Столпы земли

– Я тоже, – сказал он. – Хорошо, что ты тогда пришла.

Она подремала немного, затем снова заговорила:

– Надеюсь, ты еще построишь свой храм.

Том удивился:

– А я думал, ты против.

– Я была против, но я ошибалась. Ты действительно заслуживаешь чего-то прекрасного.

Он не мог понять, что она имеет в виду.

– Построй прекрасный собор для меня, – прошептала Агнес.

Ее сознание помутилось, и Том был рад, что она снова заснула. Ее тело обмякло, голова склонилась набок, и ему приходилось поддерживать ребенка, чтобы тот не упал.

Так они лежали довольно долго. Наконец младенец проснулся и заплакал. Агнес не реагировала. Плач разбудил Альфреда, и он, перевернувшись, взглянул на маленького братика.

Том тихонько потряс Агнес:

– Проснись! Малыш хочет кушать.

– Отец! – испуганно закричал Альфред. – Посмотри на ее лицо!

У Тома давно уже было дурное предчувствие. Она потеряла слишком много крови.

– Агнес! – взмолился он. – Проснись!

Тишина. Она его не слышала. Том поднялся, опустив ее на землю. Лицо Агнес было мертвенно-бледным.

Содрогаясь от страха перед тем, что может увидеть, он отвернул полы плаща, прикрывавшие ее бедра.

Все было в крови.

Альфред вскрикнул и отвернулся.

– Боже милостивый, спаси нас! – прошептал Том.

Крики малютки разбудили Марту. Увидев кровь, она расплакалась. Том подхватил ее на руки и шлепнул по лицу. Она затихла.

– Не вой! – сказал он спокойно, поставив дочку на ноги.

– Мама умирает? – выговорил Альфред.

Том прижал руку под левой грудью Агнес. Сердце не билось.

Не билось.

Он надавил сильнее. Тело было еще теплым, ее тяжелая грудь коснулась его руки. Нет, она не дышала, и сердце ее не билось.

Холод оцепенения, словно туман, окутал Тома. Агнес ушла из жизни. Он, не отрываясь, смотрел на ее лицо. Как она могла покинуть их? Он молил Бога, чтобы она шевельнулась, открыла глаза, вздохнула. Ведь говорят, что иногда остановившееся сердце может снова начать биться, но тут – она потеряла столько крови…

Он перевел взгляд на Альфреда.

– Мама умерла, – прошептал он.

Альфред молча смотрел на него. Марта плакала. Малыш тоже плакал. «Я должен позаботиться о них, – сказал себе Том. – Ради них я должен быть сильным».

Но ему хотелось выть, обнять остывающее тело и вспоминать, какой она была в молодости, как смеялась, как любила. Ему хотелось рыдать и проклинать безжалостную судьбу. Сердце его ожесточилось. И только ради детей он не мог позволить себе впасть в отчаяние, ради них он должен был оставаться мужественным.

Слез у него не было.

Что я должен сделать прежде?

Выкопать могилу.

«Я должен вырыть глубокую яму и положить ее туда, чтобы уберечь от волков и сохранить ее мощи до Страшного суда, а затем помолиться за упокой души. О Агнес, почему ты оставила меня?»

Новорожденный захлебывался от крика и, крепко прижмурив глазки, то и дело открывал и закрывал ротик, глотая холодный воздух, словно этим он мог утолить голод. Его нужно было покормить. «Груди Агнес полны теплого молока. А что, если?..» – подумал Том. Он поднес младенца к ее груди, и тот, найдя сосок, успокоился и зачмокал. Том бережно укрыл его плащом Агнес.

– Можешь подержать малыша, чтобы он не упал? – обратился Том к Марте, которая наблюдала за происходящим, засунув в рот большой палец и широко раскрыв глаза.

Кивнув, она присела рядом с мертвой матерью и маленьким братцем.

Том взял лопату. Это место Агнес выбрала, когда присела отдохнуть под ветвями старого каштана. Так пусть оно станет местом ее последнего успокоения. Он горько вздохнул, подавив в себе желание упасть и наплакаться вволю, отметил на земле прямоугольник в нескольких ярдах от ствола, где не должно быть корней, и начал копать.

