«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Магадан. Сентябрь 1949 г.[74]

Васенька!

Принеси мне серое ватное одеяло, две кофточки (отдай сначала в стирку, они в грязном белье), две простыни, две смены белья <…>, маленькую подушку и наволочку к ней и зеленую вязаную кофту. Еще пара 2 простых чулок. Умоляю – учись хорошо, будь деловитым и умным.

Крепко целую.

Мама

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Магадан. 11 мая 1957 г.

Дорогой Васенька!

Получила твое письмо за двойной подписью.

Очень благодарю за внимание, хотя, говоря между нами, прекрасно понимаю, сколько красноречия потратила тетя Наташа[75], пока оное письмо появилось на свет. Досадно, что фотографии вы мне так и не присылаете. А ведь еще неизвестно, увидимся ли мы в июне – июле. Мы сейчас думаем сначала поехать во Львов, к Юле[76], посмотреть там обстановку, а уже после окончания фестиваля – в Москву и Л-град. В такую толчею соваться не хотим, да и Львов надо посмотреть. Юля так соблазнительно его описывает что, м.б., и есть смысл поселиться там. Ведь под Л-дом дачи страшно дороги, да и с пропиской такая морока.

Моя первомайская телеграмма, посланная тебе в Вознесенье, вернулась обратно с пометкой: «Телеграмма №… Вознесенье, врачу Алексееву (!) не доставлена, адресат не найден». И хотя мне было ясно, что трудновато найти Аксенова под именем Алексеева, но остался от этого какой-то неприятный осадок.

В связи с получением при будущем отъезде путевки на курорт (хочу на сентябрь попасть в Кисловодск) я впервые за все годы Колымской жизни была вынуждена пройти все медицинские круги Дантова ада. (Ты читал в «Лит. газ» фельетон «Бабуся выжила»?) И вот в моих руках курортная карта, из которой я узнаю, что у меня, во-первых, гипертония (150/95), чего я никогда не подозревала, затем сердце слишком расширено влево, пульсация учащенная и т. д. Диагноз – миокардио-дистрофия, неврастения на фоне переутомления. Действительно, у меня нынче такие жуткие отеки на ногах, такая отдышка и боли в области сердца, каких еще никогда не было.

Ну ладно, это тема стариковская и скучная.

<…>

Почему ты ни слова не пишешь о своей лечащей и административной деятельности? Неужели ты по-прежнему не интересуешься ею? Есть ли там, в Вознесенье, хорошие книги? Следишь ли за толстыми журналами? Я читаю в «Н. мире» эмигрантские мемуары Любимова[77]. Интересно. Кончила Фейхтвангера «Братья Лаутензак»! Очень нравится. Как глубоко и страшно! Ни один из богов современной поэзии – ни Мартынов, ни Слуцкий – за сердце меня не берет. А тебя?

Если ты ответишь сразу, то письмо еще застанет меня в М.

Целую тебя и Киру.

Мама.

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Львов. 28 января 1958 г.

Дорогие Кирочка и Васенька!

Слава Богу, что все обошлось благополучно. Я всю дорогу не могла заснуть, мне все казалось, что Кира серьезно пострадала, т. к. я видела в окно ее распустившиеся волосы и страшно испуганное, страдальческое лицо.

Как это могло случиться, что мы так заболтались и не слышали предупреждения! Соседи говорили потом, что было двукратное предупреждение всем провожающим выйти из вагона. Ну, слава Богу, все обошлось.

Рада, что сессия, наконец, закончена и надеюсь, что вы сейчас хорошо отдыхаете. Посылаю просимые рецепты. Тот, что по-русски, – в гомеопатическую аптеку, тот, что по-латыни, – в обычную.

Вася, ты спрашиваешь, почему я не пишу. Потому что у нас страшные квартирные неприятности, такие серьезные и так на меня действующие, что я просто боюсь, как бы у меня инфаркт не получился, до того нервничаю и такие у меня боли бывают в сердце. И за Антона боюсь в том же смысле. Кратко говоря, мы стали жертвой обычного в этом проклятом воровском городе обмана. Я рассказывала, что мы сняли комнату у слепой и заплатили ей за год вперед, что составило из расчета 300 р. в м-ц солидную сумму в четыре с половиной тыс. Кроме того, мы сделали на свой счет ремонт, да еще и оплачиваем все: и квартплату, и газ, и свет – не только за себя, но и за нее.

