Демон

Одной рукой Гарри обнимал бабушку, другой держал маму за руку. Когда песня закончилась, все зааплодировали, и юбиляры склонились в легком поклоне, как стеснительные детишки, и вскоре затерялись в толпе гостей, обступивших их со всех сторон. Знаешь, Гарри, в глазах у бабушки до сих пор стояли слезы, лицо лучилось нежностью от теплых воспоминаний, если бы твой дедушка был еще жив, упокой, Господи, его душу, в октябре мы бы с ним справили наш золотой юбилей.

Гарри улыбнулся, отобрал у нее недопитый бокал и поставил на столик рядом со своим бокалом. Пойдем потанцуем, бабуль. Они присоединились к танцующим парам. Мистер и миссис Уайт наблюдали за ними, сияя от гордости; а затем сами пошли танцевать.

Казалось, что каждый раз, когда Гарри отставлял в сторону пустой бокал, кто-то вручал ему новый, полный, и он себя чувствовал все раскрепощеннее и раскрепощеннее. И бабушка тоже. Выпитая половина «Манхэттена» мгновенно ударила ей в голову, и она выдала зажигательный танец, на пару с одним старым другом, лихо отплясывая и дрыгая ногами в некоей сбивчивой вариации бруклинского канкана. Зрители, включая Гарри и его родителей, хлопали ей от души, но через пару минут она остановилась с долгим уууууууууффффф и уселась на стул, наслаждаясь вниманием и смехом.

Гарри бродил среди гостей, медленно попивая коктейль с тем расчетом, чтобы растянуть его на подольше. Ему не хотелось ставить пустой стакан, чтобы ему снова сунули в руки полный. Он уже чувствовал действие алкоголя и хотел поостеречься. Он наклонился затушить сигарету в пепельнице на низеньком столике, а когда выпрямлялся, то чуть не упал в объятия какой-то женщины в сильном подпитии. Когда он в нее врезался, она инстинктивно схватилась за него, чтобы не упасть. Гарри ее поддержал, взяв под локти. Когда они перестали раскачиваться взад-вперед и закончились все ой, извините, прошу прощения… осторожнее… вы не ушиблись?.. Гарри убрал руки, но она так и держала его за плечи. Ну, надо же. Извините еще раз. Надеюсь, я вас не убила.

Все хорошо, он улыбнулся. Никто не пострадал.

Как вас зовут? Склонив голову набок, она смотрела на Гарри, слегка приоткрыв губы.

Гарри. Гарри Уайт, он улыбнулся, глядя на нее в упор.

А я Джина. Джина Логан. Когда-то Джина Мерретти, но это было давно и неправда, она взмахнула рукой. Можете называть меня Джина.

Рад познакомиться, Джина, он кивнул, улыбнувшись.

Гарри, она лукаво взглянула на него, очень даже неплохо.

Спасибо, рассмеялся он.

Может быть, потанцуем, Гарри? Пойдем.

Окей, почему бы и нет? Он пожал плечами, потом положил ладонь ей на спину и повел танцевать.

