Буря перед бурей. История падения Римской республики

Поскольку все эти сражения и осады длились долгие месяцы и годы, к реорганизации старого Пергамского царства и созданию на его месте новой провинции Азия римляне приступили лишь в 129 г. до н. э. Для контроля над всеми предусмотренными процедурами сенат отправил Мания Аквилия с комиссией из десяти человек. Но Аквилий своим характером снискал себе дурную репутацию. Поскольку отдельные города все еще противились римской оккупации, он, не желая терять времени на операции по зачистке, обратился «к порочной практике отравления источников»[56], чтобы поставить последние очаги сопротивления на колени. Этот метод вряд ли можно отнести к инструментам почетного завоевания.

Но поскольку Рим теперь твердо взял бразды правления в свои руки, провинцию Азия Аквилий и новое сенатское посольство усмирили. Однако процесс ее организации затянулся, ведь послам необходимо было определить границы между царскими владениями и городами, которые, по завещанию Атталы, должны были остаться вольными. Первым полагалось стать общественными землями, управляемыми государством, в то время как вторые подлежали освобождению от уплаты податей. Когда определение границ было завершено, Аквилий решил воспользоваться возможностью, чтобы немного заработать на стороне. В награду за помощь в обуздании Аристоника, он за взятки отдал царям соседних стран прибыльные территории. В частности, Аквилий подарил царю Митридату V Понтийскому Фригийское царство, совершив подозрительную сделку, которую впоследствии будут оспаривать даже после смены поколений.

Но поскольку Азия, наконец, вошла в римскую овчарню, республике вскоре пришлось стать свидетельницей поступления в Италию новых огромных богатств. Азия стала гораздо более доходным имперским владением; как в частный, так и в общественный сектор из нее потекли деньги, еще больше усиливая растущее неравенство, и без того уже подрывавшее стабильность республики.

Книги по истории преисполнены именами видных римских политиков и военачальников, по той простой причине, что именно о них писали историки из числа их соотечественников – создавая впечатление, что все без исключения римляне были интриганами, жаждавшими триумфа. В действительности же огромное количество состоятельных римских граждан не проявляли ни малейшего интереса к безумным махинациям, преследовавшим цель отхватить консульскую должность и добиться триумфа, которые без остатка поглотили прославленные знатные дома. А поскольку заниматься коммерцией членам сената запрещалось, у далеких от политики богачей оставалась масса возможностей заняться в растущей империи бизнесом и нажить колоссальный капитал, избегая пафоса высокой политики.

Семьи сторонившихся политики богачей в Риме относили к классу эквитов. Изначально так называли тех, кто был достаточно богат, чтобы снарядить в поход боевого коня и затем снабжать его всем необходимым. На заре Рима это позволяло влиться в ряды кавалерии, откуда и название «эквиты» (в переводе с латыни equites означает «конница»). Но во времена Гракхов к числу эквитов, в общем случае, относили сословие семей, состояние которых превышало четыре тысячи сестерциев. С технической точки зрения их было бы корректно назвать «средним классом» Рима – со своими накоплениями они занимали промежуточное положение между сенаторами-олигархами и массой зажиточных крестьян. А поскольку капиталы эквитов были весьма значительными, они входили в экономическую элиту.

На пересечении частного и государственного секторов располагалась особая группа эквитов, которых называли publicani, т. е. «публиканами». Республике приходилось выполнять множество обязательств – от оснащения всем необходимым армий до содержания храмов, строительства дорог и акведуков. А поскольку сенаторам путь в коммерцию был заказан, кому-то приходилось заниматься вопросами логистики. Первый подписанный публиканом договор был предельно прост: кормить священных гусей – особую стаю птиц, которым, как полагали суеверные римляне, покровительствовали боги. Однако к моменту начала Пунических войн публиканы решали уже значительную часть государственных вопросов. Легионам, которые насчитывали почти пятьдесят тысяч человек, постоянно требовались обувь, туники, лошади, попоны, оружие. В одном из заказов значились 6000 тог, 30 000 туник и 200 нумидийских лошадей, причем все это следовало доставить в Македонию. Этим надо было кому-то заниматься. Такие люди покупали доли в предприятиях, а затем отстаивали на аукционах право выполнить тот или иной заказ. По мере того, как республиканская империя углублялась и ширилась – прибыли от выполнения государственных контрактов были просто огромные, – капиталы ряда публиканов превышали даже состояния некоторых мелких сенаторов.

