Ваш муж мертв
В течение нескольких следующих недель он звонил мне каждый вечер и водил на ланч в те дни, когда мне удавалось вырваться – сделать это в вечернее время было гораздо сложнее. Мы обычно ходили в сдержанно роскошные ресторанчики, прятавшиеся в тех уголках Лондона, где я прежде никогда не бывала. Кроме того, Дэвид ездил на «Порше»! Но, как я заметила, он был осторожным водителем – все время поглядывал в зеркала. Он не любил разговаривать во время вождения, предпочитая сконцентрироваться на дороге. Мне это нравилось.
Дэвид никогда не высказывал мне своего осуждения и не спрашивал, почему я совершала те или иные поступки. Напротив, он дал мне почувствовать себя особенной, чего никто никогда прежде не делал. Он раскрепостил мое тело. Так же, как и мой разум. Дэвид был хорошо начитан. Мы оба обожали рассказы Сомерсета Моэма и однажды ходили на публичное чтение одной из его пьес в Британской библиотеке. Как и я, Дэвид совершенно не умел рисовать, однако он восхищался искусством, о чем свидетельствовали огромные красочные картины современных художников на стенах его квартиры. Он был человеком, очень серьезно относившимся к своим хобби. И еще Дэвид терпеливо выслушивал меня, когда я позволяла себе плакаться из-за всего того, что приходилось выносить каждый день. «Ты самая сильная женщина из всех, кого я когда-либо знал. Ты единственная и неповторимая. Я никогда не встречал никого, похожего на тебя. И не думаю, что когда-нибудь еще встречу».
Такие мужчины, как Дэвид, имеют по нескольку любовниц. Это говорил мне здравый смысл. Но в тот момент ему нужна была именно я.
Два месяца спустя мы с Дэвидом поженились, и одним из наших свидетелей был тюремный офицер. Единственное, о чем я сожалела – что моего отца не было тогда рядом.
* * *На этом придется закончить с воспоминаниями. Стресс действует очень плохо. Сколько раз мне об этом твердили!
Лаванда. Скорее. Спасительная лаванда. Я беру бутылочку с маслом, стоящую на столике возле дивана. Делаю три глубоких вдоха. Теперь нужно помассировать активные точки, втирая масло. В области носовых пазух. За ушами. Над бровями. На макушке. Две точки на задней части шеи. Массировать, пока не прекратится боль. Так нас учили на курсах.
Внезапно я чувствую огромное желание погрузиться в глубокую теплую ванну с маслом флердоранжа. Душ – это совсем не то. Там невозможно лечь и расслабиться. Сиди спокойно – говорю я себе. Мне с трудом удается удержаться от искушения снова набрать номер Дэвида, чтобы услышать его голос. Куда же он все-таки подевался? Впрочем, разве не было подобных его исчезновений во время нашего брака?
Память возвращает меня в то время, месяц спустя после нашей свадьбы. Именно тогда все уже начало разваливаться.
«Мне нужно было уехать по важному делу, – как ни в чем не бывало заявил он, после того как от него два дня не было ни слуху ни духу. – Я же тебе говорил. Ты разве не помнишь?»
Нет. Ничего подобного я не помнила.
«Это потому, что ты устала».
Чепуха! С моей памятью все было в полном порядке.
«Я говорил тебе об этом», – настаивал Дэвид. Однако я не могла видеть его лица, потому что этот разговор – как часто случалось – происходил по телефону. И даже если бы мы в этот момент стояли лицом к лицу, то, возможно, мне все равно не удалось бы уличить его во лжи.
В конце концов я поняла, что было проще соглашаться со всем этим, чем пытаться что-либо доказать. Возможно, сейчас, сказала я себе, он просто опять взялся за старое. Так что оставалось только пожелать удачи этой Тане, с ее глубоким декольте, тоненьким голоском и подведенными глазами. Была определенная справедливость в том, что ей предстояло пройти через все то, что пережила я.
Если только ей не было известно что-то такое, чего не знали все остальные.
* * *15 февраля
Когда я открываю глаза следующим утром, солнечный свет уже струится через окно. Я осторожно провожу обычную проверку своего состояния. Синяков не видно. Мышцы не болят. Нет ощущения того, что «что-то не так». Что ж, уже неплохо.
Я медленно выбираюсь из кровати и, ступая по бежевому ковру, подхожу к окну. Передо мной простирается море. Сегодня его воды спокойны. А вчера оно яростно бурлило, швыряя гальку на набережную. Мне приходилось осторожно обходить эти камни, чтобы не споткнуться.