Реакция Гарри на Джину была рефлекторной, как у собаки Павлова, его наметанный взгляд тотчас же оценил все ее достоинства и недостатки. Ей было, наверное, уже за сорок, не сильно за сорок, но она выглядела моложе, как минимум лет на пять, может быть, даже больше, хотя сейчас она явно перебрала со спиртным, что не могло не сказаться на внешности. В общем и целом дамочка ничего так, вполне привлекательная – ее левая ладонь прижималась к его затылку, влажная, теплая и живая – и он с одобрением разглядывал ее бюст, ту его часть, что виднелась над низким вырезом платья. Он попытался проникнуть взглядом в темноту в ложбинке между ее грудями, но не сумел, и подключил воображение и опыт, чтобы мысленно сконструировать их округлую, тяжелую полноту и красновато-коричневые соски посередине. Лет двадцать назад она была горяченькой итальяночкой – его ладонь прижималась к ее голой спине, ее черные волосы легонько касались его щеки – и глаза у нее до сих пор очень даже, и задница тоже – и, Госссподи, ее штучка так и пылает, когда трется о его промежность, перемещаясь от одного бедра к другому. Он ощущал у себя на шее ее обручальное кольцо, холодную металлическую гарантию безопасности – он знал, что где-то между этих сочных роскошных сисек прячется пара коротких черных волосков, которые он с удовольствием выдернул бы зубами – ты хорошо танцуешь, она взглянула на него, прикрыв глаза и приоткрыв губы, мне нравится, как ты двигаешься – он мог бы чуть расстегнуть молнию у нее на спине, скользнуть рукой вниз, ей в трусы, к этой заманчивой круглой заднице, просунуть ладонь между ее ягодиц и почувствовать мелкие капельки пота, почувствовать, как ее задница трется о его руку, когда он прижимает ее к себе – с тобой легко и приятно. Ты прекрасный партнер. Мой муж не танцует. Раньше – да, иногда. Теперь нет. Говорит, он и так устает. Наверное, много работает (не так много, как мой собственный член). Но иногда надо и отдыхать, развлекаться, в ее взгляде читался все тот же открытый призыв, если ты понимаешь, о чем я. Он с улыбкой кивнул, понимаю. И кто знает, чем он там занимается в Поукипзи? (ПОУКИПЗИ! Я тихо хренею!) Что он там делает? Вопрос был задан с искренним любопытством. У него бизнес. Всегда только бизнес.

Музыка резко умолкла, и Гарри понял, что у него встало. Он ничуть не смутился, но это не та вечеринка, когда можно затащить телку в кладовку или в подвал и по-быстрому трахнуть, к тому же он и не любит по-быстрому, это занятие для прыщавых подростков, однако спиртное ударило в голову, и возбудившийся член настоятельно требовал к себе внимания, и в голове промелькнула картина: задний двор, большое тенистое дерево. Он извинился и высвободил руку из ее ладоней. Я на минуточку, сейчас вернусь. Он заперся ванной, умылся холодной водой. Может, стоит засесть в холодную ванну, ха-ха. Он вытер лицо, посмотрел в зеркало, глянул на свою промежность и снова уставился в зеркало. Вроде бы все под контролем. Госссподи, уж я бы ей засадил.

Он вернулся в комнату, пару секунд постоял у двери, ища взглядом Джину. Вот она, в дальнем углу, с кем-то беседует. Она стояла к нему в профиль, и свет как будто мерцал на ее округлой заднице. Он шагнул было к ней – хуй стоит, совесть спит, – но развернулся, подошел к бабушке и сел рядом с ней.

Как настроение, бабуль?

Настроение бодрое, внучек. Я замечательно провожу время. Приятно встретить старых друзей и посмотреть, как веселится молодежь.

Молодежь это ты? Он улыбнулся, краем глаза поглядывая на Джину и размышляя, не попросить ли у нее номер телефона на будущее. Хотя сначала хотелось бы разобраться, кем Джина приходится хозяевам дома, и кто может узнать, если Гарри все-таки заберется к ней в трусы, и чем это чревато. Возможно, его папа с мамой умрут от стыда, и…

Пойдем потанцуем, Мэй, это мой танец. Давний бабушкин друг с поклоном протянул ей руку.

Хорошо, Отто, если ты так настаиваешь. Но сначала меня надо как-то поднять с этого стула. Отто тянул, Гарри толкал, и все дружно смеялись.

Гарри наблюдал за их танцем, не забывая иной раз посматривать в сторону Джины. Он улыбался и сиял изнутри, глядя на бабушку с Отто, их движения были немного скованы возрастом, но в них сквозило величественное благородство, когда они танцевали друг с другом и со своими воспоминаниями.

