Пушкин, помоги!

Почему русские писатели (никогда больше) не получат Нобелевскую премию?

Недавно я проходил мимо магазина «Библио-Глобус» в Москве. Остановился, чтобы посмотреть на его витрину. Это было как раз в день объявления присуждения Нобелевской премии по литературе и накануне получения Дмитрием Муратовым Нобелевской премии мира.

На этой витрине пять портретов, пять мужчин – нобелевских лауреатов по литературе из России. Бунин, Пастернак, Шолохов, Солженицын, Бродский. Глядя на эти лица, я понял, почему писатели из России больше не получают эту премию. И, возможно, никогда не получат.

Во-первых, чтобы получить Нобелевскую премию по литературе нужно не только писать, но и страдать. Кстати, в соседнем с «Библио-Глобусом» здании на Лубянке как раз в своё время страдали Мандельштам и Солженицын. Итак, важна биография писателя, а не только его тексты. Смотрите сами:

Бунин – эмиграция.

Шолохов – революция и мировая война.

Пастернак – пострадал в результате вручения самой премии.

Солженицын – ГУЛАГ.

Бродский – суд, ссылка и высылка.

Так вот, русские писатели больше не получают Нобелевскую премию, потому что они не страдают и не занимаются темой человеческих страданий. То есть не являются гуманистами. Об этом однажды заявил писатель Виктор Ерофеев:

«Надо сказать, что Нобель изначально хотел давать премию писателям, которые ведут гуманистическое направление. Из-за этого мы, например, оказались без Нобелевки для Набокова, для Борхеса и сегодня совершенно явно проходим мимо писателей, которые могли бы её получить. Мишель Уэльбек (французский писатель, лауреат Гонкуровской премии), к примеру, наверняка никогда её не получит. За то, что он, с точки зрения академиков, антигуманист»[63].

По этой же причине, на взгляд Ерофеева, Нобелевскую премию получила белорусская писательница Светлана Алексиевич, потому что она «настоящий большой гуманист». И Дмитрий Муратов, кстати, тоже.

Итак, русские писатели не страдают. И не пострадают, если им дадут премию. Просто подумайте сами, от чего страдала, например, Людмила Улицкая. А ведь именно она вошла в список основных претендентов на Нобелевскую премию в 2021 году. Но получил её танзанийский писатель Абдулразак Гурна, за «бескомпромиссное и полное сострадания осмысление последствий колониализма на Африканском континенте и его влияния на судьбу беженцев, на их пути между культурами и континентами».

Впрочем, у Улицкой есть одно внелитературное достоинство. Она женщина. Да, это важно в мире «новой этики». Слишком долго Нобелевскую премию (и не только её) получали «белые цисгендерные мужчины».

В конце я хочу составить маленький список писателей-претендентов из России и резюмировать в нём всё сказанное. Подчеркну, что этот список исследует внелитературные факторы и биографию писателя.

Людмила Улицкая:

+ женщина

+ гуманист

– не пострадала от власти

– живёт в комфортных условиях

Виктор Пелевин:

– мужчина

– не гуманист и гомофоб

– не пострадал от власти

– живёт в комфортных условиях

Владимир Сорокин:

– мужчина

– не гуманист

+ имел конфликт с властью (движением «Наши»)

– живёт в комфортных условиях

Виктор Ерофеев:

– мужчина

– не гуманист

+ имел конфликт с властью (закрытие альманаха «Метрополь»)

– живёт в комфортных условиях

Других писателей я пока даже не рассматриваю (Алексей Иванов, Захар Прилепин, Линор Горалик), по ряду причин они не могут рассматриваться в качестве претендентов. Впрочем, серьёзные основания включения в список потенциальных лауреатов имеет писательница Гузель Яхина. Поживём – увидим.

Самая хорошая плохая реклама

Возьмите в руки любой глянцевый журнал. Там, как это принято, тексты колонок чередуются с рекламой. Обычно колонки и реклама стараются не замечать друг друга, как пассажиры в транспор те. На этот раз всё будет иначе. Ведь это текст о рекламе.