Как же я могла так долго жить вдали от моря? Одни его краски могут заставить умереть от восторга! Оно бывает то бирюзовое. То бледно-голубое. То серое. То красное, под цвет скал. Меня восхищает успокаивающая регулярность приливов и отливов, повторяющихся изо дня в день. Эмоции моря поднимаются и стихают так же, как и мои собственные. На днях оно перевернуло лодку, и из-за этого пришлось выйти спасательной шлюпке.
«Он пропал. Его никто не видел уже пятнадцать дней».
Голос полицейского снова звучит у меня в ушах. Они приходили вчера вечером – значит, сегодня уже шестнадцать дней. Несмотря на принятое накануне решение, я снова хватаюсь за телефон.
«Это Дэвид. Вы знаете, что делать…»
Хватит это слушать – говорю я себе. Выберись из дома. Подыши воздухом. Он хоть и холодный, но свежий. Это полезно! К тому же нужно купить ржаной хлеб с орехами. И забрать рецепт. Привести себя в порядок до следующего визита клиентки. Когда она должна снова прийти? Посмотрим в журнале. А, только завтра.
После Дэвида я стала разговаривать сама с собой – это вошло в привычку. Так я чувствую себя не столь одинокой. То же самое и с радио. Большинство наших девушек слушали «Радио 1», но от своего психолога я узнала про «Классик FM». «Музыка очень сильно влияет на наше эмоциональное состояние», – любил повторять он.
Я включаю эту радиостанцию, но прием довольно плохой. Радио Корнуолл ловится лучше. И звучит оно более по-домашнему. Дает мне почувствовать себя не чужой в этом месте.
«Ожидаются дальнейшие задержки поездов на Большой Западной железной дороге до Паддингтона…»
Может ли это быть причиной исчезновения Дэвида? Возможно, он приехал сюда, чтобы найти меня? Нет. Не стоит питать иллюзий.
В таком случае, может, он решил приехать сюда отдохнуть? Нет, исключено. «Трудно придумать что-либо хуже, – говорил он, – чем холодное британское побережье». И, как выяснилось, в Дартмуре он бывал всего один раз. На самом деле он был настоящим «человеком Лондона», а отдыхал где-нибудь на Карибах, совмещая отпуск со своими заграничными деловыми встречами. Таким образом, свои траты на отдых он оформлял как бизнес-расходы. Легально ли это – спросила я у него в начале наших отношений. Он рассмеялся своим глубоким, полнокровным смехом. Ну, разумеется, да.
Из-за всех этих воспоминаний – предупреждаю я себя, надевая свою ярко-красную водонепроницаемую куртку, – у меня гудит голова. Или это оттого, что я голодна? Еще довольно рано – всего половина восьмого, – но наши девушки к этому времени уже, конечно же, на ногах. Я беру бутылочку со своими таблетками, задумываюсь на секунду и принимаю одну, после чего собираю волосы в пучок. Мне советовали носить короткую стрижку, поскольку длинные волосы, как выяснилось, также могли представлять для меня потенциальную опасность. Однако мне нужно было создать «новую себя», чтобы продолжать держаться.
Однако внезапно мысль о том, что мне предстоит выйти из дома, пугает меня. Внутри я чувствую себя в большей безопасности. От старых привычек – какими бы они ни были неприятными – нелегко избавиться. Так что в итоге я весь день провожу дома, занимаясь приготовлением своих ароматических смесей. Однако к тому времени, когда уже начинает смеркаться, мне становится невыносимо сидеть в четырех стенах: я снова надеваю куртку и, открыв дверь, вздрагиваю от ударившего мне в лицо ветра.
Я иду по набережной и, для развлечения, слежу взглядом за тонкой линией между землей и морем. Наступив на треснувшую тротуарную плитку, я пошатываюсь, но мне все же удается удержать равновесие. После этого я начинаю смотреть только себе под ноги. Хорошо, что сейчас не сезон и туристов почти нет, так что можно не бояться на кого-нибудь натолкнуться.
Внезапно я застываю на месте. Мне навстречу идет ребенок с ведерком и лопаткой, несмотря на неподходящую погоду. Он того же самого возраста. У него прямо подстриженная челка. Он поднимает на меня глаза, как будто знает меня.
«Патрик», – мысленно шепчу я. Однако это имя срывается с моих губ и звучит во всеуслышание.
Женщина, идущая рядом с ребенком, хватает его за руку, бросает на меня странный взгляд и быстро проходит мимо.