Он смотрел на них и улыбался, но взгляд упорно и неотвратимо тянуло к Джине, пока танцующие не превратились в смазанное пятно где-то на периферии зрения, и весь его разум как бы озарился бликами света, что отражались от Джининой задницы и груди, когда она – Госссподи, она не только чья-нибудь дочь, а наверняка еще и чья-нибудь мать. Нет, так не пойдет. Плохие новости, парень. Оставим всю эту хрень на потом. Представь, что будет с родителями. Это их точно убьет. Даже не думай! Забудь!

Гарри принялся напевать про себя слова баллады, лившейся из динамиков, и сосредоточился на танцующих и на людях, стоявших рядом. Когда бабушка, смеясь и отдуваясь, села на место, Гарри поцеловал ее руку и так и не выпустил ее из ладони, держа нежно, но крепко. Ты была великолепна, бабуль. Ты знаешь, как получить радость от жизни. Они рассмеялись. Гарри любил свою бабушку, и его вдруг накрыла волна понимания, что когда-нибудь, может, уже совсем скоро, она умрет. Он снова поцеловал ее руку.

Миссис Уайт предложила поехать домой – Мамы устали, и уже поздновато, да, мам? Да, милая, я и вправду устала. Видать, я уже старовата для таких бодрых гулянок, старой калоше пора в калошницу, бабушка рассмеялась, очень довольная собственной шуткой, – и попросила Гарри сесть за руль. Сначала отвезем бабушку, да? Все Гаррины мысли были заняты Джиной, за которой он наблюдал краем глаза, чувствуя на кончиках пальцев пот из ложбинки между ее ягодиц. Э? Что? Он встрепенулся, замялся, растерянно заморгал, пытаясь сосредоточиться на словах мамы, когда она повторила вопрос. О… Да, конечно. Конечно, мы отвезем бабушку.

Ложась спать в тот вечер, Гарри не стал опускать жалюзи на одном из окон, чтобы видеть с кровати кусочек неба над уголком здания напротив. Он лежал на спине, вспоминая. Перед мысленным взором вполне комфортабельно плыли сцены и образы, и не было необходимости напрягаться, чтобы не думать о Джине. Он ощущал сопричастность к семье и к потоку тепла, что струился внутри, словно ему что-то впрыснули в кровь, он вспоминал, как были счастливы его родные: как родители танцевали, глядя друг другу в глаза, как смеялась и плакала бабушка, наблюдая за вальсом своих старых друзей в годовщину их золотой свадьбы – да, бабуля у него что надо, – но образ, к которому он возвращался чаще всего и ласкал его в памяти, было тем самым мгновением, когда мама поцеловала его перед сном, и счастье не только сияло в ее глазах, но и как будто искрилось на кончиках пальцев. Спасибо, что ты пошел с нами, милый. Без тебя этот вечер был бы не таким радостным. А как была счастлива бабушка – Да, сынок, папа похлопал Гарри по спине и на миг задержал руку у него на плече, было здорово провести вечер вместе. Это был настоящий праздник. Да, настоящий, он улыбнулся родителям, стиснул руку отца, поцеловал маму в щеку, мне очень понравилось…

Гарри получал искреннее удовольствие

от этих воспоминаний, зная, что он сегодня доставил радость родителям, и вот уже образы у него в голове начали расплываться, накладываясь друг на друга, и он закрыл жалюзи, вернулся в постель и спокойно уснул.

На следующий день, в воскресенье, Гарри заглянул в «Кейси», пришел сразу вслед за своими друзьями-ирландцами, которые после полуденной мессы сразу рванули в бар, открывавшийся в час. Он посидел с ними недолго, затем пошел в кино с парой приятелей. После сеанса они все вместе отправились в «Фин-Холл», небольшой танцевальный зал по соседству.

Они еще не успели нагреть под собой стулья, а Гарри уже танцевал с какой-то молоденькой дамочкой, пришедшей сюда со своей младшей сестрой, просто чтобы провести время, пока ее муж укатил на рыбалку. После нескольких танцев Гарри вернулся к столу, сообщил друзьям, что увидится с ними завтра, и ушел под руку с Ирмой.

