Оторвался я тогда от телеэкрана, разумеется, не по формальному графику, а лишь после того, как меня сменил утренний дежурный. Естественно, все сроки разрешенной ночной парковки на улице в самом центре города давно прошли, и моей служебной машины там, где я ее оставил накануне вечером, уже и след простыл.
Пришлось ехать за ней на штрафную стоянку, а затем с ворохом квитанций являться в суд. Признаюсь, дорожка туда была проторена: хотя в Нью-Йорке в те времена и существовали специальные парковочные места для автомашин с пресс-номерами (кто бывал на Манхэттене, тот поймет, насколько это редкая и ценная привилегия), спорные ситуации, связанные с необходимостью «отсуживать» штрафы, возникали не раз.
Поэтому порядок действий я знал. Дождавшись вызова к судье, сказал, что признаю себя виновным, но прошу выслушать мое объяснение. И дальше изложил все как было: дескать, сами знаете, ваша честь, что творится в Москве.
Вердикт последовал незамедлительно. «Дело прекращено!» – громко провозгласил судья, освобождая меня от ответственности. Стукнул молотком, сделал пометку в бумагах и, чуть наклонившись в мою сторону, вполголоса добавил: «Только уж ради Бога вы там у себя постарайтесь потише, чтобы нам всем вместе с вами не взлететь на воздух!»
Сжав в кулаке копию полученной индульгенции, я, конечно, обещал сделать для этого все от меня зависящее…
Миф о «конце истории»И Господь миловал: в огне ядерного пожарища мир пока не сгорел. Хотя некоторые специалисты считают, что и сегодня – почти тридцать лет спустя – угроза сохраняется, а может быть, и усиливается.
Вот ведь тогда отпустивший мне грехи судья – по сути рядовой клерк в мантии, следивший за порядком на нью-йоркских улицах, – в целом понимал, чем чревато чрезмерное обострение отношений между нашими странами. А теперь часто кажется, что и высокопоставленные политики в Вашингтоне не очень-то отдают себе в этом отчет. И ломают или демонтируют один за другим механизмы стратегической стабильности в этих отношениях. По сути – пилят сук, на котором все мы сидим.
Впрочем, удивляться особо не приходится. В декабре 1991 года – через четыре месяца после описанных выше событий – Советский Союз прекратил свое существование. Для всех нас, его бывших граждан, этот общий наш жизненный водораздел стал величайшим геополитическим и личным потрясением, а для миллионов людей – и подлинной катастрофой.
Но за океаном он был однозначно воспринят как подтверждение полного и окончательного триумфа Америки и ее либеральных ценностей, породил даже нелепую теорию о «конце истории». А нынешнее поколение американских политиков – из тех, кому сейчас «за сорок» и кто примеривается к высшей власти в США, – как раз и выросло на подобных мифах.
Крепость задним умомДа что кивать на американцев. Мы же сами тогда гордились и восторгались Михаилом Горбачевым и его реформами, приветствовали провозглашение «общечеловеческих» универсальных ценностей.
Жаждали и требовали перемен, радовались «ускорению» исторического процесса – еще не подозревая, как быстро бурный поток сметет все на своем пути, как будут беспомощно барахтаться и тонуть в нем высвободившие ему путь реформаторы. И как, кстати говоря, будут не без удовольствия наблюдать за этим с иных берегов люди, которые прежде как раз и подзуживали тогдашних советских лидеров соваться в воду, не зная броду.
Помню, кстати, как в самые тяжелые годы реформ американцы с участливой улыбкой спрашивали: «Вы, должно быть, ужасно счастливы? У вас же теперь свобода!» Я отвечал: «Реформы в рекордно короткий срок сделали то, над чем десятилетиями безуспешно билась советская пропаганда: восстановили россиян против Запада, а заодно и всех его идеалов».
Все опросы тогда показывали, что в России люди ставили «сильную экономику» куда выше «сильной демократии», хотя в Америке и вообще на Западе было наоборот. Конечно, выбор (сам по себе, кстати, некорректный) делался по пословице «у кого что болит». «Свободы», а точнее, дикой вольницы, россияне «наелись» в те годы, кажется, до изжоги. Хотелось просто пожить по-человечески.
Внутренний покойЛично для себя я извлек из распада СССР несколько важных уроков. Прежде всего – о том, что по-настоящему опираться в своей жизни можно только на то, что у тебя внутри. Потому что все внешние опоры, какими бы незыблемыми они ни казались с виду, могут в одночасье обрушиться.
Осознал заодно и то, что намеренно крушить такие опоры, не создав заранее взамен ничего лучшего, просто глупо. Это же был не первый крутой вираж в нашей истории. Это о нас Саша Башлачев пел, что мы прежде того «вытоптали поле, засевая небо». И это наша пословица: «Что имеем, не храним, потерявши плачем».