Дыши глубоко. Забудь о том, что произошло. Сконцентрируйся на чем-нибудь другом – например, на морском воздухе. Можно ощущать не только его запах, но и вкус, и необыкновенную свежесть. Пока я не поселилась здесь, на юго-западе, я даже не представляла, что воздух может быть таким особенным.
Навстречу едет мужчина на вишневом скутере для инвалидов. Я делаю шаг в сторону, чтобы пропустить его. Возможно, мне стало бы легче, если бы мои проблемы со здоровьем были бы столь же заметны людям со стороны? Тогда они бы так не изумлялись, когда все это со мной происходит. Я прохожу мимо женщины в фиолетовых легинсах, которая играет на блокфлейте, полусидя на парапете. (Мне нравятся уличные артисты, обитающие в этих краях.) Музыка удивительно красивая, но нужно, чтобы было с кем разделить это удовольствие. А кто захочет делить со мной мою темную жизнь? Вот и Дэвид не захотел.
В голове снова возникает гудение. Это предупреждающая аура. Так мне объяснили врачи. Она бывает не у всех. Иногда все проходит без последствий. О, только бы обошлось. Маленькая белая собачка пробегает мимо, с любопытством принюхиваясь. У животных как будто имеется шестое чувство.
Я опять достаю из кармана лавандовое масло. Быстро втираю его в точки пульса на запястьях и, ища опору, вцепляюсь в ограждение набережной, покрытую зеленой облупившейся краской. За спиной раздается тявканье. Я оборачиваюсь. Рядом с собачкой и ее хозяином идет симпатичная молодая женщина, старательно кутающаяся от холода. На секунду наши глаза встречаются. Может, мы знакомы? Но она отворачивается и проходит.
Внезапно я чувствую запах жженой резины. Это плохой признак. По своему опыту я знаю, что теперь в моем распоряжении в лучшем случае лишь несколько секунд.
– С вами все в порядке? – долетает до меня издалека голос женщины. Мягкий. Встревоженный. Добрый. Нужно забраться в безопасное место. Скорее. Подальше от ограждения, чтобы не упасть через него на берег. Едет машина. Держаться подальше от дороги.
Скамейка. Та, что справа от меня. «Для Марджори, которая любила это место». Я видела эту надпись раньше – так же, как и на многих других скамейках на набережной. За каждой из них таится своя история. Однако сейчас мне совсем не до этого.
Я смутно осознаю, что стою уже на четвереньках.
«С вами все в порядке?» – повторяет голос.
Я чувствую, как что-то влажное касается моего лица. Собака?
Потом – ничего.
Глава 4
Скарлет
Мама! Мама!
Скарлет не переставала кричать всю дорогу от парка до полицейского участка, колотя в стекло кулаками, а потом головой. У нее саднило горло, и костяшки на руках превратились в один сплошной синяк. На улице шел дождь, и стекло в машине запотело, не позволяя ничего разглядеть снаружи. Из-за этого Скарлет кричала еще сильнее, думая: вдруг мама там и машет ей, а она ничего не видит.
– А ну прекрати! – сказала женщина-коп. – Черт, она опять меня поцарапала!
– Дикий котенок. – Это произнесла другая женщина-коп, сидевшая в машине сзади. У нее было более худое лицо. Более злое. – Какая мать, такая и дочь.
– Я хочу к маме!
– Ты увидишь ее, если будешь хорошо себя вести. Поняла?
Скарлет уже не могла больше плакать. У нее как будто совсем закончились слезы. Горло у нее так болело, что она едва могла глотать, и ее одолевала подступающая тошнота. Но хуже всего была разверзшаяся внутри нее яма страха.
– Я боюсь, вдруг я никогда больше не увижу маму, – прошептала Скарлет.
И тогда она заметила это. Взгляд.
Скарлет хорошо умела понимать значения взглядов. У нее был в этом опыт. Взгляд, который бросала на нее мама перед игрой, означал: «Будь хорошей девочкой». А тогда, в магазине, взгляд тетушки Джули с фиолетовыми волосами сказал ей: «Сделай вид, что меня знаешь». А во взгляде приходивших к ним домой дядек читалось: «А ну-ка исчезни – у меня с твоей матерью есть дело наедине».
Однако в том взгляде, которым обменялись эти женщины-копы, было что-то другое. Он означал: «Не выдавай секрет».
– Ты увидишь ее. Обещаю, – сказала более приятная женщина.