Представьте, что персонаж рекламного ролика или картинки вдруг осознал себя и попытался описать мир вокруг. Что же он увидит? Он обнаружит, как мир из рекламы превращается в роман. Или вообразите обратное – персонаж романа вдруг решил что-то прорекламировать. Он увидит обратный процесс: мир начинает уменьшаться как «шагреневая кожа» – в рекламу.

Худшая на свете реклама – это художественное произведение. Возьмём для примера «Анну Каренину». Открываем текст и читаем одно из описаний главной героини: «В этом коротком взгляде Вронский успел заметить сдержанную оживлённость, которая играла в её лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, изгибавшею её румяные губы».

Теперь представим, что Толстой получил заказ написать роман как рекламу помады «для создания эффекта румяных губ». С этой точки зрения каждая сцена должна быть переделана. О чём бы ни говорили герои, они должны перейти к теме румяных губ. Автор должен подчёркивать, что каждое слово слетало именно с них. Диалог между героями необходим, чтобы губы могли порумяниться в нём. Зачем конфликты, зачем страсти, ведь подрумянить губы можно гораздо проще. Ну и совсем не нужен драматический финал с поездом – к чему он вообще?

Если автор художественных текстов сталкивается с миром рекламы, он словно возвращается с современного телефона на старый дисковый аппарат. Помните, как мы были привязаны к домашнему телефону. Когда, чтобы принять звонок, нужно быть дома. И ждать. Так и автор в рекламе чувствует себя привязанным к товару.

Мир, в котором живёт персонаж рекламы, прекрасен и ужасен одновременно. С одной стороны, это мир, где все проблемы решаются при помощи товара. Разве это не прекрасно? С другой стороны, в этом мире есть только одна ценность – товар. Можно быть интересным, глубоким, искренним, задушевным, остроумным, привлекательным. Но зачем? Здесь все интересуются не вами, а «губной помадой».

В одном из эссе Владимир Набоков говорит, что главная ошибка рекламы возникает из «предположения, что наивысшее счастье может быть куплено и что такая покупка облагораживает покупателя». Но может ли реклама не ошибаться? С одной стороны, нет, потому что задача рекламы – рекламировать. С другой, хорошая реклама всегда выходит к социальной миссии. Как если бы Анна Каренина вдруг обернулась и заговорила с нами: «Друзья, давайте подумаем, о чём роман Толстого на самом деле. Он о положении женщины в обществе, о неравенстве с мужчинами. Хорошо ли это? Думаю, нет. Кстати, рекомендую неплохую помаду. Сама пользуюсь – очень нравится».

Короче говоря, читайте хорошие книги – это интересно. Рекомендую, рекламирую!

«Спотыкаясь о счастье»

Говоря о счастье, снова приходится вспомнить Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля».

В русской литературе счастливых героев практически нет. На память приходит только Лёвин из «Анны Карениной», но и тот, распробовав простые земные радости, начинает думать о самоубийстве.

Поэтому хочется порекомендовать книгу Дэниела Гилберта «Спотыкаясь о счастье» (Stumbling on Happiness). Это работа профессора Гарвардского университета, исследующая природу счастья. Если вы её не читали, но хотите прочесть, то дальше будет спойлер, поэтому лучше пропустите этот текст.

Короче говоря, Гилберт делает вывод, что очень грубый, но эффективный способ узнать о счастье – это воспользоваться другим человеком или людьми. Люди, которые сделали то-то, – они счастливы? Кажущаяся банальность этой мысли нуждается в прочтении всей книги, а также внимании к одному важному понятию – суперрепликатор. Это такое убеждение, которое как ген эффективно передаётся от человека к человеку, от поколения к поколению. Очень живучее убеждение. Например, о том, какое счастье – иметь семью и детей. Особенность суперрепликатора в том, что его живучесть объясняется тем, что он и есть сама живучесть. «Правила игры в передачу убеждений таковы: мы должны верить, будто дети и деньги приносят счастье, не думая о том, верно ли это». Короче говоря, богач или «яжемать» просто должны быть счастливы, чтобы появились другие богачи или люди. Замечу, богачи транслируют суперрепликаторы одновременно богатства и семьи, так как им нужно кому-то передавать свои деньги. Богачи размножаются сами, чтобы размножить свои богатства. Если идея не обладает суперрепликатором, то она исчезает. Гилберт приводит в пример утопическую общину шекеров, возникшую в 1800 году. «Они одобряли детей, но не природный акт, ведущий к их появлению на свет». В итоге из 6000 членов общины «на свете осталось всего несколько престарелых сектантов, которые передают своё убеждение относительно конца света только друг другу».