Между прочим, там же, в Нью-Йорке, меня поразил разговор со сверстником – единственным известным мне человеком, который признался, что в свое время был рад, когда высшим руководителем в СССР после Леонида Брежнева и Юрия Андропова стал Константин Черненко.
«Подумал тогда: значит, еще поживем», – сказал этот парень, который был простым школьным учителем и не имел, насколько мне известно, никакого отношения к советской элите.
Это один из немногих моих тогдашних разговоров, которые твердо врезались в память. При Горбачеве практически все, с кем я общался – и русские, и американцы, в том числе профессиональные политологи и дипломаты, – смотрели на краткое правление его неизлечимо больного предшественника как на некое постыдное недоразумение, рецидив долгого брежневского «застоя».
Но вот, однако же, даже тогда и даже в нашем молодежном кругу нашелся человек, если не сознававший, то нутром чуявший губительность «великих потрясений». Задолго до того, как стало вновь модным вспоминать Петра Столыпина с его заветом: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете Poccии».
Поражение лучше победыЕще одним важным для меня уроком был вывод, что поражение может быть полезнее и ценнее победы. Потому что оно заставляет задумываться о причинах неудачи и искать пути ее преодоления, избавляться от заблуждений. А успех лишь усиливает гордыню, укрепляет ошибочное и опасное ощущение собственной непогрешимости.
По-моему, именно в эту ловушку и угодили в период распада СССР американцы. На мой взгляд, внутренняя зависимость человека от «окружающей среды», господствующих в обществе мнений, включая те, что именуются в Вашингтоне «патриотическим консенсусом», была тогда в США гораздо сильнее, чем в России.
Да и чему удивляться? Ведь «общечеловеческие» ценности на поверку оказались ценностями глобалистскими, то есть американскими. И США совершенно искренне исходили из того, что им самим в «смелом новом мире» под лозунгом Pax Americana никакой закон не писан.
Я считал и считаю, что советская система разрушилась прежде всего из-за того, что не говорила людям правды. Люди, жившие в условиях тотальной лжи, в конечном счете избавились от нее, как от попавшей в организм отравы.
Но откровенная ложь достаточно легко распознается, и именно благодаря этому, как правило, вызывает отторжение. Нас ведь когда еще Александр Галич учил: «Не бойтесь войны, не бойтесь чумы, не бойтесь мора и глада, а бойтесь единственно только того, кто скажет: я знаю, как надо… Он врет! Он не знает, как надо!»
А у американцев нет пока своего Галича. Да и вообще это гораздо труднее: усомниться во внешне логичном и справедливом порядке, который к тому же выгоден для тебя и твоей страны (или, как я это в шутку для себя называю, «для твоего обезьяньего племени»). Думаю, в основном из-за этого американцы, как у нас говорят, «в чужом глазу соломинку видят, а в своем бревна не замечают».
На самом же деле их – точно так же, как и нас, – несет по течению исторического потока. В котором тоже возникает немало неожиданных завихрений и водоворотов. Просто американцы старательно делают вид, будто у них все под контролем. Национальный характер вынуждает их делать хорошую мину при любой игре.
Примат формы над содержаниемЭто, кстати, тоже было важным прорывом в моем персональном «открытии Америки». Банальный пример: помню первое впечатление от обычного универсама в Ривердейле – районе на северной окраине Нью-Йорка, где мы поселились по приезде в США. Там располагался жилой комплекс представительства СССР при ООН, и все командированные старались размещаться неподалеку от его бытовых удобств, включая школу, библиотеку, детский сад и медпункт.
Так вот, в универсаме – после советских магазинов с пустыми или полупустыми полками – у меня поначалу зарябило в глазах от изобилия разнообразных нарядных коробок. С непривычки оно казалось неисчерпаемым, и лишь много позже я понял, что на самом деле за ним скрывался достаточно ограниченный и стандартный набор разносортных продуктов, отнюдь не обязательно отличавшихся высоким качеством и рассчитанных не столько даже на разный вкус, сколько на разный кошелек.
А со временем осознал и то, что примат формы над содержанием – это общая норма жизни за океаном, распространяющаяся не только на товары, но и на людей. Что в погоне за жизненным успехом, за своей личной «американской мечтой», каждый старается подороже «продать» свои таланты и умения, а для этого старательно наряжает свой «фасад».
Самым наглядным тому подтверждением стал со временем Дональд Трамп, не стесняющийся заявлять журналистам: «Я президент, а вы нет!» Он, между прочим, и по выговору, и по повадкам – плоть от плоти своего родного Нью-Йорка, причем даже не Манхэттена, а Куинса, территориально крупнейшего из городских округов.
И он на самом деле никакое не исключение, а самое что ни на есть правило. В Америке как раз принято выставлять богатство и успех напоказ. Наверное, еще и поэтому тамошние мои друзья советуют «никогда не сравнивать то, что у другого снаружи, с тем, что у тебя внутри». Это заведомо проигрышное занятие.