Госссподи Боже, ты видел? Я еще не решил, с кем хочу танцевать, а он уже подцепил телку, приятели лишь качали головами, глядя вслед Гарри с восхищением и изумлением.

В этом смысле он просто невероятный. Если во всей округе будет всего одна дырка, которой можно заправить, Гарри ее учует.

Ага, даже если она сама еще не в курсе. Они рассмеялись, с завистью наблюдая, как Гарри шагает к выходу, придерживая Ирму за поясницу.

По подсчетам Ирмы, времени у них было в избытке. Обычно муж возвращался с рыбалки часов в пять-шесть утра, но никогда раньше двух, а в два он вернулся всего однажды. Гарри, все еще заряженный энергией радости, швырнул одежду на стул, в прямом смысле нырнул в постель с глухим стуком и бодрым визгом – и рванулся к Ирме, стоявшей рядом с кроватью, еще в трусах, и пытавшейся расстегнуть лифчик. Он обхватил ее за талию, поцеловал в поясницу и горячо дунул в ложбинку между ее круглыми ягодицами. Ирма вскрикнула, вздохнула, застонала и шумно втянула в себя воздух – все это одновременно, – пошатнулась, и Гарри рывком повалил ее на постель. Она обняла его, и он стал целовать ее шею и грудь, запустил пальцы под резинку ее трусов и пробрался сквозь мягкие заросли к земле обетованной. Ирма стонала, судорожно хватаясь за волосы Гарри, за его руки, и плечи, и спину, за подушку и простынь, за все, до чего могла дотянуться, хлюпала и вся извивалась от такого внезапного внимания.

Гарри вдруг вспомнил эту как ее там, кто сидит на скамеечке в парке и ждет его – да, точно, Мэри, – и захихикал, спрятав лицо между Ирминых сисек. Ирма легонько дернула Гарри за волосы. Большое спасибо. Знаешь, мне нужно как следует посмеяться. Он посмотрел на нее и рассмеялся по-настоящему, и у него на лице было столько радости, что Ирма тоже расхохоталась, в жизни не слышала ничего смешнее, она сотрясалась от смеха, катаясь головой по подушке, по-прежнему не выпуская из цепкой руки длинные волосы Гарри, а он запустил руку в ее короткие волосы. Да, наверное, я тоже, он покачал головой, из глаз брызнули слезы, и они с Ирмой еще долго смеялись, вцепившись друг другу в волосы, а затем Гарри перестал трясти головой, сделал глубокий вдох и приник ртом к голой сиське. Это остановило не только его собственный смех, но и Ирмин смех тоже, причем весьма эффективно.

Гарри периодически думал о Мэри, и эти мысли – о ее отношениях с мужем, о явной холодности, существующей между ними, и о том, что она ждет его на скамеечке в парке, и он это знает – почему-то ужасно его возбуждали и помогли сохранить возбуждение надолго. Когда он наконец собрался уходить, ближе к трем часам ночи, Ирма была совершенно без сил. Она лежала на развороченной постели, наблюдала, как одевается Гарри, и бормотала, Боже, ты знаешь, что делать с женщиной. Тебе надо бы пообщаться с моим благоверным, дать ему пару подсказок.

Да я с удовольствием, он рассмеялся, оправляя одежду. Может быть, загляну к вам на неделе. Можем сыграть в «Монополию». Ирма слабо рассмеялась и легонько погладила себя по животу. Гарри помахал ей на прощание, и в ответ она чуть шевельнула рукой.

Выйдя из подъезда, Гарри пару секунд постоял на тротуаре, вдыхая свежий прохладный воздух. После двух дней, проведенных в рыбацкой лодке, запах в спальне покажется мужу вполне естественным. Рассмеявшись в голос, Гарри пошел прочь. Его шаги были бодры и легки. В ночном воздухе веяла свежесть, в небе мерцали редкие звезды. Ночь прекрасна, и мир прекрасен. Может быть, это были лучшие выходные во всей его жизни… в жизни кого бы то ни было. Он пребывал в полной гармонии с собой, сам себе друг, товарищ и Господь Бог.

