– Как это произошло с тобой?
– Я споткнулась о кресло и, кажется, ударилась об угол стола,– слабо проговорила я.– А то, что вы сказали моему отцу, это очень страшно?
Врач опустил глаза и как-то грустно вздохнул.
– Ты все слышала… Для жизни это нисколько не опасно.
Я почувствовала, что он что-то не договаривает. Про какие-то торги, про комиссию… Я слышала, что все это как-то связано с будущим женщин и мужчин, но нам никто не рассказывал этого в школе. Это касалось взрослых… А для всех я еще ребенок…
– Но ведь это заживет?– спросила я.– Кожа всегда заживает…
Врач выпрямился и прищурился.
– И часто твоей коже приходится заживать?
– А разве у вас не так?– сделала я удивленные глаза. Но намек поняла. Однако не могу рассказать ему правду: если он заявит на моего брата, тот будет мстить мне с еще большей яростью.
Врач прищурился, некоторое время смотрел на меня неотрывно, я – на него, а потом сказал:
– Ты права, это всего лишь кожа. Заживет. Постарайся быть осторожней…
Но ему было грустно. Я благодарно кивнула.
– Я еще немного понаблюдаю за тобой, а потом отпущу. Придешь завтра на осмотр, хорошо?
Кивок.
– Ты не любишь говорить, да?– грустно улыбнулся он.
– Когда это важно и есть о чем,– ответила я и мельком взглянула на него. Он снова внимательно рассматривал меня.
– У нас с тобой еще пара часов, можем поговорить о чем-нибудь важном,– предложил врач.
«Зачем он хочет со мной говорить?»– недоуменно сдвинула брови я.
– Разве вам не надо работать?
– На эти два часа – ты моя работа,– развел руками он, а потом вдруг вскинул указательный палец вверх и сказал:– Дай мне минутку…– и вышел из кабинета.
Я поерзала под ремнями, посмотрела на свои руки, легонько коснулась того, что было на моем носу, и снова посмотрела на дверь.
– С днем рождения, Саша!
Врач вошел в кабинет и протянул мне яркий зеленый пакетик с фруктовым пюре.
И вдруг я ощутила, как внутри вспыхнул свет, и бутоны распустились красными, желтыми, розовыми лепестками, будто и не умирали. Он – первый, кто сегодня поздравил меня с днем рождения. И, похоже, единственный…
Я облизнула сухие губы и с досадой проговорила:
– Но я не могу есть, у меня нос болит…
– А ты ешь ртом,– засмеялся Джон Саманти.– Вот тебе трубочка. Ты ничем себе не навредишь.
Я потянулась и приняла пакетик. Попыталась улыбнуться в благодарность, но губы не слушались, поэтому просто кивнула.
– Может, тебе что-то нужно, чего ты не можешь получить в другом месте?– неожиданно спросил врач.
Я подняла голову и замерла взглядом на этом необычном человеке.
Он снова смотрел на меня странно. Но мне нравился его взгляд. От него шло тепло, оранжевые лучи света, а вокруг все расцветало… Как странно, что он этого не замечал…
Я не знала, как назвать то нужное, в чем нуждалась. Оно слишком большое и кажется абсолютно невозможным… И названия ему нет… Поэтому просто покачала головой.
Врач присел рядом и коснулся моего плеча.
– Саша, жизнь очень длинная и сложная. Сейчас ты маленькая, но тебе придется научиться общаться. Без этого не обойтись…
И сама от себя не ожидая, я произнесла:
– Я хочу узнать все, что есть в медбазе о моей маме. Она ведь умерла здесь?
И вот что я узнала, когда Джон Саманти нашел врача – человека, который принимал роды у Марии Малых…
Мама прибыла на Тоули на последнем сроке беременности и еще на Земле заразилась смертельным вирусом – ЧВ. Она не выжила после родов, даже не успела взять меня на руки. Я едва появилась на свет, и отцу сообщили, что ребенок тоже не выживет. Но мне удалось выжить лишь из-за высокого уровня медицинских технологий в альянсе. Я довольно долго была слабым, болезненным ребенком и вызывала опасения у врачей, что не проживу и года: практически не питалась самостоятельно, все время спала, а если бодрствовала, то беззвучно лежала в колыбели, словно мертвая, ни с кем не контактировала, даже ни на что не реагировала. И вдруг в полтора года резко пошла на поправку…
Уже прошло много лет, как я перестала быть хилым младенцем, но до сих пор меня раз в полгода вызывают на медицинский осмотр. Меня обследует всегда один и тот же врач, хотя я даже не знаю, как его зовут: кладет в большую капсулу для полного сканирования, берет кровь на анализ, а потом вписывает что-то в свой визор и отпускает…
Поэтому я не люблю бывать в медцентре. Но сегодня я впервые взглянула на него с другой стороны. И в этом была заслуга Джона Саманти.
* * *
Мама даже не успела взять меня на руки. Но я часто вижу ее… во снах… и когда думаю о ней. Я ведь вся в нее: рыжая и зеленоглазая, с крупными веснушками по всему телу… А она всегда предстает передо мной в зеленом платье с пышной копной рыжих волос, с такой светлой кожей, что через нее просвечиваются голубые венки. Она тянет ко мне свою хрупкую руку и так ласково улыбается… Лучики света отражаются на ее белоснежных зубах… А когда я касаюсь ее, картинка меркнет, и в глазах темнеет…
Я открыла глаза и перевернулась набок. Что-то не дало повернуть голову нормально, и резкая боль вонзилась прямо в мозг. От испуга я широко раскрыла глаза и вскочила с постели. Все лицо ужасно болело.
«Что со мной?!»
Постепенно вспомнила, что случилось. Вчера днем отец привел меня из медцентра и по велению врача зарегистрировал разрешение не появляться в школе несколько дней.
Морщась от боли, я прошла к зеркалу и взглянула на себя. И чуть не села на пол от ужаса. Это было не лицо, а нечто сине-фиолетовое, местами жутко желтое. Толком и глаз не видно. Нос, рот и щеки – все сравнялось.
Джон Саманти упоминал о сильном отеке, но я не думала, что буду выглядеть настолько уродливо. Я даже не узнала себя.
– Сашка, просыпайся, одевайся… Отнесешь готовые коммуникаторы в Торго,– услышала я голос отца и резкий хлопок в дверь.
«Как же я выйду на улицу в таком виде?!»– оглянулась я.
Он спустился вниз, а я села на пол перед зеркалом и с неверием смотрела в две маленькие щелки, когда-то бывшими большими зелеными глазами. Так сидела в комнате до тех пор, пока не распахнулась дверь и не вошел отец.
