Неестественные причины. Тайна Найтингейла

– Дорогая Элизабет! Какая преданность!

Оливер Лэтэм усмехнулся, после чего все смущенно притихли – но ненадолго.

– Мне он об этом не рассказывал, – раздался хриплый, сварливый голос Сильвии Кедж.

– О, нет, милочка, – ласково подхватила мисс Колтроп. – Но ведь мистер Сетон не обсуждал с вами не только это. Со служанками делятся далеко не всем. А он относился к вам именно так, дорогая. Вам бы вспомнить о гордости и не позволять использовать себя как рабочую лошадку. Мужчины ценят характер.

Дэлглиш уловил замешательство, охватившее присутствующих от этого беспричинного язвительного выпада. Все молчали. Ему было неудобно смотреть на девушку, но та опустила голову, словно безропотно принимала заслуженный упрек, две пряди черных волос заслонили ее лицо. В наступившей тишине он слышал ее прерывистое дыхание и сожалел, что не испытывает к ней сочувствия. Разумеется, Селия Колтроп была несносной особой, но в самой Сильвии Кедж было нечто, не позволявшее щадить ее. Оставалось гадать, чем именно она побуждает присутствующих быть к ней безжалостными.

С момента появления инспектора Реклесса и сержанта минул час, и за это время сам полицейский сказал очень мало, зато остальная компания, не считая Дэлглиша и его тети, много чего наговорила. Не все сказанное было разумным. Реклесс, сразу усевшийся в кресло у стены, хранил неподвижность, только его темные глаза внимательно поблескивали в свете камина. В комнате было тепло, но он остался в своем неряшливом габардиновом плаще, каким-то чудом выдерживавшем груз многочисленных металлических пряжек, пуговиц и кнопок. Себе на локоть он возложил огромные перчатки с крагами и мягкую фетровую шляпу – боялся, видимо, что украдут, потому и не расставался с тем и другим. Инспектор выглядел здесь чужаком, мелким чиновником, которого с трудом терпят и который не осмеливается опрокинуть предложенную рюмочку – служба, дескать… Дэлглиш понимал, что это именно то впечатление, какое полицейский стремится произвести. Подобно всем удачливым сыщикам, этот был способен приуменьшить себя усилием воли, сделать так, чтобы само его физическое присутствие стало безобидным, даже незаметным, превратиться в предмет обстановки. И внешность у него была самая подходящая. Рост минимальный – еще более низкорослых на службу в полицию не принимали, физиономия землистого оттенка была воплощением непримечательности, способным затеряться в толпе футбольных болельщиков в воскресный день. Таким же бесцветным, не выдающим происхождения, не позволяющим составить о нем представление был его голос. Широко расставленные, глубоко посаженные глазки прыгали с лица на лицо, в зависимости от того, кто брал слово; в данном обществе эти выстрелы из-под нависших надбровных дуг могли бы вызвать смущение – если бы кто-нибудь удосужился обратить на них внимание. Сидевший рядом с ним сержант Кортни, казалось, строго выполнял приказ держать спину прямо, все видеть и слышать – и помалкивать.

Дэлглиш посмотрел на свою тетю, сидевшую напротив него в кресле. Она снова принялась за вязанье и будто утратила интерес к происходившему вокруг нее. Почерпнув вязальное искусство у гувернантки-немки, Джейн держала спицы по-континентальному, торчком; их поблескивающие кончики завораживающе действовали на Селию Колтроп, которая поневоле косилась на них, словно мастерство хозяйки являлось для нее упреком и вызовом. Сама она елозила ногами и отворачивалась от огня, будто не могла стерпеть жар камина. В комнате и впрямь становилось душно, и не замечать этого не мог никто, кроме Реклесса. Оливер Лэтэм расхаживал взад-вперед, по лбу струился пот, от его неуемной энергии в комнате становилось еще жарче. Резко остановившись, он повернулся к Реклессу:

– Когда он умер? Пора бы узнать кое-какие подробности!

– Точное время будет названо только в отчете патологоанатома, сэр.

– Иными словами, вы оставляете вопрос без ответа. Тогда я спрошу по-другому. За какие часы нам следует предоставить алиби?

Селия Колтроп возмущенно пискнула что-то и воззрилась на Реклесса, нетерпеливо, как и остальные, дожидаясь его ответа.

– Мне потребуются ото всех вас показания, закрывающие время с момента, когда Сетона видели в последний раз, то есть с семи тридцати вечера во вторник до полуночи в среду.