Ему стало легче. Когда он сосредоточился на работе, горестные мысли словно отошли на второй план, и это позволило ему сохранить самообладание. Время от времени он менялся с Альфредом, чтобы и тот, работая, мог встряхнуться и прийти в себя. Копали они быстро, в исступлении, так что, несмотря на лютый мороз, по их лицам, словно в жаркий день, струился пот.

Наконец Альфред сказал:

– Может, хватит?

Том обнаружил, что стоит в яме глубиной в его собственный рост. Жаль, что работа закончилась.

– Ладно. – Он неохотно кивнул и выбрался наверх.

Пока они копали, забрезжил рассвет. Марта взяла ребенка на руки и, сев у костра, баюкала его. Том подошел к Агнес и опустился на колени. Он завернул ее в плащ, оставив открытым лицо, поднял и перенес к могиле. Там он положил ее на краю ямы и спрыгнул вниз. Затем бережно опустил жену. Долго-долго смотрел на дорогое лицо, стоя на коленях в ее холодной могиле, потом нежно поцеловал в губы и прикрыл веки навсегда угасших глаз.

Вылез наверх.

– Подойдите сюда, дети.

Альфред и Марта с младенцем на руках встали рядом с отцом. Том положил руки им на плечи. Они молча смотрели в могилу. Том проговорил:

– Скажите: «Господи, благослови нашу маму».

– Господи, благослови нашу маму, – повторили дети.

Марта всхлипывала, в глазах Альфреда стояли слезы. Том крепко обнял их, к его горлу подступил комок.

Он взялся за лопату. Когда первые комья земли полетели в могилу, Марта зарыдала в голос. Альфред обнял сестру. Том продолжал копать. Он не мог бросать землю на лицо Агнес, поэтому сначала засыпал ее ноги, затем туловище, и, когда образовался высокий холмик, земля сама стала скатываться вниз, постепенно покрывая шею, затем губы, которые он целовал, и наконец ее лицо исчезло.

Том быстро закончил работу и разбросал оставшуюся землю, чтобы не было холма: разбойники часто откапывали покойников в надежде найти драгоценности. Он постоял, глядя на то место, где похоронена Агнес.

– Прощай, дорогая, – прошептал он. – Ты была хорошей женой, и я любил тебя.

Усилием воли Том заставил себя отвернуться.

Плащ, на котором рожала Агнес, все еще лежал на земле, пропитанный засыхающей кровью. Он взял нож и, резким движением разрезав плащ, бросил окровавленную часть в костер.

Марта по-прежнему держала ребенка.

– Дай его мне, – сказал Том.

Она уставилась на него испуганными глазами. Он завернул зашедшегося криком младенца в остатки плаща и обернулся к молча наблюдавшим за ним детям.

– У нас нет молока, чтобы выкормить малыша, поэтому ему придется остаться здесь, со своей мамой.

– Но ведь он умрет, – пролепетала Марта.

– Да, – сказал Том, едва справляясь со своим голосом. – Что бы мы ни сделали, он все равно умрет.

Он собрал пожитки и, положив их в котелок, привязал его за спиной, как это делала Агнес.

– Пойдем.

Марта расплакалась. Лицо Альфреда побелело. Они двинулись вниз по дороге в сером свете холодного утра. И вскоре безудержный плач малютки остался позади.

Не стоило оставаться возле могилы, ибо дети бы там ни за что не заснули, а от ночного бдения проку мало. И кроме того, сейчас им лучше было пройтись.

Том шел быстрым шагом. Теперь его мысли были свободны, и он больше не мог их контролировать. И делать ничего не надо – только идти вперед: никакой работы, никаких хлопот, даже смотреть не на что, если не считать мрачного леса да мечущихся в свете факела теней. Он будет думать об Агнес, и память уведет его в прошлое, и он улыбнется сам себе и станет рассказывать ей о своих воспоминаниях, а затем мысль о том, что ее больше нет, пронзит наконец физической болью. Он был растерян, словно случилось что-то непостижимое, хотя в ее возрасте женщины нередко умирали родами, оставляя мужей вдовцами. Но такая потеря – тяжелая травма. Люди, потерявшие пальцы на ноге, поначалу спотыкаются, пока снова не научатся ходить. Вот и у Тома было чувство, словно у него отняли часть его существа, и он не мог отделаться от ощущения, что утрата эта невосполнима.