– Вы врете! – закричала Скарлет и снова принялась биться головой о стекло машины, пока ее не схватили за руки. Но она все равно продолжала вырываться. Не успокоилась она и тогда, когда ее привели в большое черное здание на одной из центральных улиц. «Легавка» – так назвал его один из маминых дядек, когда они пролетали однажды мимо на его черном мотоцикле.
– Ну, и что тут у нас? – спросил человек за стойкой дежурного. У него была блестящая голова с редкими клочками оставшихся волос. Все его лицо покрывали морщины, что напомнило Скарлет географический атлас. Учитель говорил, что эти линии показывают, насколько высоко суша находится над уровнем моря. Скарлет никогда не видела моря, но не хотела в этом признаваться, чтобы другие дети не смеялись над ней.
– Где моя мама? – Скарлет пнула стойку с такой силой, что у нее заболели пальцы на ноге. Именно так поступила мама, когда тетка в муниципалитете сообщила им, что их арендная плата теперь станет больше. Впрочем, тогда с этого вышло мало толку: маме просто сказали, что, если она не будет вести себя прилично, то не получит больше никаких субсидий.
– Ты увидишь ее, когда мы скажем, – заявил Человек-атлас. – А сейчас веди себя хорошо, мисс.
Потом он мотнул головой в сторону двери с черно-золотой надписью. Скарлет прочитала по буквам «С-Л-У-Ж-Б-А О-П-Е-К-И».
– Вам туда.
Тетка-коп со злым лицом взяла ее за плечи. «Если кто-то пытается тебя схватить, – всегда говорила мама, – сразу подгибай колени. Тогда им будет труднее тебя тащить». Однако это не помогло, потому что человек из-за стойки тоже ее схватил, и вдвоем они доволокли ее до двери с надписью. В комнате стояли стулья и стол, а на нем – тарелка с печеньем. Шоколадным. Ее любимым.
– Скарлет?
Сначала она даже подумала, что это тетушка Джули. У этой женщины были такие же взъерошенные фиолетовые волосы (мама называла это «рваной стрижкой») и черные следы от растекшейся туши под глазами. Но все же это оказалась не тетушка Джули: у нее не было в носу золотой сережки. У нее была серебряная.
– Тебя зовут Скарлет, верно?
– А вам какое дело?
Именно так научила ее говорить мама – в тех случаях, когда непонятно, следует ли вообще отвечать.
– Так написано в твоем паспорте, детка.
Паспорта нужно было хранить в каких-нибудь укромных местах, чтобы копы не могли их отыскать. Мама постоянно их перепрятывала. То за кухонной плитой. То под отклеившейся грязно-коричневой ковровой плиткой на кухне. То за треснувшей раковиной, которая протекала, потому что муниципалитет так никого и не прислал ее починить.
– Где вы его нашли? – Скарлет скрестила руки на груди – так же, как делала мама, когда кто-нибудь выводил ее из себя.
– Он был у твоей мамы, детка.
– Я хочу увидеть ее! – Скарлет с такой силой пнула стул, что он упал.
– Подними его и сядь, – прорычала женщина-коп с худым лицом.
Однако Рваная Стрижка помотала головой:
– Пусть стоит, если хочет.
Потом она присела на корточки рядом со Скарлет – так, что они стали почти одного роста. Глаза у нее были добрые.
– Меня зовут Камилла, я социальный работник. Я понимаю, что это для тебя шок, детка. И я знаю, что ты хочешь к маме. Но ты должна мне поверить – ты не можешь увидеть ее прямо сейчас. Сначала нужно решить кое-какие вопросы.
– Какие еще вопросы? – прохныкала Скарлет.
– Это взрослые дела.
Она знала, что это значит. Иди спать. У мамы с этим дядей есть важное дело. Ничего не говори, когда мама сует в сумку банку бобов в супермаркете, не собираясь платить.
– Скарлет, детка, послушай меня, – проворковала она своим тонким голоском, как птичка. – У тебя есть папа, или бабушка, или дедушка, или тетя, или кто-нибудь, кому мы можем позвонить?
Скарлет заколебалась, крутя пальцами одну из красных бусинок в своих волосах. Стоит ли сказать про дядек? Наверное, нет. Мама всегда говорила, что не доверяет никому из них.
– Нет, мы с мамой только вдвоем. Нам больше никто не нужен.
– То же самое сказала и мать, – проворчала тетка-коп со злым лицом.
– Но я могу побыть и одна! Так уже случалось, когда маме нужно было куда-нибудь уйти.