При этом дочь одного моего приятеля, учившаяся в престижном Колумбийском университете в Нью-Йорке, рассказывала, что ей там бывало скучновато общаться с однокашниками, поскольку, на ее взгляд, те в массе своей стихийные конформисты.
Дескать, у нас спроси десяток людей о той же Америке – и услышишь столько же разных мнений. А там, что ни спроси, все говорят примерно одно и то же, словно под копирку. Вот тебе и богатый внутренний мир.
«Страна красивых упаковок»Я это не к тому, чтобы кого-то судить, – Боже меня упаси. Я и стремление к богатству и славе как таковое не осуждаю, считаю естественным.
Помню, в свое время мне порекомендовали прочесть статью известного московского публициста, пояснив, что так думают многие. Автор ругал «новых русских» – политиков и бизнесменов – за то, что те кичатся невесть откуда взявшимися богатствами, и советовал им хотя бы для собственного блага прятать нажитое подальше от людских глаз.
Самому мне прятать особо нечего, но я тогда с грустью подумал, что нас опять призывают врать и вновь из якобы благих побуждений. Но если заставлять стыдиться богатства, то его никогда ни у кого и не будет.
К тому же состоятельные люди всюду, в том числе и в России, обладают большей, чем у остальных, личной свободой и большими возможностями ее защищать. У нас эти возможности еще могут пригодиться, причем не только самим толстосумам, но и нарождающемуся гражданскому обществу.
«Деньги – это чеканная свобода», – отчеканил в свое время тот же Столыпин. В Америке к ним примерно так и относятся.
В общем, все мы – и русские, и американцы – обычные люди, и ничто человеческое нам не чуждо. Но при этом мы все же разные. И с американцами у нас, на мой взгляд, гораздо меньше общего, чем нам часто хочется думать.
Это касается и имиджа, проецируемого нами вовне. Вспомните наши собственные стереотипы – о себе любимых, но хмурых и неприветливых, и о «лицемерных» янки, сияющих белозубыми улыбками. У нас про это еще говорят, что неискренняя вежливость лучше искреннего хамства.
Я не берусь огульно судить о том, «что внутри» у американцев, и уж тем более не сравниваю их с коробками в торговых рядах. Вообще не люблю потребительского отношения к людям. Но про себя давно и привычно называю Америку «страной красивых упаковок».
1.4. Сходство и различия
В принципе задача иностранного корреспондента – изучать и описывать жизнь и нравы чужой страны и народа. Но и наблюдать с дальнего берега за собственным отечеством тоже удобно. Во-первых, большое видится на расстоянии. Во-вторых, есть возможность сравнивать свое и чужое, чтобы лучше понять не только других, но и себя.
Для меня это вообще давно стало любимым занятием. Ради этого, собственно, я все это сейчас и вспоминаю. Хочу ощутить движение времени и с его помощью еще в чем-то разобраться.
Расхожее мнение о том, будто русские и американцы очень похожи, родилось, скорее всего, еще в досоветский период – как проявление симпатии к первопроходцам, осваивавшим огромные пространства Нового Света. Многие исследователи усматривают духовное родство двух наций и в присущем им мессианстве, которое лишь усилилось в годы противостояния СССР и США.
Между прочим, еще Алексис де Токвиль, проницательный француз, живший в первой половине XIX века и составивший первое подробное описание американской демократии, предсказывал Америке и России положение сверхдержав. При этом, однако, он противопоставлял их, как воплощение свободы и рабства. При всей нелестности для нас этого сравнения оно не раз помогало мне в размышлениях о том, почему мы с американцами так непохожи.
Токвиль путешествовал по Америке в 1831 году. В 1825 году в России произошло восстание декабристов. Я не раз бывал в поместьях «отцов-основателей» американского государства, превращенных благодарными потомками в музеи. И почти всякий раз меня посещала мысль о том, что эти люди – Джордж Вашингтон, Томас Джефферсон, Бенджамин Франклин и их сподвижники, провозгласившие 4 июля 1776 года Декларацию независимости США от британской короны, – были своего рода «декабристами». Только американскими – и победившими.
«Ты меня уважаешь?»Впрочем, вернемся в наши дни. Я по опыту знаю, что россияне в американцах нередко видят хамоватых простаков, пусть и грамотных в профессиональном смысле. Помню, еще в советское время один мой нынешний добрый приятель, выступая в Доме журналистов, свой рассказ о работе в США начал словами: «Американцы – очень наивные люди».
С подобными оценками сочетается недоумение: почему при этом они так хорошо живут? В свою очередь, американцы, особенно русофилы, которых я встречал немало, не могут понять, почему сравнительно хорошо образованные, «культурные» россияне живут в целом заметно хуже.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги