Жены и дочери

– Я была не права, сама во всем виновата, – возразила Молли, целуя мисс Браунинг.

– Вздор! Не перечь мне! Раз я сказала, что это моя вина, значит, так и есть.

На следующий день вместе с мисс Клариндой Молли отправилась смотреть, как идет ремонт в родном доме, и вынуждена была признать, что изменения ужасны. Светло-серый цвет стен в столовой, хорошо гармонировавший с темно-красными плотными шторами и после уборки казавшийся не грязным, а сдержанным, уступил место очень яркому розово-лососевому оттенку, который никак не сочетался с наимоднейшими новыми занавесками цвета морской волны.

– Очень живенько, по-моему, – заметила мисс Браунинг, и Молли не осмелилась возразить, надеясь, что новые коричнево-зеленые половики немного приглушат эту жутковатую «живность».

Повсюду стояли лестницы и подмостки, а между ними с ворчанием бродила недовольная Бетти.

– Давай поднимемся наверх. Посмотришь спальню мистера Гибсона. Сейчас, пока идет ремонт, он переехал в твою.

Пусть и не слишком отчетливо, Молли помнила, как трехлетней малышкой ее привели в эту комнату, чтобы попрощаться с умирающей мамой. Помнила белое белье, муслин, бледное, изнуренное, печальное лицо с большими глазами, горевшими желанием в последний раз прикоснуться к мягкому теплому комочку, которого уже не хватало сил заключить в объятия. Потом, входя в эту комнату, Молли всякий раз представляла дорогое грустное лицо на подушке, очертания фигуры под одеялом. Девочка не боялась подобных видений – напротив, ценила их как напоминание об облике матери. С полными слез глазами она поднималась следом за мисс Браунинг, чтобы увидеть спальню в новом убранстве. Изменилось почти все: положение кровати, цвет мебели. Появился новый большой туалетный стол со стеклом на поверхности вместо примитивного комода с наклонным зеркалом, верой и правдой служившего маме во время недолгой замужней жизни.

– Надо все тщательно подготовить для леди, которая провела так много времени в особняке графини, – заметила теперь уже вполне смирившаяся с женитьбой доктора мисс Браунинг.

Приятная работа по обновлению дома соответствовала ее вкусам и наклонностям.

– Мебельщик Кромер пытался убедить меня купить диван и письменный стол. Эти торговцы готовы на все, лишь бы продать побольше вещей. Но я ответила: «Нет-нет, Кромер. Спальни предназначены для сна, а гостиные – для приятных бесед. У всего есть своя цель, так что даже не пытайтесь ввести меня в заблуждение». Да, если бы матушка поймала нас с Фиби в спальне днем, то отругала бы не на шутку. Вещи для игр на улице мы хранили в специальном шкафу внизу, а руки мыли в специально для этого отведенном аккуратном местечке. Подумать только: запихивать в спальню диван и стол! В жизни о таком не слышала. К тому же сто фунтов не бесконечны. Боюсь, в твоей комнате, Молли, ничего сделать не смогу!

– Чему я очень рада, – весело отозвалась девушка. – Почти все в ней сохранилось в том же виде, как при маме, когда они жили здесь с моим двоюродным дедушкой. Ни за что бы не согласилась что-нибудь изменить. Очень люблю свою комнату.

– Опасность не грозит, так как деньги заканчиваются. Кстати, Молли, тебе купят платье подружки невесты?

– Не знаю, как-то не думала об этом, как и о том, что буду подружкой.

– Непременно поговорю об этом с мистером Гибсоном.

– Пожалуйста, не надо. Сейчас у него и без меня большие расходы. К тому же я, если бы мне позволили, с радостью не пошла бы на свадьбу.

– Глупости, дитя. Весь город будет обсуждать это событие, ради отца тебе придется участвовать в церемонии и хорошо выглядеть.

