– Читал про климакс?
– Я забочусь о своих сотрудниках, – подчеркнул он, слегка дернув плечом. Ханна знала, что это не пустые слова – какие бы проблемы ни возникали у коллег, личные или профессиональные, он придумывал, какую помощь и поддержку мог дать работодатель.
Он – хороший начальник, Гордон Бакман Ниска. Хороший человек.
Но ей все равно хотелось верить, что именно ради нее он приложил чуть больше усилий. Глядя перед собой, она положила руку ему на бедро. Никакого сексуального подтекста, просто тактильный способ показать одобрение, передать эмоцию, что всегда трудно давалось ей вербально. Уголком глаза она заметила, как он поспешно взглянул на нее. Потом положил ладонь ей на бедро и слегка сжал.
Дальше они ехали в тишине, свернули с Е4 и продолжили движение на север. Ханна снова подняла стекло. Десять минут спустя они свернули на такую маленькую дорожку, которую невозможно найти, если не знать о ней. Еле ползли, пока лес не расступился и не показались пять разномастных построек. Жилой дом – выкрашенное желтой краской маленькое низкое строение. За ним более крупная красная дворовая постройка с зелеными двойными дверями на длинной стороне, за счет которых она казалась хлевом, хотя никаких животных там никогда не было. По крайней мере, живых. Сбоку от постройки – деревянный сарай, рядом с ним – собачий загон, где две охотничьи собаки возвестили о приезде Гордона с Ханной непрерывным лаем. Последний дом на участке – сруб с мансардной крышей, похожий на строение из кемпинга. Неясно для чего он использовался – если вообще использовался.
Гордон припарковался, и они вышли из машины. Ханна бросила беглый взгляд назад на автомобиль, направляясь к стоявшему у входной двери Хельгрену, ожидавшему их с недружелюбно скрещенными на фланелевой рубашке руками. Он выглядел моложе своих шестидесяти, моложе П-У, пронеслось в голове у Ханны, поджарый и мускулистый, а лицо выдавало человека, много времени проводящего на улице. Короткая седая щетина и светло-голубые глаза враждебно вглядывающиеся в посетителей из-под кепки с рекламой машинного масла.
– Что вам нужно? – спросил он без намека на более формальное или дружелюбное приветствие.
– У вас дома есть крысиный яд? – прямо спросил Гордон.
– Нет, крыс я пристреливаю, если вижу.
Он как-то сумел сделать ударение на крысах, таким образом, что у Ханны возникло впечатление, что для него и она, и Гордон, и, видимо, все полицейские – животные-вредители.
– А мышей? Их сложнее увидеть?
– Ловушки. У меня на участке нет яда, у меня – собаки.
– Слушайте, да вы настоящий друг зверей, – вставила Ханна.
– Знаете, почему мы спрашиваем?
– Наверное, нашли где-то отравленных зверей, – сказал Хельгрен, и на его лице одновременно отразились усталость и бешенство.
– На вашей земле, – сказала Ханна. Не совсем правда, но был маленький шанс, что, разозлившись, что они там побывали, он автоматически ее поправит и выдаст свою осведомленность об отравлении волков прямо за его владениями.
– У меня много земли и нет ограждений, – спокойно ответил Хельгрен, пожав плечами.
– Можно нам здесь все осмотреть? Внутри домов?
– Нет.
Ханна посмотрела на Гордона, который едва заметно покачал головой. Они могут принять решение об обыске, если преступление предусматривает наказание в виде тюремного заключения и если у них есть повод полагать, что в строениях есть что-то имеющее решающее значение для расследования. Первому критерию ситуация соответствует, но даже если бы они нашли целый прицеп крысиного яда, они бы никогда на сто процентов не смогли связать это с отравленным мясом.
– Что-то еще?
Гордон огляделся, будто над чем-то размышляет и принимает решение.
– Нет, сейчас все, но мы, возможно, будем заглядывать то и дело.
– Зачем?
– Почему бы и нет?
– Меня в чем-то подозревают?
– Нет, сейчас нет, но, как я уже сказал, будем заглядывать.