Выгоднее всего было управлять принадлежавшими государству копями. Первые копи перешли под контроль римского государства во время Пунических войн после того, как Рим вытеснил из Испании Карфаген. Обнаружив, что карфагеняне открыли богатые залежи серебра, римляне объявили эти копи общественными землями, принадлежавшими государству. Каждые пять лет контракты на эксплуатацию этих копей выставлялись на аукцион, и, хотя истинные цифры представить очень трудно, прибыли превышали доходы от любых операций, которыми когда-либо приходилось заниматься римлянам. Условия труда на этих копях были ужасны. Диодор писал, что рабы «день и ночь истощали в рудниках под землей свои тела… умирая в больших количествах от невероятных мук, которые им приходилось терпеть… Ведь в их трудах не разрешалось ни отдохнуть, ни сделать передышку, и они, принуждаемые ударами надзирателей, терпели свое бедственное положение, проводили свою жизнь столь ужасным образом»[57]. Работа несла погибель, но прибыли были баснословные.

Вторыми по уровню доходов значились контракты на сбор податей. Напрямую римские наместники в провинциях подати не собирали. Вместо этого вкладчики из числа публиканов образовывали предприятия и покупали пятилетние контракты, предлагая внушительные суммы наличными за право собирать то, что принадлежало Риму. Разница между этими суммами и тем, что им удавалось собрать, и составляла их прибыль. Созданная ими система так и напрашивалась на злоупотребления, ведь публиканы располагали полным арсеналом средств, которые позволяли им выбить как можно больше средств – больше даже положенного по закону. Поскольку контроль в провинциях был ограничен, сборщики податей из числа публиканов вскоре снискали себе дурную славу – там, где они появлялись, больше не было ни закона, ни свободы. Но, несмотря на репутацию невероятно алчных скупцов, публиканы по-прежнему оставались единственной прослойкой, которая в действительности могла нести на себе бремя имперской логистики. И раз в республике не было действенной бюрократии, этим кому-то приходилось заниматься.

Бурное развитие этих корпораций публиканов отнюдь не приводило сенат в восторг. Самим сенаторам запрещалось участвовать в бизнесе, поэтому они, считая коммерцию ниже достоинства уважаемого человека, не доверяли публиканам, считая их алчными паразитами. После завоевания Македонии в 168 г. до н. э. сенат преднамеренно вывел обширные копи, леса и инфраструктуру этого края из зоны действия публиканов. Это была осознанная попытка воспрепятствовать дальнейшему укреплению господства публиканов, но так продолжалось недолго. Пять лет спустя провинцию все равно открыли и из нее полились деньги. После этого, куда бы ни отправился Рим, вслед за ним неизменно следовали публиканы. А их поведение в богатой провинции Азия впоследствии стало одной из дополнительных причин грядущего конфликта.

Пока Азия демонстрировала себя главным источником конфликта за пределами Рима, работа земельной комиссии, которая выявляла в общественно-политическом ландшафте Италии все больше скрытых проблем, сеяла семена еще более масштабных противоречий внутри него самого.

Во II веке до н. э. Италия представляла собой не единое государство, а скорее пеструю конфедерацию городов, каждый из которых обладал собственными общественными и политическими правами, в зависимости от того, как и когда ему пришлось оказаться под покровительством Рима. Верхушку иерархии правового положения жителей занимали, конечно же, римляне, в полной мере обладавшие римским гражданством. Никакого имущественного ценза, чтобы быть гражданином, не существовало – и богатейший сенатор и нищий обладали совершенно одинаковыми правами гражданства, которые, взятые вместе, составляли их libertas, т. е. гражданские свободы. Главными из этих свобод считались право голосования и право на защиту от произвола высших чиновников.