Мистер Гибсон хоть ничего и не сказал дочери, поручил будущей жене подобрать платье для Молли, и скоро из столицы графства приехала модистка и привезла с собой простой и элегантный наряд. Платье сразу очаровало мисс Гибсон, а когда его подогнали по фигуре, девушка устроила для мисс Браунинг показательную примерку. Прежде чем спуститься в гостиную, она подошла к зеркалу и едва ли не испугалась собственного преображения. «Неужели я? Какая хорошенькая! Конечно, все дело в платье. Бетти сказала бы, что в красивых перьях любая птичка хороша».

С румянцем смущения представ перед хозяйками, Молли встретила восторженный прием.

– Честное слово! Ни за что бы тебя не узнала!

«В красивых перьях», – подумала Молли, чтобы обуздать проснувшееся тщеславие.

– Ты по-настоящему красива. Правда, сестра? – воскликнула мисс Фиби. – Право, дорогая, если бы всегда так одевалась, то выглядела бы лучше своей мамы, которую все считали очень хорошенькой.

– Да, так и есть, хотя ты совсем на нее не похожа: копия отца, – а белый цвет всегда выгодно оттеняет смуглую кожу, – вставила старшая сестра.

– Но разве она не красавица? – не сдавалась мисс Фиби.

– Даже если так, в этом заслуга Провидения, а вовсе не ее собственная. Да и модистке надо отдать должное. Что за восхитительный муслин! Наверняка стоит немало!

Вечером накануне свадьбы мистер Гибсон и Молли отправились в Эшкомб в единственной в Холлингфорде желтой почтовой карете. Им предстояло стать гостями мистера Престона, а точнее, самого милорда, в главном особняке поместья. Особняк вполне соответствовал своей репутации и очаровал Молли с первого взгляда. Каменное, со множеством фронтонов и разделенных средниками окон здание украшал виргинский плющ и яркие плетистые розы. Молли впервые увидела мистера Престона: управляющий стоял на пороге и встречал гостей – и тут же ощутила себя юной леди, поскольку даже не догадывалась, что он награждает комплиментами и одаривает кокетливыми взглядами каждую женщину моложе двадцати пяти лет. Мистер Престон был очень привлекательным мужчиной и прекрасно сознавал это. Светлокожий, с гривой каштановых волос и бакенбардами, блуждающими серыми глазами в окружении темных ресниц, он обладал к тому же прекрасной фигурой благодаря активным занятиям спортом, что обеспечило ему доступ в высшие круги общества. Он превосходно играл в крикет, а стрелял настолько метко, что любое уважающее себя семейство считало за честь пригласить его на охоту двенадцатого августа и первого сентября.[23] В дождливые дни мистер Престон учил молодых леди играть в бильярд, а при необходимости мог один отправиться в лес и добыть дичь. Молодой человек знал наизусть множество театральных пьес и был незаменим в постановке их на местной сцене. Для флирта с Молли у него имелись особые причины. Во-первых, пока вдова жила в Эшкомбе, он изрядно с ней развлекался, а теперь хотел, чтобы она увидела контраст между ним, таким красивым и ухоженным, и немолодым мужем. Во-вторых, мистер Престон питал глубокую страсть к другой – ныне отсутствующей – особе и считал необходимым эту страсть скрывать, а потому, хотя «малышка Гибсон», как он называл ее про себя, была и не столь привлекательна, как дама сердца, решил посвятить ей ближайшие шестнадцать часов.

Управляющий привел гостей в обшитую деревянными панелями гостиную, где весело трещал камин, а плотные бордовые шторы скрывали и уходящий день, и внешний холод. Стол был уже накрыт к обеду: белоснежная скатерть, сверкающее серебро, хрустальные бокалы, вино и осенний десерт на буфете. И все же мистер Престон счел необходимым извиниться перед Молли за простоту холостяцкого дома и тесноту комнаты, поскольку парадную столовую экономка уже заняла приготовлениями к завтрашнему торжеству. Затем он позвонил и вызвал горничную, чтобы та проводила гостью в ее спальню. Поднявшись, Молли увидела чудесное убранство: дровяной камин, зажженные свечи на туалетном столике, темные шерстяные шторы вокруг белоснежной кровати, расставленные повсюду большие фарфоровые вазы.

