В такие минуты мне всегда казалось, что я от чего-то лечусь. А нужно-то всего лишь отречься от жизненной мишуры – от времени, которое бегает перед тобой, как твоя же тень, от еженедельника, отделанного фальшивой кожей, от вездесущего Интернета, от оживающего на столе, бегающего по нему телефона. Но это и оказывается труднее всего. Вот и получалось, что только таким способом, благодаря уединению и закату над Ипёкшинским болотом, я и мог обрести равновесие, докопаться до смысла происходящего – через собственное нутро. И для этого требовалось время. В этом духе я и попытался ответить на приглашение моего гостя.
Де Лёз не удержался и стал меня допрашивать:
– Планы-то у тебя есть какие-нибудь? Чем заниматься будешь? Тебе нравится здесь? – Он зачем-то показал на зеленое озеро за окном.
– Поживем – увидим… Нравится.
Он удивился.
– Я решил пожить без планов… месяц-два, – сказал я. – Сколько лет городил, городил, а толку?
– Тебе надо роман про это написать. – Он показывал руками вокруг, он словно издевался надо мной.
– Я бросил писать.
Он еще больше удивился. Наверное, просто не поверил.
– Пора смотреть правде в глаза. В мои годы невозможно писать развлекательную дребедень, – объяснил я. – Глупо. А другая литература никого не интересует. Что-то произошло в нашем мире. Ты что, не заметил?
– Тебе просто нужен успех, вот и всё, – помолчав, заключил мой гость. – Авитаминоз у тебя. Но он лечится. Бады нужно какие-нибудь принимать.
– Я тоже так думал. Успех действительно стимулирует. А сегодня спрашиваю себя: ну, допустим, и зачем? Что потом?
– Разве от этого можно уйти, отказаться? После стольких лет?
– А почему нельзя?
– Эх, дружище… Это тяжелое решение, ты должен это понимать. А вдруг ты себя переоцениваешь? Вдруг ошибаешься и захандришь на этой почве, заболеешь чем-нибудь?
– После того, что уже было, сам черт не страшен, – бравировал я.
– Знаешь, мне кажется, что во всем, в любом деле, нужно уметь нажимать на тормоза, уклоняться от ударов. Отрываться, уезжать куда-нибудь, – рассуждал де Лёз о своем. – И не только когда приспичит. Нужно уметь сохранять в себе… Ну, тонус, что ли. И еще – нужно иногда сдаваться… Да-да, сдаваться. Это не значит проигрывать. Новизна… Она вообще от многого лечит. Она появляется там, где отмирает старое.
– Абстрактно. Но ты прав, – согласился я. – Я всегда старался избегать однообразия, рутины. На письме это отражается мгновенно. Но мир действительно изменился, – повторил я уже сказанное. – Простых решений сегодня мало. Теряешь время, топчешься на месте. А завтра оказываешься в той же точке, перед той же дилеммой.
Но он вряд ли меня слышал.
– Книги никому не нужны. Те, которые пишу я. И в этом нет ничего трагичного. Просто это так, вот и всё, – продолжал я. – Людям нужно… Они ищут другое сегодня. Посмотри, что стоит на витринах книжных магазинов. Посмотри, о чем речь в этих книгах. Мир тронулся, Арно. Он не просто изменился. И пора с этим считаться. Иначе он сотрет нас в порошок. Чем поносить людей, род людской, я стараюсь увидеть в этом что-то рациональное, позитивное. Нельзя бороться с ветром.
Он попросил еще вина и долго молчал, уставившись в огонь.
– Тогда нужно заняться чем-то, – пробурчал он безвольно. – На время. Пока в голове нет ясности. Тебе нужно направить энергию на что-то конкретное… Здесь. Или там. Почему сам книги издавать не хочешь?
– Свои, что ли?
– Вообще книги.
– Заняться издательской деятельностью? Ты бы знал, что там происходит.
– Да везде одно и то же происходит. Книжный мир ты знаешь. Взгляд изнутри – это самое важное.
– Разве не взгляд снаружи?
– Снаружи ты уже навидался. К чему это привело? Нет, любая профессия, любое настоящее дело – это не только расчеты. Это судьба. Это я тебе говорю как человек… – Де Лёз осекся. – Я всю жизнь занимался делами. Всё про это понимаю. Есть только одна вещь, которую ты можешь не знать, по неопытности. Но о ней даже говорить рано. Ты не готов.
– Какая?
– За деньгами можно бегать всю жизнь. Хватаешь, хватаешь, и вроде поймал. Прямо за хвост. Наступает момент, когда чувствуешь, что вот она, трепыхается у тебя в руках. Фортуна! И вдруг – опять ничего нет! Со мной так было не раз. И пять нужно начинать с нуля. Если всерьез к этому относиться, то – караул! Очень быстро получаешь по башке, и не можешь очухаться. А важен процесс. Важно в него верить. Если этого не чувствуешь, если не можешь смириться с этим, то лучше не начинать. Всё закончится сожалениями, разбитым корытом. Вот как у тебя…
Он был прав во многом. Но мне не хотелось спорить, не хотелось втягивать его в пустые дискуссии о моем житье-бытье.
– Могу даже попробовать помочь тебе, – сказал де Лёз. – Что, если открыть издательство в Париже?
– В Париже?
– Есть у меня знакомый. Учились вместе в лицее. Живет в Сингапуре, вином торгует. У него есть свое издательство, свои журналы, но, кажется, в Испании, точно не помню. Могу поговорить с ним… В конце концов, я тоже должен буду однажды домой вернуться, – добавил он.