Он попробовал не думать о ней, но мысли упрямо возвращались к предсмертному образу Агнес. Казалось невероятным, что всего несколько часов назад она была жива и вот теперь ее уже нет с ними. Он не мог забыть ее измученное родами лицо и гордую улыбку за новорожденного сына. Вспомнил ее последние слова: «Надеюсь, ты еще построишь свой храм», – и еще: «Построй для меня красивый собор». Она говорила так, будто знала, что умрет.

Он шел вперед, но все чаще думал об оставленном на свежей могиле завернутом в плащ младенце. Возможно, мальчик все еще жив, если только его не почуяла лисица. Однако скоро умрет. Покричит немного, а потом закроет глазки, а пока будет спать, замерзая, жизнь его угаснет.

Если только его не почуяла лисица.

Том ничего не мог сделать для несчастного ребенка. Чтобы выжить, ему нужно молоко, но взять его негде: ни деревни, где можно поискать кормилицу, ни коровы или козы, молоко которых заменит материнское. А у Тома, кроме репы, ничего.

Рассвело. Том все отчетливее осознавал ужас совершенного им поступка. Он знал, такое бывало сплошь и рядом: крестьяне с многочисленным семейством и негодным хозяйством обрекали своих детей на смерть, и священники порой закрывали на это глаза, но Том был не из таких. Он обязан был взять малыша и нести его, пока тот не умрет, а потом похоронить. Пусть в этом не было смысла, все равно он должен был поступить именно так.

Том вдруг понял, что наступил день.

И внезапно остановился.

Дети замерли и выжидающе смотрели на отца. После того что случилось, они были готовы ко всему.

– Я не должен был оставлять ребенка, – сказал Том.

– Но нам нечем его кормить. Он обречен, – заметил Альфред.

– И все-таки я не должен был его оставлять.

– Давай вернемся, – предложила Марта.

Том все еще колебался. Пойти назад значило признать, что совершил грех, бросив новорожденного.

Но ведь это так и есть – он совершил грех.

Он развернулся.

– Хорошо. Мы возвращаемся.

Теперь те опасности, которые ему только представлялись, стали казаться вполне реальными. Наверняка лиса уже учуяла ребенка и утащила его в свое логово. Или даже волк. И дикие кабаны могли наделать беды, хотя они и не едят мяса. А совы? Унести его они не смогут, а вот выклевать глаза…

Он пошел быстрее, чувствуя, как от голода и усталости кружится голова. Чтобы не отстать, Марте пришлось бежать, но она не жаловалась.

Он содрогался от страха, представляя, что может увидеть, когда вернется к могиле. Хищники беспощадны, и они всегда точно знают, когда живое существо беззащитно.

Потеряв ощущение времени, Том не знал, как далеко они ушли. Лес по обеим сторонам дороги казался совершенно незнакомым. Он с тревогой озирался, пытаясь найти место, где была могила. Костер, должно быть, еще не погас – он так ярко горел… Том тщательно осматривал деревья, в надежде увидеть приметные листья каштана. Они миновали поворот, которого он не помнил, и, теряя надежду, он предположил, что они уже прошли могилу, не заметив ее. Но тут увидел впереди оранжевый отблеск.

Его сердце дрогнуло. Он ускорил шаг и прищурился: да, это был костер. Он бросился бежать. Марта заплакала, решив, что отец убегает от нее, и он бросил через плечо: «Скорее туда!» – и услышал, как дети со всех ног бросились вдогонку.

Когда он добежал до старого каштана, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Дрова в костре весело потрескивали. На том месте, где рожала Агнес, осталось окровавленное пятно. Вот и могила, чуть заметный холмик свеженасыпанной земли, под которой она теперь лежит. А на могиле – пусто.

