам и обладающее малой заметностью для станций радиообнаружения5 противника. А использование люфтшвамма как единого воздухозаборника всей верхней поверхности дисколета позволит управлять пограничным слоем посредством отсоса его сквозь мельчайшие отверстия, что резко понизит трение во время полета. Мы можем обойтись значительно менее мощным двигателем и увеличить дальность действия летательного аппарата, – сказал своему сотруднику Эрнст Хейнкель. – Эту идею управления пограничным слоем я позаимствовал из патента некоего Виктора Шаубергера, заявку на который он недавно подал. Работы доктора Прандтля6, авторитетного специалиста в этой области, подтверждают правильность выбранной нами концепции.

– Почему же прототип не взлетел, если расчеты верны?

– Отсутствие успеха я объясняю недопониманием нами тонкостей управления пограничным слоем и некорректной работой люфтшвамма. Надо будет поговорить с этим Шаубергером, узнать подробности его идеи, финансово заинтересовать и склонить переписать патент на моих условиях, – подумав, ответил Хейнкель.