– Не поздновато? – возразил Лэтэм. – Его наверняка столкнули в море задолго до полуночи. Закат, вечерняя звезда и чистый зов в ночи… Вы не возражаете начать с меня? Во вторник я был на премьере в «Новом театре», затем на приеме, устроенном нашим рыцарем подмостков. Домой вернулся в начале второго и провел остаток ночи с… с другом. В данный момент я имени не назову, но завтра сообщу. Мы рано встали, пообедали в «Айви» и расстались, после чего я прикатил на машине сюда. До своего коттеджа добрался вчера после половины восьмого вечера и почти не выходил, не считая короткой прогулки по пляжу на сон грядущий. Сегодняшний день прошел в разъездах по окрестностям с целью заготовок. После ужина я спохватился, что забыл купить кофе, и подался к единственной соседке, которая способна одолжить приличную смесь, не сопровождая это лекцией о том, что мужчинам лучше не доверять ведение домашнего хозяйства. Для облегчения вашей задачи добавлю, что у меня имеется алиби на время его смерти – если считать, что она наступила во вторник, но не на то время, когда его отправили в последний путь – если считать, что это произошло вчера вечером.

На протяжении первой части этого выступления выражение лица мисс Колтроп менялось несколько раз: сначала это было любопытство, затем неодобрение, сладострастный интерес и легкая печаль. Можно было подумать, что она решала, какое подходит лучше, пока не остановилась на легкой печали – подобающем чувстве для женщины, прощающей мужчинам их слабости.

– Я буду просить вас назвать имя дамы, сэр, – тихо произнес инспектор Реклесс.

– Напрасная просьба – по крайней мере до тех пор, пока мне не удастся поговорить с ней. Но очень мило с вашей стороны предположить, что это все-таки женщина. Будьте благоразумны, инспектор! Если бы я имел отношение к смерти Сетона, то уже позаботился бы об алиби. А если бы взялся сооружать ложное, то в нем не фигурировала бы женщина. Если отбросить соображения неуместного рыцарства, то мы вряд ли будем долго держать вас в неведении. Всех подробностей никто не помнит. Достаточно спросить, о чем мы говорили, кто задергивал занавески, с какой стороны кровати я спал, сколькими одеялами укрывался, что мы ели на завтрак. Удивительно, что кто-то вообще берется придумывать алиби! Тут нужна настоящая память на подробности, не то что у меня.

– С вами, похоже, все ясно, Оливер, – сурово подытожила Селия. – Убийство – вещь нешуточная. Ни одна разумная женщина не станет чинить вам препятствий.

– Разум там и не ночевал, дорогая Селия! – рассмеялся Лэтэм. – Она ведь актриса. Но я все равно не жду с той стороны неприятностей. Однажды отец дал мне дельный совет: никогда не ложись с женщиной в постель, если утром кто-то из вас постесняется в этом признаться. Данный принцип отчасти ограничивает личную жизнь, зато обладает практическими достоинствами.

Дэлглиш сомневался, что Лэтэм действительно накладывает на себя подобные ограничения. В его утонченном кругу мало кто возражал против огласки связей, повышающей престиж, а Оливер Лэтэм – состоятельный, красивый, светский и, по слухам, труднодоступный – ценился весьма высоко.

– Что ж, вам не о чем беспокоиться, если Сетон действительно умер вечером во вторник, – угрюмо произнес Брайс. – Если только инспектор не предположит, что ваша постельная партнерша готова предоставить вам алиби на все случаи жизни.

– Она предоставит, что хотите, надо только уметь попросить ее, – беззаботно отозвался Лэтэм. – Но зачем заигрывать с опасностью? И куда деваться от наигранности? Если бы она изображала лгунью, рискующую репутацией ради спасения любовника от тюрьмы, я бы не беспокоился. Но вдруг она вздумает сменить роль? Нет уж, лучше я попрошу ее просто сказать правду.