Вы можете сами спроецировать идеи Гилберта на любую знакомую ситуацию: на «уехавших» и «оставшихся», на поведение родственников («когда ждать внуков?»), на вегетарианцев и мясоедов. Все суперреплицируют свою стратегию, потому что она – залог их выживаемости. Чисто технически агрессивнее приходится быть тем, кому нужно прикладывать больше усилий для суперрепликации: «уехавшим», вегетарианцам, родителям.

Интересно посмотреть, как каждая сторона работает с идеей счастья. «Путая причины и следствия, философы вынуждены были в результате находить невероятные оправдания для некоторых поистине удивительных утверждений – таких, к примеру, что нацистский преступник, греющийся на аргентинском побережье, не может быть по-настоящему счастливым, тогда как набожный миссионер, съеденный каннибалами заживо, именно таков. <…> Это утверждение может восхитить своим максимализмом, но оно, надо думать, не учитывает мнение миссионера, ставшего закуской».

Поэтому с точки зрения родителей бездетные дети и подруги – одиночки, проводящие дни в тоске. Мясоеды не могут быть счастливы: они набивают утробу мёртвой коровьей плотью, а потом гладят домашнюю кошку. «Оставшиеся» – живут в Мордоре, приспосабливаются, боятся, а всё их счастье глупое и незаслуженное. Идея счастья и его «правомерности» очень важна. Путаница со счастьем возникает тогда, когда его объявляют следствием добродетельных поступков, но это не всегда так. Более того, мы иногда бессознательно отказываем в счастье не только врагам, но и, например, людям с инвалидностью. Мы допускаем, что они не могут быть «по-настоящему» счастливы. Гилберт приводит в пример сиамских близнецов Ребу и Лори Шапель – они, сросшиеся головами сёстры, тоже счастливы? Да, счастливы. Здесь хочется написать «просто мы ничего не знаем о чужом счастье». Но в том-то и дело, что знаем. Счастливыми бывают все! Самые разные люди испытывают счастье по самым разным причинам. Кто-то, получив Нобелевскую премию, а близнецы Шапель – торт на день рождения.

Сегодняшняя оптика счастья такова, что она должна быть транслирована через социальные сети. Далее отчёт о вашем счастье попадает в группу вашего привычного обитания, которая решает, заслужил ли ты такое счастье или нет. Как в старом анекдоте про советский суд над валютной проституткой, которую спрашивают, как она дошла до такой жизни. «Просто повезло». Так вот, счастье – это иногда результат не добродетели, а везения. «Счастье вдруг в тишине постучалось в двери. Неужель ты ко мне?» Так что «права» на счастье не выдаются в социальной сети. Блюз – это когда хорошему человеку плохо, а соцсеть – это когда плохо даже «хорошим русским». Здесь счастье всегда в прошлом, но мозг так устроен, что он всё время работает с образом будущего (с этого Гилберт и начинает книгу).

Добродетельное понимание «прав на счастье» присутствует, по моим наблюдениям, в среде 40+, где счастье это – как виза в Европу – привилегия, а не право. Заслуга. Но стоит выйти из одного приложения и войти в другое и посмотреть на тик-ток-культуру, где счастье – это не заслуга, а харизма. Это сочетание смазливости (аттрактивности) и активности (попадания в тренды). Право на счастье выдаётся не «хорошими людьми», а алгоритмами нейросетей. Тик-ток тоже растёт на суперрепликаторах – на молодых, красивых, коротких как шорты роликах. Российские соцсети всё больше, увы, напоминает секту шекеров, где старцы через лонгриды пытаются передать друг другу вину, ностальгию и конец света.

«Счастье – побудительный мотив любых поступков любого человека, даже того, кто собирается повеситься», – цитирует Гилберт Паскаля. Люди будут счастливыми, потому что хотят (привет суперрепликатору Лабковского!). Так устроено счастье. С детьми, без детей, с мясом, без мяса, здесь, там – всегда внутри. Не заметишь его, пока не споткнёшься.