Все это мы делали, поддавшись ее обещанию уехать к мужу в Киев, где у них строится собственный дом. Они оказались негодяями, и, так как мы не взяли у них никаких расписок, то они утверждают теперь, что ничего, кроме жактовской квартплаты, от нас не получали. Потихоньку прописали сына, и теперь добиваются нашего выселения. Добиваются и через официальные каналы, и путем так называемого «выживания», вплоть до того, что закрыли свою проходную комнату, и нам приходится за водой и в уборную спускаться с 4-го этажа вниз и потом опять подыматься с ведром на четвертый этаж. Можете себе представить самочувствие. Дни проходят в бесконечном хождении по канцеляриям, причем очень трудно доказать ее подлость. То, что она слепая, вызывает сочувствие, никто не верит, что слепая может заниматься такими махинациями. Но она столько же подла, сколько слепа. Кроме того, ею пользуются как орудием ее сын – только что прибывший из лагеря уголовник – и муж, по-видимому, тоже большой жулик.

Они сейчас добиваются нашего отъезда, а затем в уже в чистую, отремонтированную нами квартиру будут вселять новых дурачков, которые, так же, как мы, поддадутся на этот наглый обман.

Вот какие дела! Мы на это потратили больше восьми тысяч и кучу нервов. А сейчас у меня такое отвратительное настроение в связи с этим, что и весь Львов мне уже не мил, особенно после Москвы. Конечно, если бы в момент отъезда из Магадана я знала, что ты, Вася, устроишься в Москве, я бы не поехала во Львов, а всеми правдами и неправдами стремилась бы в Подмосковье, если уж не в Москву. А теперь большая половина денег уже истрачена, а угла своего все нет. <…>

В связи с этим делом никуда не ходим, только один раз была в кино, смотрели «Под властью золота»[78]. В широкоэкранном идет новый французский фильм с Ф. Жераром[79], но не достанешь билетов. Да и настроение ужасное, не до этого.

Ну, будьте здоровы и счастливы. Вася, смотри, будь осторожен с туберкулезными и с электричкой.

Передайте наш горячий привет Берте Ионовне[80]. Как у нее служебные дела? Такой же горячий привет и Белле Павловне[81]. А. Я. очень рад, что ей лучше. <…>

Всего лучшего.

Целую.

Мама

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Львов. 11 февраля 1958 г.

Дорогой Васька!

Получила твое письмо, из которого вижу, что наши мысли – насчет покупки половины дачи или установки финского домика на участке на твое имя – абсолютно совпали.

Я хочу сделать это даже в том случае, если бы львовский квартирный конфликт разрешился в нашу пользу. Все равно, даже если сейчас и останемся в Львове, то жить здесь до конца жизни я не хочу, хотя бы из-за Тони, которая с украинским сочинением не может поступить ни в одно учебное заведение. До конца семилетки она освобождена от украинского. Вот после окончания семилетки и уедем. Если же решится не в нашу пользу, то уедем нынче же.

Из всех предложенных тобой вариантов, нам больше всего понравился вариант с застройкой участка. Я очень прошу узнать все подробно: какова там природа, расположение участка, сообщение с Москвой (я в Красной Пахре не была). <…>

Мысль о постройке финского домика на участке под Москвой мне и самой приходила в голову. Я даже писала об этом Лиде Ром[82]. В прошлом году она мне указывала одну такую знакомую, у которой нет денег на строительство, но есть участок. Так что, если в Пахре хорошие природные условия и сообщение, то это как раз то, что нам надо. Разузнавай все получше и, когда дело перейдет в конкретную плоскость, я сейчас же приеду. Прояви в этом энергию, Вася. <…>

Крепко целую тебя и Кирочку. Рады ее успеху на вечере.

Привет Берте Ионовне и Белле Павловне.

Твоя мама.

Антон и Тоня всех приветствуют.

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Львов. 6 марта 1958 г.

Дорогой Васенька!