– Ты? Во Францию? Да кто тебе поверит?
– Не ресторан же открывать или гостиницу, черт возьми.
– Издательство? И что ты будешь издавать?
– Да не я, а ты. А себе я нашел бы применение рядом. Подумай.
К этому разговору мы, как ни странно, вернулись позднее, уже по телефону.
* * *
Николай-Николаич, мой вчерашний издатель, никогда не звонил мне сам. Обычно появлялся кто-нибудь из сотрудников, секретарь, помощник. Или приходило сообщение по электронной почте, в котором он фигурировал как N. N., – таким был обычный протокол.
Так и на этот раз. Помощник просил перезвонить N. N., а еще лучше заехать в офис. Это говорило о важности просьбы, измеряемой, как правило, деньгами.
В прошлом чиновник среднего звена, в Министерстве печати он числился как раз в те годы, когда из центральных органов власти посыпались распоряжения, для кого-то шокирующие, а для кого и долгожданные, делить «народную собственность» и уносить с собой кто сколько унесет. Николай-Николаич оказался в нужном месте в нужный момент. Став владельцем двух полиграфических комбинатов, он стал и видной фигурой в книжном мире. Но обстоятельства – это, конечно, еще не всё. Необходим характер, определенный склад души. Ведь не каждый человек готов с разбегу прыгнуть в новую жизнь. Не каждый умеет пойти на риск и уж тем более измерить этот риск как следует, что является, наверное, главной составляющей таких решений. Поэтому и талантов – в определенном смысле слова – таким людям не занимать. Сегодня N. N. возглавлял большое московское издательство и был довольно богатым человеком.
Я называл его «бывшим» издателем, хотя он и оставался единственным, кто продолжал издавать и распространять мои сочинения у меня на родине. Я просто перестал в него верить. Перестал верить в смысл продвижения книг дедовским способом: редакция, тираж, оптовый посредник, книжный магазин… Цепочка существовала, но не работала. Во всяком случае, не на меня, автора. Статистика отсутствовала. Гонорары – в целом тоже. И всё это тянулось из года в год. Зачем – я и сам не знал.
Николай-Николаич был в своем обычном духе. Невысокий, высоколобый, плоскостопный, с немодными темными усиками и, как всегда, когда сидел на работе, в костюме да при галстуке, – он задумчиво улыбался и как-то ненароком меня разглядывал, пытаясь понять, какого лешего я начинаю с вопросов, интересовавших его меньше всего на свете, ведь не я его, а он меня пригласил по делу.
Так бывало каждый раз. И даже если я заранее отправлял письменную «повестку дня» на его электронный адрес, чтобы не пришлось чесать языком обо всем и ни о чем и чтобы выглядеть хоть немного деловым человеком. Это был единственный в мире человек, который мне никогда и ни в чем не верил. Впрочем, я давно подозревал, что точно так же он относится ко всем без исключения.
Момент был подходящий, чтобы попросить свои деньги, небольшие, но честно заработанные с последнего тиража последней книги, распространение которой по Москве как-то замерло, а то и вовсе прекратилось. Однако уже с порога кабинета, едва пожав его мягкую руку, я понял, что платить ему не хочется. Уже который год, с началом финансового краха, душа у него не лежала к расчетам с авторами. Мне деньги, вам слава – таков был принцип.
Навязывался же принцип разными методами, и все были отработанные. Самый штатный метод и, видимо, зарекомендовавший себя, опирался на чужое безволие, на всеобщее нежелание портить отношения. В конце концов, речь шла не о таких высоких гонорарах, которые могли бы сказаться на достатке. Получение гонорара оставалось скорее делом принципа, но уже другого. И уж так сложилось в издательском мире (не стоит путать его с книжным), причем повсеместно, что предложение всегда превышает спрос. Поэтому любой самый бесчестный, самый вороватый и зарвавшийся издатель оказывается всегда честнее, чем жульничающий автор. Жульничество автора всегда сводится к одному и тому же грубому противовесу: либо он грешит плагиатом, либо сам автор – бездарность. И даже непонятно что хуже. Сыграть на этом может кто угодно. Поэтому автор и оказывается в самой невыгодной позиции. Он фактически лишен возможности отстаивать свои права, в том числе и имущественные, пока не стал знаменитостью. Но это в теории. А на деле в недобросовестности можно обвинить любого пишущего человека. Доказательств никто здесь не требует. В результате – заведомое бесправие.
Расхлебывать приходилось всем вместе. Выбирая меньшее из зол, не очень успешный автор, вроде меня, всегда предпочтет просто продолжать печататься, получая за свой труд копейки или не получая вообще ничего, и ждать своего часа, когда гонорары увеличатся до разумных сумм, когда будет смысл добиваться выплат. Это разумнее, чем идти к другому издателю и начинать отношения с нуля, как правило точно такие же. И это тем более абсурдно, когда понимаешь, что все они прошли одну и ту же школу и лакомятся из той же миски, если не пошли на картельный сговор.
В отличие от большинства, я всегда предпочитал отстаивать принцип. Тем самым я заставлял себя уважать. Впрочем, еще больше раздражал. Ведь на принципы можно отвечать только принципами. А что делать, когда их нет вообще? При любом раскладе, как теперь говорят и пишут, имея в виду, конечно не колоду карт для игры в покер, чувство собственного достоинства представлялось мне отправной точкой. Не будь ее – отношения с N. N. просто бы прекратились.