Ступенькой ниже от полноправных римских граждан, в иерархии правового положения жителей располагались общины или отдельные лица, которые обладали так называемым Латинским правом. После односторонней аннексии Лация в 338 г. до н. э. сенат не стал предоставлять своим новым жителям в полном объеме гражданство, вместо этого наделил рядом прав, позволявших им строить свою жизнь почти на тех же принципах, что и истинные римляне. Латиняне могли вступать в брак, подписывать договоры и затевать земельные тяжбы с полноправными римскими гражданами. У них даже было право голоса в комиции, хотя сенат сделал все, чтобы его ограничить: всех латинян собрали в одну-единственную из тридцати пяти голосовавших триб.

Со временем концепция Латинского права вышла за свои первоначальные этнические рамки. Когда Рим стал учреждать по всей Италии свои колонии, колонистов свели до ранга жителей, обладавших лишь Латинским правом, взамен предоставив бесплатный земельный надел и место во вновь образованной провинции. Отдельные обитатели Италии тоже могли удостоиться Латинского права особым постановлением сената или высшего магистрата – зачастую в награду за доблесть, проявленную на поле боя, или же за исключительные услуги, оказанные Риму. Вскоре Латинское право стало признаком не столько этнической, сколько социальной принадлежности.

Наконец, в самом низу иерархии располагались foederati или socii, в совокупности известные как «союзники». Распространив свое влияние на всю Италию, Рим заставил покоренные города и народы подписать с ним договоры о взаимопомощи, обязывавшие обе стороны защищать друг друга. Однако формально эти побежденные города избежали аннексии, оставшись единственно «союзниками» Рима. Большинство жителей Италии были лишь союзниками, обладавшими ограниченными гражданскими и политическими правами. С другой стороны, и ответственность на них возлагалась не такая уж большая. Рим не требовал от них регулярной выплаты податей, а право управлять своими городами предоставлял местным магистратам. Он настаивал только на одном – чтобы они предоставляли солдат для пополнения легионов. Такие иерархические, конфедеративные отношения, определявшие римскую Италию, работали более-менее терпимо в течение двух столетий. Но на горизонте уже маячил их конец.

К 129 г. до н. э. из первоначального состава земельной комиссии остался лишь один юный Гай Гракх. Тиберий погиб на Капитолийском холме, а его преемника Муциана убили в Азии. Место последнего занял Марк Фульвий Флакк, тот самый друг семьи Гракхов, который помог отослать из Рима ненавистного Назику. Теперь, когда ему перевалило далеко за тридцать, Флакк, став членом земельной комиссии, усиленно готовился выставить свою кандидатуру на выборах консула. Затем в 129 г. до н. э. умер старый сенатский принцепс Клавдий и его заменил Гай Папирий Карбон – трибун, внесший в 131 г. до н. э. законопроект о тайном голосовании и схлестнувшийся с Эмилианом в вопросе о легитимности насильственной смерти Тиберия. Поэтому дело, в котором фракцию Гракхов когда-то обошли видные политические деятели постарше, теперь оказалось в руках молодых отчаянных голов.

Проблема обновленной земельной комиссии заключалась в том, что все общественные земельные участки, которые можно было без труда выявить и поделить, уже были выявлены и поделены. Оставались лишь спорные владения. В каждом случае, когда вокруг межи разгорался конфликт, комиссии, чтобы оценить притязания сторон, приходилось проводить тщательнейшее расследование. Если хозяева не могли предъявить правовые акты на владение, а продавцы представить доказательства получения денег, процесс практически замирал. Нередко обе стороны демонстрировали враждебность, и тогда работа комиссии существенно замедлялась.