Наконец-то я получила от тебя письмо, а то уж очень волновалась и собиралась телеграфировать. Настроение у меня и так тревожное, потому что за последнее время неприятности сыпятся на меня, как из рога изобилия. После квартирной передряги случилось очень тяжелое происшествие с Антоном. Я кратко сообщала уже вам об этом в писульке к посылочке, которую вы, надеюсь, получили. <…>

Так вот, с Антоном было совсем плохо, я уже не думала, что он выкарабкается. Но, к счастью, на этот раз обошлось.

Я проснулась ночью, точно кто меня толкнул в бок. Это, несомненно, была интуиция. Посмотрела на его диван и вижу – пусто. Я встала с постели, подскочила к дивану, смотрю: лежит без сознания на полу, весь в холодном поту, глаза остекленели, пульса найти не могу. А до этого у него был бронхит, и в результате этого бронхита возникла страшная аритмия, которая меня очень пугает. Это у него третий раз так. Мне показалось, что он уже агонизирует. Я страшно закричала, разбудила Тоню, она – соседей. Скорая явилась на этот раз действительно скоро. Дали камфару, кислород, сердечные. Откачали.

<…> Но меня этот случай так напугал, что теперь каждый раз нервничаю, когда он уходит и задержится или когда один остается дома.

<…> Квартирные дела обстоят неважно. Горисполком, правда, принял решение: обеспечить жильем вне всякой очереди. Но сам ничего не дал, а направил это решение в Красноармейский райсовет, где мы состоим на очереди. А там говорят, что конечно дадут, но когда – сказать трудно, т. к. строительство идет медленно, а все отъезжающие здесь делают разные комбинации с квартирами. Это просто удивительно – до чего в этом городе развито комбинаторство и как эпически спокойно относятся к этому те, кому ведать надлежит.

Утешают, что вот, мол, в апреле-мае начнут снова поляки выезжать в Польшу, так, может быть, что-нибудь…

Наши жулики сидят, пришипились…[83] Каждый день ждем от них каких-нибудь новых эксцессов, что тоже страшно нервирует.

Из твоего письма видно, что с Пахрой может что-то выйти, я очень хочу этого, да и Антон начал склоняться к тому, что надо перебазироваться на Подмосковье. Напиши мне, как только вопрос с участком перейдет в практическую плоскость. Я сейчас же тогда приеду. Ты пишешь, что у А. Н. пока ничего нет на примете[84]. Это в смысле готового. Ну а насчет финского домика как? Это мне больше всего нравится.

Вася! В Ховрино, по Ленинградской дороге, живет одна моя быв. коллега по Колыме – Виноградова Анна Львовна. Женщина довольно малоинтересная во всех отношениях, кроме одного: ее муж имеет какое-то отношение к заводу финских домиков, выпускаемых в Ховрино. Он же и берется устанавливать их. Она мне говорила об этом в 56 г. Может быть, если вопрос с участком станет в конкретную плоскость, ты не поленишься в воскресенье съездить к ней, представиться, что ты мой сын, и поговорить с ней насчет возможности достать и установить нам такой домик, ну с соответствующей выгодой для них, конечно. Она мне в 56 г. говорила, что это не невозможно. Я напишу ей сама, но гораздо лучше живая беседа. Сообщаю тебе ее адрес: Ново-Ховрино, электричка с Ленинградского вокзала, 25 минут, ул. Карла Маркса, дом 2/4, Анна Львовна Виноградова.

Да, впечатление у меня от статей в «Литературке» точно такое же, как у тебя. Да, кстати, хочу тебя попросить вот о чем. Гертруда прислала мне из Берлина свою рукопись. Называется «Студенческие годы». Мемуарного типа, со многими философскими и лирическими отступлениями. Довольно интересно. Дается студенческий быт Берлинского университета 20-х гг. периода инфляции и послеверсальских времен…[85]

Василий Аксенов – Евгении Гинзбург

Москва. Март (после 6) 1958 г.

Дорогая мамочка!

Опять с некоторым опозданием отвечаю на твое письмо. Нас здесь очень обеспокоило твое сообщение о болезни А. Я., которое было в посылке. Очень хорошо, что все кончилось благополучно.