– В этой комнате останавливается леди Харриет, когда ее светлость приезжает в особняк вместе с милордом графом, – пояснила горничная и точно рассчитанным движением высекла из тлеющего полена мириады искр. – Помочь вам переодеться, мисс? Я всегда помогаю ее светлости.

Помня, что помимо того платья, в котором приехала, привезла лишь белое муслиновое, Молли поблагодарила добрую женщину и с радостью осталась в одиночестве.

Это называлось обедом? Почти в восемь часов вечера подготовка ко сну казалась занятием более естественным, чем переодевание к выходу. Однако все переодевание, которое она смогла придумать, заключалось в двух дамасских розах за поясом серого шерстяного платья – благо, на туалетном столике стоял большой букет разнообразных цветов. Она даже попробовала приладить алую розу в волосы над ухом. Получилось очень красиво, но слишком кокетливо, и роза вернулась в вазу. Темные дубовые панели во всем доме излучали теплое сияние; в разных комнатах, в холле и даже на лестничной площадке горели камины. Должно быть, мистер Престон услышал шаги Молли, потому что встретил ее в холле и проводил в маленькую гостиную, откуда, как он пояснил, открывалась дверь в гостиную более просторную. Та комната, где она оказалась, немного напоминала Хемли-холл: желтая атласная обивка семидесяти-, а то и столетней давности, исключительно чистая и хорошо сохранившаяся; огромные индийские шкафы и фарфоровые кувшины с благовониями; ярко пылавший камин, перед которым в утренней одежде стоял отец – такой же мрачный и задумчивый, каким оставался в течение всего дня.

– Эту комнату использует леди Харриет, когда на день-другой приезжает сюда вместе с графом, – пояснил мистер Престон, и Молли постаралась избавить отца от беседы, поспешив уточнить:

– Ее светлость часто здесь бывает?

– Не очень часто. Но верю, что с удовольствием проводит время. Возможно, по сравнению с более формальными порядками в Тауэрс-парке здесь живется свободнее.

– Готова признать, что дом великолепен, – заметила Молли, вспомнив впечатление теплого уюта, а управляющий принял похвалу как комплимент в свой адрес.

– Я боялся, что юная леди сразу заметит все несуразности холостяцкого быта. Чрезвычайно вам признателен, мисс Гибсон. Я по большей части обитаю в той комнате, где будем обедать, а еще в кабинете управляющего, где храню книги и документы, принимаю деловых посетителей.

Наконец сели за стол. Все поданные блюда показались Молли безупречно приготовленными и идеально сервированными, однако не удовлетворяли мистера Престона, который без конца извинялся перед гостями то за недосмотр повара, то за отсутствие должного соуса, постоянно ссылаясь на холостяцкое хозяйство, холостяцкое то, холостяцкое это… Вскоре это слово стало вызывать у Молли раздражение. К тому же ее смущало и расстраивало дурное настроение отца, однако она старалась поддерживать оживленную беседу, всеми силами избегая личной окраски, которую мистер Престон пытался придать всему вокруг. Она не знала, когда следует покинуть джентльменов, но, к счастью, отец подал знак, и мистер Престон проводил ее обратно в желтую гостиную, где долго извинялся за то, что вынужден оставить ее в одиночестве. Молли вздохнула с облегчением и прекрасно провела время, осматривая многочисленные украшения. Среди прочих милых вещиц оказался чудесный шкафчик эпохи Людовика XV со вставленными в полированное дерево чудесными эмалевыми миниатюрами. Когда вошли отец и мистер Престон, Молли стояла возле него со свечой в руке и пристально всматривалась в лица. Отец по-прежнему выглядел озабоченным и встревоженным, даже когда подошел к ней, легонько похлопал по плечу, посмотрел туда, куда смотрела она, и молча удалился к камину. Мистер Престон взял свечу из рук гостьи и галантно разделил ее интерес.

Примечания