В смятении Том озирался по сторонам. От ребенка не осталось и следа. Слезы отчаяния подступили к глазам. Даже половинка плаща, в которую был завернут младенец, и та исчезла. Однако могила не тронута, и не видно ни следов, ни крови, ничего, что указывало бы на то, что младенца унесли…

У Тома потемнело в глазах. Он был уже не в состоянии думать и знал только, что совершил страшный грех, бросив еще живого ребенка, и не будет ему покоя, пока он его не отыщет. Возможно, малыш еще не умер и лежит где-нибудь… где-нибудь совсем рядом. Он решил искать, кругами прочесывая лес.

– Ты куда? – спросил Альфред.

– Мы должны найти его, – ответил Том, даже не оглянувшись.

Он обошел поляну, заглядывая под каждый куст, по-прежнему чувствуя слабость и головокружение, но так ничего и не обнаружил, ни малейшего намека на то, в каком направлении волк мог утащить свою добычу. Теперь он не сомневался, что это был волк. Вероятно, логово находилось неподалеку.

– Надо искать, – сказал он детям.

Они двигались по кругу, продираясь через кусты и все дальше удаляясь от костра. Том начал было терять терпение, но усилием воли заставил себя сосредоточиться на одной мысли: главное – отыскать ребенка. Он уже не чувствовал горя и был исполнен только яростной, неудержимой решимости найти брошенного младенца, в глубине души сознавая, что во всем случившемся виноват именно он. Том шел напролом, обшаривая глазами землю и то и дело останавливаясь в надежде услышать монотонный плач новорожденного, но лес был безмолвен.

Он не замечал времени. Постоянно расширяемые им круги время от времени снова выводили на дорогу, но ему казалось, что последний раз он видел ее давным-давно. Он все не мог понять, почему они никак не выйдут к сторожке лесника. Он даже было подумал, что они заблудились и ходят уже не вокруг могилы, а бродят по лесу практически наугад. Но это не имело значения, ведь они продолжали искать.

– Отец! – окликнул его Альфред.

Том посмотрел на него, раздраженный, что его отвлекли. Альфред держал на руках Марту, которая крепко спала.

– Чего тебе?

– Можно мы отдохнем?

Том колебался. Он не хотел останавливаться, но Альфред, казалось, вот-вот упадет.

– Ладно, – неохотно согласился Том. – Только недолго.

Они стояли на пригорке. Возможно, внизу протекал ручей. Хотелось пить. Он взял у Альфреда Марту и стал спускаться, покачивая ее на руках. Как он и думал, это был маленький чистый ручей, по краям с корочкой льда. Том опустил Марту на землю. Она не проснулась. Они с Альфредом, встав на колени, пригоршнями черпали ледяную воду.

Альфред лег рядом с Мартой и закрыл глаза. Том огляделся. Они были на поляне, покрытой опавшими листьями. Вокруг росли невысокие крепкие дубы. Их голые ветви сплетались в вышине. Том пересек поляну, намереваясь продолжить поиски, но едва он достиг ее края, как ноги его подкосились, и он резко опустился на землю.

Уже наступил день, туманный и такой же холодный, как прошедшая ночь. Том дрожал не переставая. Только сейчас он понял, что на нем нет ничего, кроме легкой туники, а куда подевался плащ, вспомнить не мог. То ли туман усилился, то ли что-то случилось со зрением, но Том больше не видел детей на другом конце поляны. Он хотел встать и подойти к ним, но ноги не слушались.

А вскоре слабое солнце пробилось сквозь тучу, и к нему явился ангел.

Он шел через поляну, с восточной стороны, одетый в длинный плащ из выбеленной шерсти. Он следил за его приближением без удивления или любопытства. Ни изумления, ни страха он не испытывал. Он смотрел на ангела таким же печальным, пустым и потухшим взглядом, каким только что обвел мощные стволы дубов. Его овальное лицо обрамляли густые черные волосы, а плащ был таким длинным, что казалось, он плывет к нему по опавшей листве. Подойдя к нему он остановился, глянул ему в душу своими бледно-золотыми глазами и как будто понял его боль. Он казался ему знакомым, будто Том мог видеть этого ангела в церкви на иконе. И тут он, ангел, распахнул свой плащ и предстал перед ним обнаженным. У него было тело земной женщины лет двадцати пяти, с белой кожей и розовыми сосками. Том всегда думал, что на теле ангела не может быть ни единого волоска, но этот был исключением.