«Петровы в гриппе»: книга, ставшая фильмом

«Петровых в гриппе» экранизировал режиссёр Кирилл Серебренников. В Каннах фильм получил Vulcain Prize – высшую награду за технические заслуги. Режиссура Серебренникова и камера оператора Владислава Опельянца создали оптику, которая точно передаёт суть романа – постоянное движение, гул голосов, состояние героя, серый мерцающий Екатеринбург. Для меня бесспорно то, что история Петровых не могла бы произойти ни в Москве (здесь Петрова бы сразу вылечили), ни в Питере (здесь Петров помогал бы жене убивать). Сальников выбрал Екатеринбург и написал типично «екабешную» историю.

Фильм исследует сразу две главные темы коллективного опыта. Это похмелье и вирусные инфекции. В России нельзя не пить и не болеть. Серебренников создаёт из Екатеринбурга, где происходит действие романа, универсальный российский город.

Серебренников решает не показывать узнаваемые места Екатеринбурга, чтобы не делать историю «региональной». Он обращается к универсальным пейзажам, которые есть в любом российском городе – промзона, автобусная остановка, панелька, бетонный забор, лужа. И к универсальным человеческим переживаниям, важнейшее из которых – ностальгия.

Сцены из детства Петрова показаны буквально как видение рая, а квартира его родителей (Варвара Шмыкова и Иван Ивашкин) как эдемский сад. Они буквально ходят голые, а в шкафу за стеклом можно увидеть открытку с Адамом и Евой. Ведь детство это рай. Но рай закончился, теперь – грипп.

У «Петровых в гриппе» огромная фанбаза по всей России. Не случайно проект «Полка» включил роман в список 100 главных книг XXI века. Конечно, особенно любят роман екатеринбуржцы. Так муниципальное Объединение библиотек Екатеринбурга даже сделало интерактивную экскурсию по местам романа. Вы прямо сейчас можете набрать ссылку и пройтись через Google-карты вслед за героями романа[64].

Фильм и книга, конечно, уже взаимно «опыляют» друг друга: тот, кто прочёл книгу, захочет посмотреть фильм. И наоборот: посмотревший фильм захочет узнать, правда ли «книга всегда лучше». Как раз для таких выпущено специальное издание романа с обложкой в виде постера фильма.

У Серебренникова из 416-страничного романа получился 145-минутный фильм. Самый длинный фильм среди полнометражных работ режиссёра. Даже «Лето» было короче – 128 минут. Оправданна ли такая длительность? На мой взгляд, да. Из большой книги должен был получиться большой фильм.

Отдельное удовольствие получат те книголюбы, которые узнают настоящих литераторов, которые появляются в фильме: поэтов Андрея Родионова, Всеволода Емелина, Юлия Гуголева, Кирилла Решетникова, Дмитрия Макарова, драматурга Любу Стрижак в роли врача.

Фильм понравится тем, кто любит Чулпан Хаматову (Нурлыниса Петрова) и захочет полюбить Семёна Серзина (Петров-старший), которому досталась наиболее сложная роль – играть одновременно очень конкретного и абстрактного героя. Он сдержанный, интеллигентный, умный, но не мудрствующий. Петров в отличие от своей маньячки-жены не делает никому зла. Он наблюдатель. Петров представлен в фильме не столько участником событий, сколько «вспоминателем». Вспоминая, герой ничего не может изменить в прошлом, лишь уточнить его. Однако и настоящее Петрова выглядит таким же не поддающимся изменению, а только – наблюдению.

Кроме семьи Петровых, как и в книге, появится множество второстепенных персонажей. Ведь кроме «Петровых в гриппе» есть ещё и «вокруг него». Так роли второго плана достались музыкантам Ивану Дорну (писатель Сергей) и рэперу Хаски – он играет покойника. В конце Хаски-покойник встаёт из гроба и идёт домой. Через пустыри, заборы и лужи, потом сядет в автобус, к нему подойдёт кондуктор, одетая Снегурочкой. И потребует деньги за проезд. Хочешь жить – плати.