Подарок твой был изумительным. Кирка очень тронута и горячо тебя благодарит. Как удалось простое фото сделать цветным? Это, видно, какой-то особый львовский промысел <…>.

Значит, у вас пока с жильем поспокойней? Женщина из Кр. Пахры не давала о себе знать. Но я продолжаю параллельные усилия. Ходил в райисполком и басом требовал себе участок, упирая на предвыборное выступление Н. С. Хрущева, где он призывает поощрять индивидуальных застройщиков. Но в райисполкоме дают участки только под сады, а под кап. строительство распределяет участки особое областное бюро. Говорят, что ходить туда дело гиблое, т. к. если и получишь участок, то у черта на куличиках. Ведь вблизи Москвы век уже давно застроено. <…>

Относительно мемуаров Гертруды мы осведомились у Ольги Павловны[86] <…>. Она советует послать в журнал «Молодая гвардия», именно в журнал, а не в издательство, если это интересная художественная вещь.

Ты спрашиваешь, продолжаю ли свои писания. В том-то и дело, что никак не могу избавиться от этой пагубной страстишки. Ей отдаю редкие минуты вдохновения и прилива творческой энергии. Недавно закончил рассказ «Механик с „Гамлета“».[87] Основан он на жизненном материале – ленинградские портовые впечатления. Та же Ольга Павловна посоветовала послать его в ростовский журнал «Дон». На днях думаю это сделать. В последние дни опустился даже до стихов. Все это я проделываю на дежурствах – сейчас у меня 8 дежурств, т. к. прибавили ¼ ставки. Худ. литературу читаю в основном в электричках. Недавно прочел два рассказа Мориака[88] – «Дорога в никуда» и «Клубок змей». Очень интересно впервые прочесть вещи, где так умно, страстно и тонко средствами высокой художественности проповедуется христианская идея в лучшем смысле этого слова. Вышли эти книги в серии «Зарубежный роман ХХ века». Дешевое издание. <…>

В остальном все по-старому. Езжу в свою чахотку, лечу. Обещают перевести в аналогичное заведение поближе. Сама работа мне нравится, но надоело ездить до черта.

11 марта мы с Кирой отметили годовщину нашей свадьбы. Ужинали в «Метрополе». Как быстро прошел год!

Мамочка, жду от тебя писем. Крепко целую. Привет и поцелуй А.Я. и Антонине.

Твой сын.

Василий Аксенов – Евгении Гинзбург

Москва. 22 апреля 1958 г. (?)

Дорогая мамочка!

Не писал тебе, т. к. с участком была до прошлого воскресенья полнейшая неясность. <…>

Сейчас органы местной власти разрешают владельцам участков уступать часть своих земель, если им трудно оплачивать эти земли <…>.

Говорят, что, имея участок, купить такой[89] домик нетрудно. <…>

Берта Ионовна снимает на лето комнату с большой террасой и двумя маленькими комнатушками. Во всех этих апартаментах будет жить одна бабка. Вы могли бы первую часть лета отдыхать там в непосредственной близости от места застройки, т. е. Ильинского. Срочно сообщи свое мнение по этим вопросам, а лучше всего приезжай сама <…>.

Берта Ионовна сегодня приехала из Новосибирска. Она ездила туда для того, чтобы оформиться на работе. Окончательно уедет в начале мая. <…>

Я работаю по-старому, с той лишь разницей, что в последнее время стал больше крутиться среди областного начальства. В ближайшее время обещают перевод. В субботу в обл. тубдиспансере мне сделали интересное предложение перейти на работу в оргметодотдел. Знающие люди говорят, что это просто счастье. Работа эта ни в коей мере не означает отрыва от практической медицины. Наоборот, нужно быть в курсе всего нового, участвовать в конференциях, консультироваться в институте <…>.

Если я соглашусь, то сначала меня на несколько месяцев пошлют на рабочее место в Институт для повышения квалификации <…>.

Засиделся я уже в этой богоугодной здравнице Подмосковья. Сезонка моя кончается, надо кончать и работу здесь. Очень уж противно вокруг страшное жулье. Этот вид воровства (у больных людей) мне совершенно омерзителен. Когда мы встретимся, я тебе порасскажу об этом.