Больше всего враждебность порождали границы между римскими общественными землями и участками в собственности итальянских союзников. Отделить ager publicus, которые принадлежали сенату и народу Рима, от территорий города-союзника было практически невозможно. Состоятельные италики с тем же рвением, что и их римские собратья, присоединяли общественные земли к своим угодьям, в то время как бедным пастухам оставалось довольствоваться прокормом стад своего скота на общественных землях. Появление членов римской земельной комиссии, выискивавших участки для конфискации, грозило урезать очень многим источники существования, но италикам, не способным самостоятельно постоять за себя в римском судопроизводстве, для отстаивания своих интересов требовался покровитель в Риме. Такого покровителя они нашли в лице Сципиона Эмилиана, который на тот момент опять вышел на сцену, дабы совершить последний акт своей долгой, легендарной карьеры.

Вступая в борьбу на стороне италиков, Эмилиан руководствовался различными и далеко не всегда благородными резонами. Во-первых, это в огромной степени повышало его престиж. На фоне аристократического презрения, которое он продемонстрировал к судьбе Тиберия, простой люд от него отвернулся, поэтому теперь он занял новую позицию, позволявшую ему расширить базу политической поддержки. Во-вторых, выступая против земельной комиссии, Эмилиан рассчитывал помириться с коллегами по сенату. Он всю свою жизнь в грош не ставил все их традиции, но если бы ему удалось уничтожить презренную аграрную комиссию, они отплатили бы ему немалой толикой доброжелательности. Наконец, сенат мог продемонстрировать коллективное желание хотя бы для виду принять жалобы италиков всерьез. К полной интеграции Италии он не стремился, но выказывая по отношении к ее жителям симпатию, мог заручиться их поддержкой, чтобы навсегда избавиться от призывов к более радикальным реформам.

В 129 г. до н. э. Эмилиан произнес в сенате речь, утверждая, что члены комиссии нарушали заключенные соглашения, а поскольку границы с союзниками представляли собой вопрос внешней, а не внутренней политики, то споры между комиссией и италиками полагалось разбирать консулу. Сенат согласился и принял в поддержку рекомендаций Эмилиана соответствующее постановление. Оно не обладало прямой силой закона, однако на тот момент, когда в комиссии заправляли трое относительно молодых политиков, вес мнения сената одержал верх. А поскольку к тому времени почти все доступные земли граничили с владениями италиков, из-за постановления сената работу аграрной комиссии пришлось остановить, хотя и со скрипом. Формально распускать ее никто не стал, но ее способность действовать самым роковым образом урезали до предела.

После этого Эмилиан перенес дебаты на форум, разглагольствуя перед толпой и пытаясь заложить фундамент для значительного пересмотра, а то и полной отмены Lex Agraria. Но его и на этот раз встретил plebs urbana, в ярости от того, что он принял сторону италиков. Послышались крики, что Эмилиан «решил полностью отменить закон Гракха и с этой целью намеревался разжечь вооруженный конфликт, чтобы затем устроить кровавое побоище»[58]. Вскоре и без того высокий градус враждебности толпы повысился еще больше, из толпы стали доноситься крики «Убить тирана!». Но Эмилиан проявил твердость и сказал: «Вполне естественно, что те, кто враждебно настроен к нашей стране, хотят сначала покончить со мной; потому как невозможно, чтобы пал Рим, пока стоит Сципион; как невозможно Сципиону жить, когда падет Рим»[59]. Но хотя он чуть ли не бросил толпе вызов, провоцируя ее атаковать, ничего такого не последовало и по окончании дебатов друзья проводили его домой.

Когда они убедились, что дома он в полной безопасности, Эмилиан сказал им, что планирует провести вечер за работой над важной речью, которую ему предстоит произнести на следующий день. Но наутро Эмилиан из дома так и не вышел. Сципион Эмилиан умер на пике своей политической карьеры в возрасте пятидесяти шести лет.