У меня после просмотра фильма, как и после книги, появились новые вопросы к героям. Что будет с Петровой? Почему Петров рисует комиксы? Зачем там инопланетяне?

Летающая тарелка здесь появляется в самом начале: она буквально приносит титр «Петровы в гриппе», потом висит над кроватью сына. А ещё, помните, в троллейбусе ехала женщина, которая рассказывала, что её сына «пришельцы похищали несколько раз».

Кстати, прочитав эту сцену в романе, я специально зашёл на сайт, который называется UFO Stalker – это всемирная карта встреч с инопланетянами[65]. И нашёл там две точки на карте Екатеринбурга. Одно из описаний встречи показалось мне настоящим шедевром. Послушайте, как это звучит:

Ufo flew near my house, this time it was evening and there was no one on the street, no cars, no people. there was only me and 2 my friends.

Перевод: «НЛО пролетело возле моего дома, был вечер и никого не было на улице, ни машин, ни людей. Только я и два моих друга».

Это ведь настоящие «белые стихи»! Эта мысль натолкнула меня на другую. Я вспомнил, что Алексей Сальников не только прозаик, но и поэт. Может быть, у Сальникова-поэта я найдут ещё что-то важное? Не случайно главы его романа «Опосредованно» складываются в стихотворение. Может быть, поэзия автора поможет мне понять, почему Петровы – в гриппе?

И я, как мне кажется, нашёл ответ в стихотворении без названия.

Грипп в романе – это метафора, которая скрывает «слёзы мира». Сальников пользуется этим кашлем, как Жан-Поль Сартр – «тошнотой». Как «Петровы в гриппе» наследуют большой традиции экзистенциальной литературы, так и фильм Серебренникова тоже восходит к традиции европейского авторского кино. Долгих и сумрачных, как осень, фильмов.

Александр Сергеевич, почему вы не уехали из России?

Я расскажу вам анекдот о Пушкине и Сталине. Комиссия рассматривает разные проекты памятника Пушкину. Первый проект: Пушкин читает Байрона. Комиссия говорит: «Это верно исторически, но неверно политически: где генеральная линия партии?» Проект второй: Пушкин читает Сталина. Комиссия говорит: «Это верно политически, но неверно исторически: во время Пушкина товарищ Сталин ещё не писал книг». Исторически и политически верным оказался третий проект: Сталин читает Пушкина. Когда же памятник открыли, увидели: Сталин читает Сталина.

Но это был анекдот, а сейчас будет быль. Это произошло в 30-е годы в Советском Союзе – скандал, связанный с пушкинскими тетрадями. В 1937 году отмечали столетие смерти поэта. Очень характерная примета сталинского времени – отмечать юбилей смерти. Тогда арестовали художников Петра Малевича и Михаила Смородкина. Они сделали для печати графическую версию с картины «Пушкин у моря» Айвазовского, в которой разглядели нацистскую эмблему на портрете Пушкина и рисунке. Почему так произошло? Во времена моральной паники начинается гиперсемиотиза ция[66]. Пушкин – самый сильный символ. Он, как ловушка для привидений, соединяет в себе все надежды и все страхи. Пушкин нередко появляется и в более поздних анекдотах про власть в России. Так в одном из них над столом полковника КГБ висит цитата «Души прекрасные порывы…». Полковник понимает слово «души» как глагол. Это долгое время было анекдотом, пока в октябре 2022 года издание «Фонтанка» не сообщило, что «Комитет по вопросам законности, правопорядка и безопасности закупает изготовление сборника стихов, статей и воспоминаний работников петербургской прокуратуры под названием “Души прекрасные порывы”, посвящённого 300-летию прокуратуры России».

После таких новостей невольно вспоминаются слова Блока: «Наша память хранит с малолетства весёлое имя: Пушкин». Это действительно самое весёлое и важное имя в русской литературе. В каком-то смысле даже святое. Но его святость как у домашнего кота: ему поклоняются, но каждый при этом хочет его потискать. На картине группы «Синие носы» на старом диване сидят три мужские фигуры. На мужчинах – только нижнее бельё и бумажные маски. Справа налево: Владимир Путин, Иисус Христос и Александр Пушкин. Три главные иконические фигуры истории России. При этом все они выглядят иронично, но в то же время с домашней теплотой. Каждый из них словно может прийти в любой российский дом и просто, «по-семейному» сесть на диван, взять в руку рюмку водки и поднять тост: «За Россию!» Замечу лишь, что Пушкин в этой троице выглядит самым «стабильным». При Александре Сергеевиче сменялись цари, генеральные секретари, президенты. При нём был Бог, потом бога не было, потом Бог снова стал. А Пушкин как стоял, так и стоит. Памятник.