Селия Колтроп, устав от чрезмерного интереса собравшихся к личной жизни Лэтэма, не выдержала:

– Полагаю, мне не придется описывать свои перемещения. Я была близким другом бедняги Мориса, вероятно, единственным настоящим другом за его жизнь. Однако я не против выложить все как на духу, тем более что это может, наверное, помочь кому-нибудь еще. Ведь здесь важна любая мелочь, не так ли? Почти все время я провела дома. Только днем во вторник повезла Сильвию в Норвич, там, в салоне «Эстель» близ Маддермаркет, нам обеим сделали прически. Сильвии понравилось. Необходимо следить за собой, даже живя в деревне. Там же, в Норвиче, мы попили чаю, и в восемь тридцать вечера я отвезла Сильвию домой и вернулась к себе. Вчера утром работала – я диктую на пленку, – а днем съездила в Ипсвич, чтобы кое-что купить и навестить в Уэлл-уок подругу, леди Бриггс. Я не знала, застану ли ее дома. Она отсутствовала, но служанка вспомнит, что я к ним заглядывала. На обратном пути я немного заблудилась и вернулась к десяти часам. К тому времени уже приехала из Кембриджа моя племянница, она подтвердит, что я больше никуда не отлучалась. Сегодня перед обедом Сильвия позвонила, сообщила о рукописи и о том, что Морис пропал. Я не знала, как лучше поступить, но, увидев вечером проезжавшего мимо старшего инспектора Дэлглиша, позвонила мистеру Брайсу и предложила пожаловать всем вместе к нему и посоветоваться. К этому времени у меня уже возникло ужасное предчувствие. Лучше бы я ошиблась!

Следующим слово взял Джастин Брайс. Дэлглишу оставалось удивляться готовности, с какой подозреваемые выкладывали сведения, которых официально от них пока никто не требовал. Они говорили о своих алиби со словоохотливой уверенностью новообращенных на собрании «возрожденцев». Не было сомнения, что уже назавтра они будут расплачиваться за эту свою готовность эмоциональным упадком. Однако предостерегать их в его обязанности не входило. Реклесс вызывал у Дэлглиша все больше уважения: тот по крайней мере умел сидеть тихо и слушать.

– Я тоже до вчерашнего вечера находился у себя в квартире в Блумсбери, – рассказывал Брайс, – но если Сетона не стало поздно вечером во вторник, то я точно ни при чем. Дважды за вечер я звонил врачу, потому что мне было плохо: новый приступ астмы. Вы знаете о моих мучениях, Селия. Мой доктор, Лайонел Форбс-Денби, подтвердит, что я звонил ему около полуночи и просил немедленно приехать. Он, конечно, отказался, посоветовав принять две синие таблетки и перезвонить, если через час не наступит облегчения. Как вам это нравится? Я говорил ему, что боюсь умереть. В том-то и опасность астмы моего типа: если думаешь, что умираешь, то действительно можешь отправиться на тот свет.

– Но этого, разумеется, не случится, если Форбс-Денби запретит? – предположил Лэтэм. – А если он ошибется, Оливер?

– Он, кажется, лечил и Мориса? – спросила мисс Колтроп. – Морис его очень хвалил. Он был сердечником и всегда повторял, что жив только благодаря Форбсу-Денби.

– В общем, он мог бы приехать ко мне вечером во вторник, – огорченно произнес Брайс. – В половине четвертого ночи я опять позвонил ему, и в шесть часов утра он наконец пожаловал, но к этому времени худшее осталось позади. Какое-никакое, а алиби.

– Не вполне, Джастин, – заметил Лэтэм. – Где доказательство, что вы звонили из дому?

– Из дому, откуда же еще? Говорю, я был при смерти! И потом, если бы я поднял ложную тревогу, а сам мотался по Лондону и убивал Сетона, то как бы я попал к себе к моменту появления у меня Форбса-Денби? Так бы он вообще отказался лечить меня!

– Дружище Джастин! – воскликнул Лэтэм. – Если Форбс-Денби говорит, что не придет, можно его не ждать. Вам ли этого не знать?

Брайс грустно согласился; похоже, он отнесся к разрушению своего алиби с завидным философским спокойствием. Дэлглиш слыхал о Форбсе-Денби, модном терапевте, хорошем профессионале. Он внушил пациентам такую веру в свою непогрешимость, что, по слухам, мало кто из них был готов утолять голод и жажду, вступать в брак, производить потомство, покидать страну и умирать без его дозволения. Они славили его эксцентричность, смаковали грубости и восторгались вспышками гнева. Форбс-Денби был способен вышвырнуть в окно излюбленное патентованное снадобье своего пациента и указать на дверь его повару. Дэлглиш радовался, что не ему, а Реклессу с подручными придется выведывать у этого нелюбезного эксцентрика медицинские сведения о погибшем и алиби одного из подозреваемых.

Внезапно с яростью, заставившей всех уставиться на него вытаращенными глазами, Джастин выкрикнул:

– Я его не убивал, но не просите меня его жалеть после того, как он поступил с Арабеллой!

Селия Колтроп устремила на Реклесса слегка виноватый взгляд матери нашкодившего чада, достойного снисхождения.