В последние дни случился какой-то проблеск в моих литературных деяниях. Удалось установить контакт с ростовским журналом «Дон». Это новый солидный и толстый орган. Недавно послал туда свой рассказ «Механик с „Гамлета“». Герой рассказа немец, участвовал в 41 году в блокаде Ленинграда. Через 14 лет он попадает сюда в качестве механика торгового судна. Его неудержимо влечет в Петергоф, с которым связаны страшные воспоминания его молодости. В общем, произведение проникнуто антивоенным пафосом. Но есть в нем уязвимое место – немец вспоминает о любви к русской девушке, которая родилась (любовь) на развалинах Петергофа. Именно по этому месту, как я и предполагал, ударили товарищи из «Дона». Они написали, что рассказ произвел на них хорошее впечатление, но что я напрасно поэтизирую любовь советской девушки к солдату вражеской армии, что это порочит советских девушек. Они предложили мне что-нибудь изменить и снова прислать рассказ в исправленном виде. Просили присылать и другие вещи. Вообще, тон письма был деловой и благожелательный. Я еще ни разу таких писем из редакций не получал. Признаюсь, что благородного негодования я не испытал, а, напротив, испытал воодушевление и смело решил кастрировать свой рассказик, если он в этом виде подойдет для «Дона».

Вообще, оживляются мои литературные поползновения.

К сожалению, очень мало остается у меня времени для писаний. Я не могу писать, где придется, мне нужно настроиться на нужный тон и не отвлекаться. Кроме того, существенным препятствием является отсутствие пишущей машинки. У нас есть очень хорошая немецкая портативная машинка, но с латинским шрифтом. Ее можно перековать на русский шрифт, но это стоит примерно 200 рублей, а выкроить эту сумму из своего бюджета мы не можем. Если у тебя есть возможность, мамочка, ассигнуй мне такую сумму, я буду тебе очень благодарен.

23.04. Мамочка! Сегодня Берта Ионовна узнала, что кто-то продает половину дома за 60 т. Считаю, что тебе нужно приехать и самой включиться.

Жду. Целую. Привет от Б. И. и Б. П. Поцелуй от Киры.

Как здоровье Антона Яковлевича?

Твой Васока.

Поздравляем вас всех с 1 мая.

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Львов. 23 апреля 1958 г.

Что-то, милые Кира и Вася, не балуете вы меня своим вниманием. Письмецо от Вас получить не так-то просто. Для этого требуется, по меньшей мере, двунадесятый праздник. Вот и сейчас жду, авось первого мая получу.

На мое последнее письмо ответа нет. А я очень беспокоюсь все время за твое здоровье, Вася. Проверяешься ли ты, не инфицировался ли? Какие перспективы на перемену работы? Кроме того, сейчас очень меня беспокоит, как изменилась ваша жизнь в связи с отъездом Берты Ионовны, если он состоялся. А может быть, к счастью, что-либо в этом направлении изменилось?

Как твои попытки насчет участка в Ильинском? Как Кирина учеба? Как здоровье Беллы Павловны?

У нас с квартирой по-прежнему полная безнадежность, хоть мы и имеем это «особое» постановление. Теперь я окончательно убедилась, что оно является лишь бюрократической отпиской и страховкой для чиновников от обвинений в бездеятельности. Мои московские друзья один за другим получают квартиры в новых комфортабельных домах. Я только за последнее время получила два таких известия и послала два поздравления с новосельем. Такая уж у меня судьба – всю жизнь плясать на чужих свадьбах.

Жизнь течет довольно уныло. Делю свое время между хождением в жилищные органы с высиживанием очередей и хозяйственными делами. Только вечер отводится для чтения и писанины. Недавно получила от магаданского радио письмо с просьбой не забывать их, посылать материалы, интересующие их. С великим удовольствием сделала бы это, но категорически не нахожу здесь материалов, которые могли бы интересовать Магадан.

Здесь в Союзе писателей, оказывается, есть русская секция. Хочу свои воспоминания о рабфаке[90] дать туда на рецензию. Мой предполагаемый московский рецензент Злобин[91] уехал во Францию, так что это дело отложилось на три месяца.