– Правда? – Камилла с рваной стрижкой начала что-то писать на лежавшем перед ней большом листе бумаги. Хотя он был не разлинован, строчки у нее выходили очень ровными. – Что ж, боюсь, так делать нельзя. Ты еще слишком маленькая.
Скарлет охватила паника.
– Но мне хорошо дома с мамой! Она вовсе не всегда уходит из дома вечером. И вообще, сейчас же еще не темно, и мне нужно в школу. – Глаза Скарлет снова начали наполняться слезами. – Сегодня мой самый любимый день. Можно выбрать любую книгу и читать, и будет Час новостей.
– Это что такое? – спросила тетка-коп.
– Это когда дети рассказывают, что нового произошло у них в семье, – медленно пояснила Рваная Стрижка.
– Интересно…
– Мама сказала, что я смогу пойти в школу попозже, после игры…
– Какой игры? – Голос тетки-копа прозвучал быстро. Резко.
Скарлет прикусила губу.
– Я не могу вам сказать. Это секрет.
– Знаешь что, Скарлет? – произнесла тетка-коп. – Твоей маме могло бы помочь, если бы ты нам все рассказала. Ты ведь хочешь этого, правда?
Скарлет кивнула.
– А иначе у твоей мамы будет еще больше проблем, чем у нее есть.
– Мне кажется, не стоит так говорить, – вмешалась Рваная Стрижка.
Тетка-полицейский пожала плечами, давая понять, что она считает иначе. Потом она налила Скарлет черносмородинового сока, и та жадно выпила его с печеньем. Вкуснятина.
– Послушай, Скарлет. Мы тут говорили про истории, которые вы рассказываете в школе. Мне они тоже очень нравятся. Вот, держи карандаш. А теперь пододвинь свой стул. Отлично. Напиши нам все про игру. Это должно быть очень интересно.
Об этом нельзя никому рассказывать – Скарлет хорошо знала. Но ведь теперь, когда это могло помочь маме, все совсем по-другому?
– А вы обещаете, что после этого я увижу маму?
– Обещаю.
Дело оказалось не быстрое.
– Просто пиши все, что помнишь.
Когда Скарлет закончила писать, у нее болела рука от усталости.
– Хорошая девочка. – Даже злая тетка-коп была ею довольна.
– А теперь мы с мамой можем пойти домой?
Рваная Стрижка снова присела на корточки рядом со Скарлет.
– Тебе придется переночевать сегодня где-нибудь в другом месте. А дальше видно будет, хорошо?
Скарлет снова захлестнуло волной паники.
– Но я же написала для вас свою историю! Вы же обещали, что я смогу тогда увидеть маму.
– Ты увидишь ее, но только после того, как мы утрясем вопрос с твоим устройством.
– Почему я не могу просто вернуться домой?
– Потому что там никого нет, детка. А тебе нельзя там оставаться одной.
– Где моя мама? Что вы с ней сделали?
Злая тетка-полицейский схватила ее за руку и потянула в коридор.
– Я не думаю, что в этом есть необходимость… – забормотала вслед Рваная Стрижка.
И тогда Скарлет увидела ее! Маму! Она заходила в другую дверь, справа. (Скарлет хорошо различала право и лево. Налево они поворачивали, когда ходили на игру в парке. А направо – в магазины.)
Мамин голос пырнул ее в грудь. Скарлет не совсем была уверена, что означало «пырнул», но понимала, что это должно быть очень больно, потому что нечто такое, как она слышала, случилось с пареньком, жившим двумя этажами ниже. И он до сих пор лежал в больнице.
– Отпустите меня! – раздался душераздирающий мамин вопль. – Я хочу поговорить со своей малышкой. Это мое долбаное право!
– Не сейчас.
Потом дверь захлопнулась, и мама исчезла.
– Почему они ее увели? – зарыдала Скарлет, катаясь по полу. – Почему? Почему?
– Бедная крошка, – услышала она над собой.
– Некоторые женщины не должны иметь детей, – произнес другой голос.
– Ладно. Посмотрим, кто у нас есть в списке для экстренного размещения. Так… Уолтерсы. Подойдет.
– Послушай, Скарлет. Я отвезу тебя домой к одной очень милой семье, они за тобой присмотрят. И будет намного лучше, если ты перестанешь пинаться и кричать. Договорились? Мы найдем тебе чистую одежду, когда туда доберемся, а с твоей школой мы свяжемся потом и все им сообщим.
– Мама… – сдавленно произнесла Скарлет. Она задыхалась, и каждое слово давалось ей с трудом: – Мне нужно сказать ей, куда я поеду.