В понедельник утренняя толкотня в метро помогла Гарри разлепить глаза, потихонечку, по чуть-чуть, пока он практически висел на поручне и сонно разглядывал таблички на стенах, рекламные объявления, лица, затылки, газеты, журналы и свое смутное отражение в оконном стекле. Выкарабкавшись на свежий воздух из душной мешанины потных тел и грохочущих механизмов, он постарался как можно быстрее добраться до кафетерия в том же здании, где был его офис, и взял большой стакан кофе с двойной порцией сахара и слойку с сыром.

На самом деле день прошел вовсе неплохо. Гарри занялся работой, которой было достаточно, чтобы не отвлекаться на посторонние мысли, но не так много, чтобы зарыться по самые уши; сам он был молод, здоров и легко приходил в норму после бурной бессонной ночи. В обеденный перерыв он вспомнил об этой как ее там и даже почти собрался сходить проверить, ждет ли она его в парке, на скамейке у озера, но у него не было настроения куда-то тащиться. Он даже не стал спускаться в буфет, заказал обед на вынос и поел в комнате отдыха, развалившись в кресле и давая отдых глазам, воспаленным и красным, как пожарная машина.

Вторая половина рабочего дня прошла быстро, Гарри приехал домой и провел тихий вечер с родителями, что их очень обрадовало, после ужина он чуть-чуть посмотрел телевизор и пошел спать пораньше. Сегодняшний день был не слишком богат на события, но завтра мы оторвемся по полной программе.

О да, хороший день завтра, сегодня, во вторник. Весьма познавательная поездка в метро на работу, за беглым чтением «Дейли ньюс» – спортивные новости и четвертая страница, – а тут еще и «Еврейская ежедневная газета», «Энквайрер», «Ла Пренса», «Таймс», «Ньюсуик», «Нью-Йоркер», «Мэд магазин», Гарольд Роббинс, Альбер Камю (Камю в восемь утра, в переполненном вагоне метро?!), «Леди Клейрол» (леди она или нет, знает только ее гинеколог), ударопрочный кейс (гм, это уже интересно), огромная темно-коричневая родинка, из которой торчат и шевелятся наподобие усиков не меньше пяти жестких черных волосков, а также чихание и кашель в ассортименте. Гарри выбрался из ямы в земле истинным космополитом, уцелевшим в тоннелях тьмы. Он пару секунд постоял на углу, среди гула автомобильных гудков, в толпе спешащих прохожих, дыша ровно и глубоко, и зашагал на работу – сражаться с гигантами индустрии.

Вполне энергичное утро, решение нескольких не особенно заковыристых проблем, затем – звонок на обед, сиречь урчание пустого желудка. Обед. Кстати, а что с этой как ее там?

Привет, как дела? Он улыбнулся с легким поклоном.

Привет, незнакомец, она слегка приподняла брови, какой сюрприз.

Можно присесть?

У нас свободная страна, и это общественная скамейка.

Гарри сел рядом с ней, пристроив на коленях пакет с сэндвичем и мысленно посмеиваясь над ее очевидными проявлениями враждебности и над причинами этой враждебности. Как хорошо наконец-то вернуться домой. Мэри покосилась на него с подозрением. После такой напряженной работы.

Тебя не было в городе? В ее голосе явно звучала надежда.

А почему, как ты думаешь, я пропустил наши обеденные свидания? Сказал он, улыбаясь ей в лицо. Ты же не думала, что я забыл? Она чуть ли не виновато пожала плечами. Мне неожиданно позвонили в тот день, и пришлось срочно лететь в Чикаго.

Правда? Она улыбнулась, смягчившись. И ты только сегодня вернулся?