– Арабелла – его сиамская кошка, – объяснила она. – Мистер Брайс решил, что это Морис убил ее.

– Я знаю, что это он, Селия, знаю, и все тут. – Он повернулся к Реклессу. – Месяца три назад я сбил его собаку. Это была чистая случайность, я люблю животных. Даже Таузера любил, уж какой это ни был – согласитесь, Селия! – противный беспородный пес… Случилось ужасное: он сдуру бросился прямо мне под колеса. Сетон в нем души не чаял и обвинил меня в том, будто я намеренно переехал его собаку. Через четыре дня он убил Арабеллу. Вот что это был за человек! Чего же удивляться, что теперь прикончили его самого?

Мисс Колтроп, мисс Дэлглиш и Лэтэм заговорили одновременно, не оставляя камня на камне от добрых намерений друг друга:

– Помилуйте, Джастин, не было ни малейших доказательств…

– Мистер Брайс, никто ведь не предполагает, что это как-то связано с Арабеллой…

– Бога ради, Джастин, к чему поминать старое?

Реклесс перебил их тихим вопросом:

– Когда вы приехали на Монксмир, сэр?

– В среду днем, около четырех часов. Тела Сетона у меня в машине не было. На счастье, у меня всю дорогу от Ипсвича барахлило сцепление, и машину пришлось оставить в мастерской Бейнса у Саксмундхэма. Туда я добрался на такси, а сюда меня доставил Бейнс-младший. Хотите проверить мой автомобиль на предмет крови и отпечатков пальцев? Обращайтесь к Бейнсам. Желаю удачи!

– Почему, черт возьми, беспокоиться должны мы? – удивился Лэтэм. – Почему не его ближайшая родня? Взять хотя бы сводного братца Мориса: вот кого следовало бы выследить полиции! В конце концов, он – наследник, ему и давать объяснения.

– Дигби находился прошлым вечером в «Сетон-Хаусе», – тихо сообщила Элизабет Марли. – Я сама привезла его.

После прихода инспектора она раскрыла рот только во второй раз, причем, как показалось Дэлглишу, неохотно. Но, даже тоскуя по сенсации, трудно было надеяться на такую выразительную реакцию, которая последовала. Сначала присутствующие ошеломленно молчали, затем раздался резкий требовательный голос мисс Колтроп:

– То есть как – ты сама его туда привезла? – На взгляд Дэлглиша, это был вполне предсказуемый вопрос.

Девушка пожала плечами.

– Могу повторить: вчера вечером я привезла в «Сетон-Хаус» Дигби Сетона. Он позвонил мне со станции Ипсвича, где дожидался пересадки, и попросил встретить его в Саксмундхэме, он приедет туда на поезде в восемь тридцать. Брат знал, что Морис будет отсутствовать, и, наверное, не хотел тратиться на такси. Я поехала за ним.

– Ты мне об этом не рассказала, когда я вернулась! – бросила с упреком мисс Колтроп.

Остальные смущенно заерзали, боясь, что сейчас станут свидетелями семейной ссоры. Лишь темная фигура у стены сохранила неподвижность.

– Я решила, что вас это не заинтересует. Да и вернулись вы поздновато для беседы, не так ли?

– Но почему ты ничего не сказала мне даже сегодня?

– Зачем? Какое мне дело, если Дигби захотелось снова куда-то сбежать? К тому же мы тогда еще не знали о гибели Мориса Сетона.

– Итак, вы по просьбе Дигби встречали его в восемь тридцать? – уточнил Лэтэм, которому, похоже, не терпелось составить исчерпывающий график событий.

– Совершенно верно. Более того, он приехал именно на этом поезде, а не томился в зале ожидания или перед вокзалом. Я купила билет на платформу и видела, как он выходит из вагона. Когда Дигби отдавал билет контролеру, я находилась рядом. Это был билет от самого Лондона, он еще сетовал на дороговизну. Контролер наверняка его запомнил. Там сошло полдюжины пассажиров.

– Надо полагать, он не нес на себе мертвеца? – усмехнулся Лэтэм.

– Разве что в своем чемодане размером три на два фута.

– Вы отвезли его домой?

– Конечно, как и предполагалось. После восьми вечера Сакс – не самое веселое место, а Дигби далеко не самый мой излюбленный собутыльник. Повторяю, я просто помогла ему сэкономить на такси.

– Продолжайте, Элизабет, – подбодрил Брайс. – Вы отвезли Дигби в «Сетон-Хаус», а потом?