Пишешь ли ты, Вася, что-нибудь и почему не делаешь попыток печатать? Живя в Москве и имея родственников в лит. кругах, ты должен проявлять в этом отношении гораздо большую активность.

<…>

Прочла «Дорогу в никуда», которая понравилась мне меньше, чем «Клубок змей».

Сейчас читаю очерки С. Цвейга о Верхарне, Бальзаке и др.

Наверно, это показатель моего возраста, но я сейчас явно предпочитаю мемуарный жанр, публицистику, лит. критику – самой беллетристике, тем более, что так редко попадается что-либо настоящее.

Вася! Я тебя очень прошу быть поаккуратнее в переписке и не заставлять меня тревожиться зря.

Как живет Майка? Передай ей от меня привет и поцелуй. Целую вас обоих.

Привет Белле Павловне, а, если не уехала Берта Ионовна, то и ей.

Мама.

А. Я. и Тоня кланяются.

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Львов. 17 июня 1958 г.

Дорогой Васенька!

Наконец-то получила твое письмо. Ты пишешь, что от меня долго ничего не было. Это неверно. Я написала сразу, дней через пять, после возвращения. Наташе я, действительно, долго не писала, т. к. при таком настроении нет никакого желания действовать на нервы другим.

А вот от тебя долго не было ответа на мое письмо, и я уже сильно волновалась, как там с твоим переходом на другую работу и с дачными делами. Очень рада, что ты, наконец, развязался с этой работой. Она меня очень угнетала постоянным страхом перед возможностью инфекции. Рада я и тому, что тебе дали эти три месяца усовершенствования. Это во всех отношениях хорошо. И, конечно, надо держать линию на аспирантуру. Литературным занятиям это ничуть не помешает, наоборот, будет давать необходимый жизненный материал.

Наши дела все в том же плачевном состоянии. Все чиновники, ведающие этим делом, категорически заверяют, что мы имеем право, получим и. т. д. и т. п., но дело за малым – в данный момент ничего нет. Все это надоело настолько, что просто жизнь не мила. Ведь каждый день начинается с хождений по этим местам и с унизительных разговоров. <…>

Ты спрашиваешь о планах. Так или иначе, но в начале июля я приеду. Чувствую себя настолько плохо, что отдохнуть обязательно надо, иначе свалюсь!

У меня развилась страшная бессонница. От нее я страдаю, старею, извелась совсем. Как поступить с квартирой, с Тонькой – все это придется решить в последний момент. Послезавтра она должна сдавать экзамен в музыкальную школу. От исхода будет зависеть, как с ней поступить на лето. Везти ее, во всяком случае, никуда не придется, т. к. скоро начнутся, для переэкзаменовочных, занятия в школе. В лучшем случае, может быть, удастся на одну смену в пионерлагерь. <… > Очень прошу тебя – держи меня в курсе всех дел, пиши чаще.

Если решим ехать в Ригу, то я тебе дам телеграмму еще до нашего выезда в Москву, чтобы ты заказал с доставкой на дом билеты Москва – Рига. Ведь сейчас сезон, и достать сразу будет очень трудно.

Сейчас, наверно, у Киры уже все подходит к концу? Ну, молодец она, что сдала французский на 4.

Как с ответом из «Дона»? Написал ли ты им, что этот рассказ уже был у них и получил положительную рецензию? А то ведь он может попасть к другому лицу, и все начнется сначала.

Я по вечерам немного занимаюсь переработкой «Рабфака» и рассчитываю закончить к концу месяца. Но пристроить куда-нибудь вряд ли удастся. Об этом неплохо было написано в фельетоне «Профиль с тремя глазами». Недавно был в «Литературке».

Сегодня ровно год, как мы прибыли во Львов. Результаты самые плачевные. Больше половины денег растрачено, а жилья все еще нет. Да, если бы ты немного раньше переехал в Москву, дело с дачей давно было бы сделано.

Жду быстрого ответа и желаемых сообщений. Крепко целую тебя и Кирочку. Привет бабушке и другим знакомым мне родственникам. Будете писать Б. И.[92] – кланяйтесь от меня. Как она устроилась на новом месте?

Какая погода в Москве? Здесь неплохо. Раза два выезжали на воскресенье в Брюховичи[93].

Мама.