– Все в порядке, детка. Она уже знает.
– Когда я смогу ее увидеть?
Последовал очередной вздох.
– Нам придется подождать до решения суда. Но ты не бойся. О тебе есть кому позаботиться.
* * *Мирра. Поднимает настроение и успокаивает гнев.
Апельсин. Похожий эффект. Также может снижать тревожность.
И, конечно же, ромашка.
«Ароматическая смесь от гнева» – так называла это мой инструктор.
Но иногда бывает нужно и что-то еще.
Я начала вести дневник после того, как с нами стал работать психолог. Он сказал, что, когда все записываешь – это очень полезно, и он был прав. Это помогает снять эмоциональный груз. Мне действительно кажется, что выплескивание своих чувств на бумагу удержало меня от нанесения кому-нибудь физического вреда.
Однако некоторые могут возразить, что я все же это сделала.
Так что если эти записи вдруг попадут кому-нибудь в руки и кто-нибудь прочитает их (чего произойти не должно), мне хотелось бы отметить, что я вовсе не задумывала ничего такого.
Поверите вы или нет, но я ввязалась во все это из лучших побуждений.
Глава 5
Вики
По ощущаемой тряске я понимаю, что куда-то двигаюсь.
Надо мной наклоняется мужчина в белом. Проверяет пульс. Накладывает манжету мне на руку и накачивает ее. Только тогда до моего сознания наконец доходит. Я нахожусь в машине «Скорой помощи». Со мной это уже не в первый раз.
– Вики? Вы меня слышите? Меня зовут Адам, я фельдшер.
Голос у него настойчивый, но ровный. Он смотрит на меня так, как обычно смотрят люди, когда это со мной происходит. Как будто я какая-то неполноценная. Сумасшедшая. Будто у меня не все дома.
Если у кого-то случается сердечный приступ или кто-то ломает ногу или происходит что-либо в подобном роде, все воспринимают это нормально. Но в моем случае все не так. Люди не могут относиться к этому как к обычному заболеванию. Даже фельдшеры. Да и к тому же они немного могут сделать для меня в этот момент, помимо оценки моего общего состояния. Пульс. Уровень кислорода. Основные показатели.
– Что произошло? – спрашиваю я.
– Вас нашли под скамейкой.
Вот как? Что ж, вполне возможно. Ваша естественная инстинктивная реакция, когда вы чувствуете приближение приступа (хотя не все его чувствуют) – найти какое-нибудь безопасное место. В прошлые разы, когда со мной такое случалось, меня находили под детской горкой, столиком в кафе и кассой супермаркета. Последний случай был самый неприятный, потому что, когда я пришла в себя, меня встретили любопытные лица собравшихся, кассирша в истерике и мокрые штаны. Недержание, впрочем, бывает не всегда. К счастью, на этот раз обошлось.
– У вас есть родственники, с которыми мы можем связаться, Вики?
Отец. Если бы.
Мама. Ее давно нет.
Патрик. Нет!
Дэвид. Можно ли отнести бывшего мужа к родственникам?
– Нет, никого нет, – выдавливаю я.
Во взгляде фельдшера проскальзывает сочувствие. Потом он продолжает задавать мне вопросы, обращаясь ко мне так, будто мы лично знакомы.
– Последнее, что вы помните, Вики?
Это всегда дается с большим трудом. «Думай», – говорю я себе.
– Помню, как надеваю куртку, – в конце концов произношу я. – Иду купить хлеба, пока не закрылся магазин. Смотрю на море.
– У вас были какие-либо странные ощущения?
– В ушах у меня начало гудеть, а потом я почувствовала запах жженой резины. Обычно такое бывает перед приступом – видимо, из-за повышенной активности нейронов.
Фельдшер кивает.
– Значит, вам повезло – у вас есть определенные признаки перед приступом. Так вы, по крайней мере, как-то предупреждены.
Я немного удивлена. Вопреки моим ожиданиям, этот человек знает свое дело. Но «повезло»? Я едва удерживаюсь от смеха. Как бы то ни было, хорошо уже то, что я вообще жива и могу разгуливать на свободе. В не столь давние времена меня просто заперли бы в больнице. Так сказал мне один из врачей, словно стараясь подбодрить меня. Сейчас известно, что эпилепсия официально диагностируется у одного из 103 человек. Примерно у одного из 26 когда-либо случается припадок. Однако где-то в шестидесяти процентах случаев причина эпилепсии остается невыясненной. Поразительно много – если только об этом задуматься.