Поэтому, когда памятники поэту где-то сносят, это значит, что культурный кризис достиг самого глубокого уровня. Так происходит и в новейшей истории во время российско-украинского конфлик та. Например, 11 октября 2022 года в Киеве снесли старейший бюст Пушкина, установленный в 1899 году, к 100-летнему юбилею поэта.

На Пушкина нападают и используют как оружие. Так, в комедии «Бакенбарды» Юрия Мамина рассказывается история вымышленного «общества пушкинистов», появившегося в провинциальном Заборске. Фильм, снятый в 1990 году, показывает типичных бандитов, которые используют как отличительные знаки бакенбарды и трости, ходят строем, декламируя Пушкина. В конце концов власти используют самих «пушкинистов» для решения своих задач. Короче говоря, Пушкина все «юзают». Поэтому не случайно карикатурист Андрей Бильжо рисует Пушкина, который говорит: «Я очень вас прошу, пожалуйста, [отстаньте] от меня…»

При жизни Пушкин не избегал отношений с государством. Работал он в Коллегии иностранных дел, которая тогда совмещала функции МИД и внешней разведки. По этой причине Пушкин никогда не покидал Россию: он, возможно, имел доступ к секретным документам. И как человек, знавший иностранные языки, мог переводить иностранную корреспонденцию и даже разгадывать шифры. Кроме того, сказались личные отношения с императором. Николай I был его личным цензором и все решения о судьбе поэта принимал лично. После смерти Пушкина выплатил все его долги, но при жизни не выпустил из России.

Пушкин был имперец, милитарист, государственник, чиновник, «разведчик». Но в то же время ссыльный диссидент, народник, либерал. Для «либералов» имперская сторона Пушкина неприемлема, для «патриотов» неприемлем его конфликт с монархизмом и приверженность свободе слова. Идут годы и века, мы продолжаем делить Пушкина. Патриоты и прокуроры вспоминают строчку «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!». Либералы вспоминают слова, которые следуют через буквально пару строк после этих: «Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена!» Замечу лишь, что это стихотворение принадлежит перу 18-летнего человека. Вот как писал и мыслил Пушкин в возрасте тиктокера.

Идут годы, Пушкин остаётся. И сегодня у Александра Сергеевича есть уникальная способность – соединять в себе всё то, что следующие поколения разъединили. То, что распалось в Толстом, Достоевском, Чехове, не говорю уже про нас. Пушкин великий примиритель. В нём разные идеи составляют живой организм, а не идеологического Франкенштейна. Эта цельность досталась ему буквально по крови – Пушкин потомок эфиопского вождя, создавший русский литературный язык и проживший жизнь как патриот России. Вокруг него менялись императоры, генеральные секретари и президенты, целые общественные формации. Пушкин остаётся в центре культуры, а его памятники – в центре российских городов. Почему так? Потому что он добрый. Именно так: «Чувства добрые я лирой пробуждал». Он милосердный: «Милость к падшим призывал». Он смелый: «В мой жестокий век восславил я Свободу». Он показал, что можно быть патриотом, демократом, свободолюбцем, христианином – сразу. Пушкинская империя – это империя духа и интеллекта.

Влюблённые шепчут сегодня не его стихи про «клеветников России», а «я помню чудное мгновенье». Он был и великим патриотом и прекрасным любовником, не страдал ни гомофобией, ни русофобией. В нём уживался хулиган и аристократ. Так однажды Пушкина вызвал на дуэль подполковник Семён Старов. Они не поделили ресторанный оркестр при казино. Грубо говоря, Пушкин хотел поставить свою песню, а Старов – свою. Стрелялись, оба промахнулись. Это была его вторая дуэль, пятая окажется последней. Разрешите не напоминать, когда и с кем.