В атмосфере, окружавшей его внезапную смерть, не заподозрить ее насильственный характер было невозможно. С течением лет в список подозреваемых вошла вся семья Гракхов: Гай, его сестра Семпрония, а также их мать Корнелия Африкана. У всех троих были веские причины считать бывшего родственника врагом. В то же время под подозрение попали и двое других членов земельной комиссии, Флакк и Карбон, потому как и у того и у другого, в прошлом с Эмилианом были стычки. Но по какой-то причине сенат не проявил особого интереса к этому делу и не стал копать глубоко: «Хотя он (Эмилиан) был и великий человек, расследование причин его смерти не проводилось»[60]. Вполне возможно, что Эмилиан умер естественной смертью, а время его кончины было просто совпадением. Этого нам уже никогда не узнать.

Легендарная, содержавшая в себе множество противоречий карьера Публия Сципиона Эмилиана послужила образцом для подражания будущим поколениям римлян. Он воплощал собой новый дух и новое осмысление значения слова «римлянин». Эмилиан принял для себя греческую философию и чувствовал себя комфортно в роскошном окружении. Эта новая порода римской знати ненавидела старых ворчунов, таких как Катон Старший, и не видела причин отказываться от хорошего вина и элегантного разговора. С течением лет мировоззрение Сципиана и его близкого круга возобладало в среде высшей римской знати, которая вскоре стала отправлять своих сыновей в Грецию как нечто само собой разумеющееся. Эмилиан даже ввел в привычку ежедневно брить лицо, что для римской аристократии стало стандартом на следующие триста лет. На политическом фронте Эмилиан придумал механизм использования комиция для преодоления неудобных препятствий. За свою карьеру этот человек дважды становился консулом, причем оба раза особым решением Народного собрания. В качестве консула он командовал легионами в двух войнах, причем и в первый, и во второй раз получал это назначение не жеребьевкой, а специальным голосованием комиция. Это был яркий пример, который взяли на вооружение представители всех будущих династий на позднем этапе существования Римской республики. Комиций обладал невероятным могуществом – голос объединенного народа мог возобладать в любом вопросе. И человек, контролировавший это Народное собрание, мог делать что угодно.

Кроме того, Эмилиан создал опасный прецедент, использовав огромное полчище своих клиентов для создания личного легиона. В эпоху, раздираемую ожесточенными баталиями по поводу мобилизации, Эмилиан без труда собрал войско, чтобы завоевать Нуманцию, – призвав своих людей отплатить за оказанные когда-то им самим услуги и выполнить данные в свое время обязательства, он набрал целых шестьдесят тысяч человек. Он представлял собой живое доказательство того, на что способен харизматичный генерал с хорошими связями. И Марий, и Сулла, и Цезарь в своей деятельности руководствовались теми же базовыми принципами, что и Эмилиан: собрать личную армию, а затем использовать Народное собрание, чтобы в законодательном порядке предать оппонентов забвению.

Но хотя его карьера была обращена в грядущее, сам Эмилиан покинул этот мир как анахронизм. Будущее определяли отнюдь не благородные принцы, днем правившие миром, а вечером устраивавшие дебаты по вопросам греческой философии. В нем правили люди куда более жесткие. Публиканы-дельцы гнали корабль империи к берегам их собственных прибылей. У обнищавших крестьян отнимали их земли. Городские ремесленники периодически сталкивались с нехваткой хлеба. Итальянские союзники досадовали на недостаток гражданских прав. Тысячи рабов постоянно находились на грани бунта. Следующее поколение предстояло определять тем, кто попытается обуздать эти силы, чтобы держать под контролем республику. Но как отмечал сам Эмилиан, «те, кто навел внешний лоск для политической конкуренции или гонки за славой, будто актеры на сцене, в обязательном порядке пожалеют о своих поступках, ведь им придется либо прислуживать тем, кем они предполагали править, либо оскорблять тех, кому им хотелось понравиться»[61].