Ангел-женщина опустился на одно колено рядом с Томом, наклонился к нему и поцеловал в губы. Он был так оглушен своим горем, что даже не удивился. А женщина тихонько толкнула его, заставив лечь на спину, а сама, раскрыв плащ, легла сверху, прижавшись к нему своей наготой. Он почувствовал, как в него проникает тепло, и вдруг перестал дрожать.

Она взяла в ладони его бородатое лицо и снова поцеловала, жадно и ненасытно, как пьют воду в знойный день после долгой дороги. Затем ее руки скользнули вниз, она нашла ладони Тома и притянула их к своим грудям. Он непроизвольно сжал их. Они были мягкими и упругими, соски под его пальцами набухли и поднялись.

Где-то в глубине его сознания родилась мысль, что он уже умер. И хотя Том знал, что рай должен выглядеть как-то иначе, сейчас это не имело значения. Он утратил способность трезво мыслить и полностью покорился зову плоти. Он подался вперед, стараясь крепче прижаться к женщине, набираясь силы от ее тепла и наготы. Ее жаркие губы разомкнулись, и Том почувствовал, как к нему в рот протиснулся подвижный язычок. В нем просыпалось желание.

Она ненадолго отодвинулась и приподнялась. Ошеломленный Том смотрел, как она задрала до груди его тунику и рубаху, и раздвинув ноги, обхватила ими его бедра. Пронзительно заглянув ему в глаза, опустилась. В момент, когда их тела мучительно соприкоснулись, она на секунду замерла, и Том почувствовал, как входит в нее. Это было упоительно. Она ритмично двигалась, улыбаясь Тому и целуя его лицо.

Вскоре ее глаза закрылись, а дыхание сделалось прерывистым, она вся была поглощена происходящим. Взволнованно и восхищенно Том смотрел на нее, слушал ее тихие стоны, двигаясь все быстрее, и ее экстаз тронул Тома до глубины его израненной души, так что он даже не знал, вопить ли ему от отчаяния, кричать от радости, или истерически хохотать. И вот их тела сотряслись в порыве блаженства, как деревья в бурю, потом еще и еще… пока наконец они не затихли, и она не упала к нему на грудь.

Так они долго лежали. Согретый теплом ее тела, Том забылся в полусне. Ему показалось, что он просто вздремнул, но когда открыл глаза, обнаружил, что его сознание было ясным.

Он взглянул на прекрасную молодую женщину, лежавшую у него на груди, и сразу понял, что это не ангел, а разбойница Эллен, которую он встретил в этом лесу, когда украли свинью. Она почувствовала, как Том встрепенулся, и, открыв глаза, взглянула на него с любовью и тревогой. И тут он вспомнил о детях. Он бережно переложил Эллен рядом с собой и сел. Альфред и Марта лежали, закутавшись в плащи, на опавшей листве, и солнце ласкало их спящие лица. Кошмар прошедшей ночи вновь встал перед его глазами, и он вспомнил, что Агнес умерла, а младенец – его сын! – бесследно исчез. Он закрыл лицо руками.

В этот момент Том услышал, как Эллен свистнула, и, подняв глаза, увидел вынырнувшую из леса знакомую фигурку ее странного сына, бледнолицего, рыжеволосого, с ярко-зелеными птичьими глазами. Том поднялся, поправляя одежду. Эллен тоже встала и запахнула плащ.

Подойдя, мальчик протянул Тому какую-то вещь. Том сразу узнал ее. Это была половина его плаща, в которую он завернул малютку перед тем как положить на могилу Агнес.

Ничего не понимая, Том уставился на Джека, затем на Эллен. Она взяла его за руки, посмотрела прямо в глаза и сказала:

– Жив твой ребенок.

Том не смел верить. Это было бы слишком чудесным, слишком сказочным для этой жизни.

– Не может быть, – прошептал он.

– Может.

В сердце Тома затеплилась надежда.

– Правда? – бормотал он. – Это правда?

Она кивнула:

– Правда. Я отведу тебя к нему.

Том понял, что она не шутит. Волна облегчения и счастья накрыла его. Он упал на колени и слезы, словно прорвав плотину, нашли наконец выход.