Они двинулись назад, Ханне показалось, что она чувствует на спине злобный взгляд Хельгрена. Подходя к машине, они услышали звук двигателя, и через мгновение на участок заехала и припарковалась другая машина. Хорошо одетый мужчина двадцати пяти лет вышел из нее и уверенным шагом, демонстрирующим, что приехал он сюда не впервые, направился к дому. Он без особого интереса взглянул на Ханну с Гордоном и чуть кивнул им.
– Кто это? – поинтересовалась Ханна, обернулась и увидела, как молодой мужчина подходит к Хельгрену, пожимает ему руку и они оба заходят в дом.
– Не знаю, не узнал его.
Гордон двинулся дальше к своей машине. Поколебавшись, Ханна достала мобильный и, в последний раз взглянув на дом, подошла ближе, чтобы четко зафиксировать номер «Тойоты Ярис» бордового цвета, на которой приехал молодой мужчина.
Девочке на площадке было на вид лет восемь.
Положив руки на плечи четырехлетнему брату, она вела его на новую игру и одновременно рассказывала о том, как будет весело. Катя с улыбкой изучала, как маленькая девочка ведет игру по своим правилам, и ела клубнику из стоявшей рядом с ней на парковой скамье коробки. Катя любила клубнику. Она впервые ее попробовала в возрасте этой девочки. В том месте, который она до того момента считала домом, у них клубники никогда не водилось, и вообще, насколько она помнила, в принципе никаких свежих фруктов кроме мелких кислых яблок, растущих на участке.
Они пришли к ней в школу, где все думали, что она живет у тети, потому что мама не может о ней заботиться. Катя, или Таня, как ее тогда звали, не знала, зачем нужна была эта ложь, однажды спросила дома, но ей напомнили делать только то, что ей говорят.
Однажды утром учительницу вызвали из класса, и когда она вернулась пару минут спустя, то явно нервничала и попросила Таню последовать за ней в коридор, где их ожидали двое мужчин. Один вышел вперед с теплой, дружелюбной улыбкой, сел перед ней на корточки и представился Дядей. Второй остался стоять сзади и молчал.
Дядя спросил, не хочет ли она пойти с ним во двор, где они смогут поговорить. Татьяна взглянула на учительницу, которая кивнула, что ей нужно пойти, и та пошла.
На улице они сели на одну из скамеек за спортивным залом. Школьный двор пустовал – все сидели на уроках. Стояла осень, но в воздухе уже ощущалась зима, и Таня дрожала в тонкой куртке. Дядя махнул другому мужчине, который подошел и накинул свою большую кожаную куртку ей на плечи.
– Все еще мерзнешь? – заботливо спросил Дядя. Она покачала головой, опустив глаза. Он достал коробочку с конфетами, взял одну, спросил, не хочет ли Таня, и снова получил качание головой в ответ.
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной, – сказал он, убирая коробочку в карман. Она молчала. – Хочу забрать тебя отсюда, в новую школу, где ты сможешь завести новых друзей.
В этой школе друзей у нее не было, но она не собиралась этим с ним делиться. Она сидела, опустив голову, и смотрела на свои сапоги.
– Что скажешь, Татьяна? – спросил он, после того как они довольно долго сидели в тишине. – Хочешь поехать со мной?
Она снова покачала головой.
– Почему?
– Мама с папой, – выдавила она из себя тихо, будто выдохнула.
– Они тебе не мама с папой. Они плохие люди.
Короткое утверждение, которое, как только она его услышала, странным образом показалось ей правдивым. Необъяснимое чувство, иногда посещавшее ее – что когда-то были какие-то другие, что-то другое. Впервые она осторожно повернула голову и посмотрела на него.
– Тебе хорошо у них? Вы ладите? – спросил он.
Папа говорил ей, что случится, если она кому-нибудь расскажет про ситуацию у них дома, если кто-то догадается, что не все гладко. Она не знала этого мужчину, даже не знала, кто он. Он казался добрым, но вдруг он расскажет папе, что она сказала. Может, он приехал сюда, только для того чтобы проверить, что она послушная, хорошая девочка. Так что она старательно закивала.
– Я тебе не верю, – сказал Дядя, но не злясь, как бывало с папой и мамой, когда они думали, что она лжет. – Знаешь, почему я тебе не верю?
Она лишь покачала головой. Казалось, чем меньше она скажет, тем лучше. Тогда он начал рассказывать.