– Я высадила его у двери. Дом был безмолвным, без единого огонька, что естественно: всем известно, что в середине октября Морис находится в Лондоне. Дигби пригласил меня выпить, но я ответила, что устала, хочу домой, тетя Селия, наверное, уже вернулась и ждет меня. Мы попрощались, и Дигби отпер дверь своим ключом.

– Значит, у него имелся ключ? – подал голос Реклесс. – Они с братом были настолько близки?

– Про их отношения мне ничего не известно. Но то, что у Дигби есть ключ, я знала.

Реклесс повернулся к Сильвии Кедж:

– Вы тоже знали, что у Дигби Сетона есть доступ в дом?

– Морис Сетон дал брату ключи от дома пару лет назад. Иногда он заговаривал о том, что надо бы их отобрать, но мистер Дигби редко ими пользовался в отсутствие брата, и тот, наверное, решил оставить их ему.

– Интересно, почему он сначала хотел забрать у брата ключи? – спросил Брайс.

Мисс Колтроп, очевидно, отнесла данный вопрос к категории тех, на которые Сильвии отвечать не следует. Выражение ее лица и голос явно означали сейчас: «Только не при слугах».

– Однажды Морис обмолвился при мне о ключах, – произнесла она. – Сказал, что, наверное, потребует их обратно. Дело не в недоверии к Дигби. Просто ему было не по себе: вдруг брат потеряет их или их у него украдут в каком-нибудь из его излюбленных ночных клубов…

– Значит, он так и не получил ключей назад, – подытожил Лэтэм. – Дигби вошел с их помощью в дом вчера примерно в девять часов вечера. С тех пор его не видели. Вы уверены, что в доме никого не было, Элизабет?

– Как я могу быть уверена? Я же не находилась внутри. Но я не слышала голосов и не видела света.

– Я побывала там сегодня в половине десятого утра, – сказала Сильвия Кедж. – Входная дверь была заперта, как обычно, дом был пуст. Все постели остались нетронутыми. Мистер Дигби даже не наливал себе выпивку.

Трудно было предъявить более безоговорочное свидетельство того, что стряслось что-то внезапное и серьезное. Мало какой кризис не послужил бы для Дигби Сетона поводом подкрепить свои силы горячительным.

– Это ничего не означает, – заявила Селия. – У Дигби всегда при себе фляжка. Это как раз одна из тех его манер, которые доводили Мориса до бешенства. Но меня волнует другое: куда он мог подеваться?

– Он сообщил вам что-нибудь о своих ближайших планах? – обратился Лэтэм к Элизабет Марли. – Какое он произвел на вас впечатление?

– Нет, он ничего не сказал. Настроение Дигби меня никогда не занимало. Он выглядел как обычно.

– Нелепость! – воскликнула мисс Колтроп. – Дигби только что приехал – с чего бы ему опять куда-то мчаться? Тем более что деваться там некуда. Ты уверена, что он не упоминал тебе о своих намерениях?

– А если его куда-то позвали? – предположила Элизабет Марли.

– Позвали?! – резко повторила ее тетка. – Никто не знал о его приезде. Кто бы мог его позвать?

– Не знаю, просто предположила подобную возможность. Возвращаясь к машине, я услышала телефонный звонок.

– Вы уверены? – спросил Лэтэм.

– Почему вы постоянно уточняете, уверена ли я? Сами знаете, как там, на мысу: тишина, одиночество… Ночью звуки слышны издали. Говорю вам, я слышала, как звонил телефон!

Все притихли. Она была, конечно, права. Уж они-то знали, как там, на мысу. Тишина и одиночество поджидали их за порогом. В комнате было очень тепло, духота становилась невыносимой, но Селия Колтроп все равно поежилась.

Брайс, неуклюже сидевший на низком табурете перед камином, поддерживал огонь, упорно кидая в него корягу за корягой из корзины, как истопник в аду. Жадные языки пламени с шипением обвивали сырую древесину, каменные стены гостиной, казалось, истекали кровью. Дэлглиш подошел к окну и стал возиться со шпингалетами. Стоило ему распахнуть одну створку, в комнату ворвалась вихрем желанная прохлада, задравшая уголки ковра и принесшая шум морского прибоя. Оглянувшись, он услышал бесстрастный голос Реклесса:

– Предлагаю, чтобы кто-нибудь отвез домой мисс Кедж. У нее нездоровый вид. Сегодня я не стану утруждать ее беседой.