Вчера поздно вечером. Я позвонил бы тебе на работу, но я не знаю, как называется твоя контора.

Это не важно. Я все равно тут сижу чуть ли не каждый день, она опять улыбнулась, и ее напряженные плечи заметно расслабились.

Хорошо, он нежно погладил ее по коленке, улыбнулся и откусил сэндвич.

Ветерок был приятным и теплым, отражения в озере – безмятежными, птицы вполне дружелюбно летали над головой, мимо промчалась белка, на секунду застыла на месте и сморщила нос. Прелестный денек и прелестное время для милой болтовни, смеха и радости, совершенно очаровательные полтора часа. Гарри выкинул в урну их бумажные пакеты, и они вместе с этой как ее там пошли по дорожке, и рука Гарри легонько касалась ее плеча. Он постоял на углу, пока она не вошла в здание, и помчался по Пятой авеню к себе в офис.

Сорок минут опоздания. Кажется, кое-кто из сослуживцев неодобрительно поднял бровь. Кажется, Гарри привлек к себе чуть больше внимания, чем обычно, когда спешил к своему столу. Не хмурится ли начальство за закрытой дверью? Если да, не беда. Долго хмуриться оно не будет. Никто его не убьет за опоздание на пару минут. Он без проблем выполнит свою работу, и такого больше не повторится. Так что расслабься и не хмурь брови. Все хорошо. У меня все под контролем. И вообще, жизнь прекрасна. Жизнь это миска, полная ягод.

На следующий день обед в парке получился еще прекрасней. На этот раз ему не пришлось преодолевать ее враждебный настрой, они оба были расслаблены и довольны. Гарри собирался вернуться в контору еще до конца перерыва и демонстративно посматривал на часы, и говорил Мэри, что ему обязательно нужно быть в офисе не позже двух, а лучше раньше, потому что он ждет очень важный звонок из Чикаго, насчет той срочной работы, когда мне пришлось лететь к ним.

А что там такого важного и срочного? Ты никогда не рассказывал, чем занимаешься.

Ну, мы сейчас разрабатываем систему для координации действующих национальных и международных коммуникационных систем, чтобы объединить их в единую сеть для распределения телеметрических данных и сопредельных фиксированных реестров…

Ладно, ладно, она рассмеялась и замахала руками, не надо. Он тоже рассмеялся и больше уже не пытался рассказывать о работе, но продолжал поглядывать на часы.

Это был не спектакль, а суровая необходимость. Гарри так нравилась эта игра, что он мог заиграться и совершенно забыть о времени, как это случилось вчера, а ему не хотелось снова опаздывать на работу. Игры с Мэри вновь разожгли тот росток возбуждения в самых глубинах его нутра, тот восторг, что питается предвкушением и ожиданием, но ему не хотелось рисковать работой ради игры, какой бы захватывающей и приятной она ни была.

Гарри Уайт вернулся в контору почти за пять минут до конца обеденного перерыва и самодовольно уселся за стол, мысленно рисуя одобрительные улыбки на вчерашних хмурых лицах.

Игра с этой как ее там, разумеется, предполагала, что ее надо немножко помариновать. И чем дольше она маринуется, тем сильнее его возбуждение, тем плотнее свивается в кольца этот росток, пробивающийся изнутри, и заполняет его всего, и тянется к самым кончикам пальцев.

И, конечно, чем дольше она будет мариноваться, тем сильнее распалится. Ему хотелось, чтобы она нервничала и мямлила в нерешительности – что уже началось, – неуклюже пытаясь придумать, как ему сказать, что она хочет снова увидеться с ним, и не только в обеденный перерыв; пытаясь выведать, где он живет (она спросила сегодня, долго ли ему ехать в метро до работы, и он ответил, что ездит в автобусе, минут двадцать) и что делает в свободное время, куда ходит и с кем…

Гарри с легкостью отбивал

все удары-вопросы, хотя и признался, что он не женат, чему она явно обрадовалась, и он знал, что именно так и будет. Каждым своим ответом Гарри только подстегивал ее любопытство, так что их обеды на свежем воздухе у озера или короткие прогулки по берегу были для него настоящей забавой. Приятной игрой, волнующим отдыхом. И было вполне очевидно, что Мэри тоже радуется этим встречам. Возможно, даже сильнее, чем Гарри, но, разумеется, по-другому и по иным причинам.

Одна из причин – и достаточно важная, – по которой Гарри нарочно затягивал эту игру, чего, кстати, ни разу не делал раньше, заключалась в том, что ему нравилось ее общество, по крайне мере, в те короткие отрезки времени, которые они проводили вместе. Не больше нескольких часов в неделю, потому что Гарри установил себе правила: встречаться с ней не больше чем два дня подряд и не чаще трех дней в неделю. Через пару недель игра вышла на новый уровень, поскольку теперь, в дополнении к прочим целям, Гарри хотел посмотреть, как долго он сможет продолжать игру… или, наверное, правильней будет сказать, как долго ему будет хотеться ее продолжать. Ладно, время покажет. Время, счастливое время, покажет, когда Гарри позволит этой как ее там его соблазнить. О да, скажу вам, так приятственно наблюдать, как весна мчится навстречу лету в Центральном парке, как листва на кустах и деревьях с каждым днем становится все гуще, как глаза Мэри все ярче горят нетерпением. О да, Гарри знал, так и есть: весь Нью-Йорк превратился в большой праздник лета.

У озера в Центральном парке тоже был маленький праздник. Мэри все больше и больше рассказывала о муже и о своем недовольстве семейной жизнью, ставшей для нее полным разочарованием. Гарри благоразумно воздерживался от нападок на ее мужа, потому что иначе она бы стала его защищать и вспоминать, что в нем есть хорошего, но он перестал защищать его сам и находить оправдания и/или объяснения его поступкам и равнодушному отношению к жене, которой так не хватает внимания и заботы. Он просто слушал, с заинтересованным лицом, как Мэри ругает мужа, называя его скотиной, хвастливым ничтожеством и сукиным сыном. Он меня вовсе не слушает, никогда… как слушаешь ты – Гарри изобразил на лице понимание и сочувствие, – он просто включает телевизор или вовсе выходит из комнаты, и если я иду следом и пытаюсь добиться, чтобы он меня все-таки выслушал, чтобы он понял, что я тоже живой человек со своими чувствами и потребностями, он называет меня тупой бабой и идет в бар с друзьями. Ох, она раздраженно тряхнула головой, временами мне кажется, что будь у меня пистолет, я бы его пристрелила на месте.

Лучше не надо, Гарри ласково прикоснулся к ее руке, тебя отправят в тюрьму, и я лишусь твоего общества. И я, и весь мир вместе со мной. Мэри улыбнулась ему, но сразу нахмурилась, когда он сказал, что ему жаль ее мужа.

Тебе его жаль?! Это он вечно где-то шатается со своими друзьями, приходит, когда ему вздумается, и уходит, когда ему вздумается, не глядя, сжирает ужин, который я так старалась ему приготовить, потом рыгает мне прямо в лицо и уходит. Да, именно так. Ни «пожалуйста», ни «спасибо», вообще ничего. Он идет веселиться, а я, значит, должна мыть посуду и целый вечер сидеть одна. Все, мне надоело корячиться у плиты. Пусть жрет готовые блюда из кулинарии.

Ты не поняла, он улыбнулся, погладив ее по руке, я имею в виду, что мне жаль, что он лишает себя удовольствия слушать тебя и наблюдать, как свет пляшет в твоих глазах, когда тебе радостно. Жаль, что он не понимает, как с тобой интересно.

Правда? Со мной интересно?

Конечно, он тихонько рассмеялся, глядя ей прямо в глаза, зачем бы я стал говорить неправду?