Девушка собиралась что-то возразить, но Элизабет Марли произнесла:

– Я заберу ее. Тоже хочу домой. Я только что после болезни, а этот вечер получился очень утомительным. Где ее пальто?

Все засуетились, радуясь возможности размяться, и чуть не стали вырывать друг у друга пальто Сильвии Кедж и ее костыли. Мисс Колтроп великодушно рассталась с ключами от своей машины, сказав, что дойдет до дому пешком, сопровождаемая, разумеется, Оливером и Джастином. Сильвия Кедж, поддерживаемая помощниками, захромала к двери.

Зазвонил телефон. Присутствующие в страхе застыли. Резкий звук, банальный, однако зловещий, принудил всех к молчанию. Мисс Дэлглиш подошла к телефону и сняла трубку, но вскочивший с места Реклесс забрал ее.

Разговор было не разобрать: Реклесс отделывался междометиями. Похоже, звонили из полицейского участка. Инспектор слушал и изредка что-то бурчал.

– Понятно, спасибо, – сказал он. – Утром я навещу его в «Сетон-Хаусе». Спокойной ночи.

Положив трубку, он повернулся к истомившейся компании, даже не пытавшейся скрыть тревогу. Дэлглиш полагал, что он всех разочарует, но этого не произошло.

– Мы нашли мистера Дигби Сетона, – произнес Реклесс. – Он позвонил в полицейский участок Лоустофта и сообщил, что вчера вечером попал в больницу, съехав на машине в канаву. Ранним утром его выпишут.

Мисс Колтроп первой разинула рот, чтобы задать возникший сразу у всех вопрос, но инспектор сам удовлетворил любопытство своей аудитории.

– Он утверждает, что ему позвонили в начале десятого и вызвали в полицейский участок Лоустофта для опознания тела брата. Звонивший сказал ему, что труп Мориса Сетона с отрубленными кистями прибило к берегу в шлюпке.

– Невероятно! – воскликнул Лэтэм. – Кажется, вы говорили, что тело нашли только сегодня под вечер?

– Если бы одно это, сэр! Никто вчера вечером из полиции Лоустофта не звонил. Никто не знал об участи Мориса Сетона, пока шлюпка с трупом не пристала к берегу сегодня вечером. Никто, за исключением, естественно, одного человека.

Он обвел присутствующих грустным взглядом, останавливаясь ненадолго на каждом лице. Никто не издал ни звука и не шелохнулся. Все замерли, ожидая вместе с остановившимся временем какого-то неизбежного катаклизма. Это был момент, для описания которого не существовало слов; он взывал к действию, к драматической развязке. Сильвия Кедж, словно стремясь сделать все от нее зависящее, со стоном выскользнула из рук Элизабет, пытавшейся поддержать ее, и шлепнулась на пол.

– Он умер в полночь во вторник, плюс-минус час, – доложил Реклесс. – Я делаю это предположение исходя из степени одеревенения и из общего вида трупа. Странно, если вскрытие установит иное время. Руки отрубили уже у мертвеца. Крови вытекло немного, тумбой для отрубания послужила, видимо, банка в шлюпке. Если мистер Брайс говорит правду и шлюпка действительно была на приколе в пять часов вечера в среду, его отправили в плавание через час, когда начался прилив. За топор взялись после наступления темноты. Раз так, он успел до этого пролежать мертвым часов восемнадцать, а то и более. Где и как умер, не знаю. Но обязательно выясню.

Полицейские остались в гостиной втроем. Джейн Дэлглиш удалилась под предлогом приготовления для них кофе; теперь из кухни до слуха Дэлглиша долетало слабое позвякивание чашек. Остальные ушли десять минут назад. Чтобы привести Сильвию Кедж в чувство, не потребовалось много времени и хлопот. После того как она и Элизабет Марли скрылись за дверью, все пришли к согласию, что с волнениями вечера пора заканчивать. На гостей внезапно навалилась усталость. Когда Реклесс, черпавший, казалось, энергию в их утомлении и оживавший на глазах, принялся задавать вопросы о возможном орудии убийства, ответом ему было непонимание. Никто не мог вспомнить, имеется ли в его хозяйстве мясницкий нож или топор, где инструменты могут храниться и когда использовались в последний раз. Никто, кроме Джейн Дэлглиш. Но даже беззаботное признание мисс Дэлглиш, что из ее сарая несколько месяцев назад куда-то пропал топорик, ни у кого не вызвало интереса. Присутствующие устали. Теперь все, как перевозбудившиеся дети под конец праздника, хотели одного – попасть домой.