Танец семи вуалей
Брат кивнул.
– Я боюсь потерять Эрнестину… – признался он. – Меня гложет постоянная тревога. Не дай бог с ней что-нибудь случится.
– Может, отменим вечеринку?
– Нет, что ты! Жена хоть немного отвлечется… она так любит домашние концерты.
– Ты прав. Ей будет приятно…
Лев молчал, постукивая пальцами по мраморной столешнице.
– Тебя еще что-то тревожит?
– Понимаешь, тут такое дело… – Он нахмурился и поднял глаза на Адольфа. – Один заемщик заявил о своем банкротстве. Он не сможет вернуть кредит.
– Кто?
Лев назвал фамилию, которая ни о чем не говорила брату.
– Мелкий торговец, который взял деньги на строительство лесопилки.
– Всего-то?
– Урон невелик…
Лев чего-то не договаривал. Он встал и полез в сейф, встроенный внутри шкафа с тяжелыми деревянными дверками. Звякнул ключ. Банкир повернулся и водрузил на стол темную, ничем не примечательную шкатулку. В таких пожилые дамы обычно хранят наперстки, нитки и булавки.
Адольф с недоумением уставился на шкатулку.
– Ну, что здесь? Фамильные бриллианты лесопильщика?
Лев остался серьезным.
– Не совсем… Эту вещицу заемщик предложил мне в обмен на долг. Я беру шкатулку, и наш банк считает кредит возмещенным.
– Ты шутишь? – улыбнулся Адольф. – Шкатулка копеечная. Еще и видавшая виды. Где сей несостоятельный господин хранил ее? На чердаке? Или в дровяном сарае? Она вся в царапинах, потрескалась.
– Ценность заключается не в самой шкатулке, а в ее содержимом.
Адольф потянулся к шкатулке, но Лев накрыл ее ладонью, опередив брата.
– Я хочу взглянуть, что там внутри…
– Не торопись. Сначала выслушай.
Из двух братьев Лев слыл более увлекающейся и романтической натурой. Он был подвержен приступам неуемной щедрости, которые сменялись неоправданной скупостью. Словно стремился компенсировать собственную расточительность бережливостью. Похоже, он поддался на мольбы несчастного банкрота и сжалился над ним. А теперь пытается убедить Адольфа в своей правоте.
– Раз ты решил простить клиенту долг, так тому и быть, – сказал тот. – Рубинштейны от этого не обеднеют.
– Ты не понял… – вздохнул Лев. – В этой шкатулке – величайшая ценность!
– Какая?
– Помнишь блюдо, которое ты купил на аукционе во Франкфурте?
– Я приобрел там много посуды…
– Декоративное блюдо, резное и позолоченное, со сценой пира, – объяснил Лев. – Ты еще подарил его Эрнестине.
– А! Твоя жена пришла в восторг от блюда, – кивнул брат. – Разумеется, я тут же преподнес ей понравившуюся вещь. На блюде изображен пир у царя Ирода.
– Жена поставила блюдо на видное место в зале. Один из наших гостей, знаток религиозных сюжетов, рассказал Эрнестине историю сего рокового сборища… Девушка, которая кружится в танце, развлекая пирующих, – это Саломея. Падчерица тетрарха[8] Галилеи. Либо его внучка. Родственные связи древних невероятно запутаны.
– Ты не знал? – удивился Адольф. – Разумеется, на пиру танцует Саломея.
– Скажи, чем художников так привлекает ее образ? Многие изображали Саломею на своих полотнах, на фресках и даже на барельефах. Донателло, Верроккьо, Боттичелли, Караваджо, Рубенс, Рембрандт… Великие имена! Признанные гении. Что они пытались выразить?
– Вероятно… в Саломее соединились красота и жестокость. Порок, заключенный в чудесную оболочку. Великолепное, роскошное зло. Саломея – демон-искуситель в женском обличье…
Лев Рубинштейн продолжал держать ладонь на крышке шкатулки, Адольф же терялся в догадках, что там, внутри.
– Она потребовала в награду за свой танец голову пророка Иоханаана, – добавил Лев. – Иначе говоря, Иоанна Крестителя.
– Ну да… так написано в Евангелии. Ты сомневаешься?
– Кто я такой, чтобы подвергать сомнению Священное Писание?
Терпение Адольфа иссякло:
– Открой же шкатулку. Ты меня заинтриговал. Раз ты заговорил о Саломее…Что там может быть внутри? Волосы пророка? Кусочек рубища с засохшей кровью? Боюсь, тебя обвели вокруг пальца, Лева. Мошенник выдал за святыню обычную подделку.
– Разве ты не чувствуешь?
– Что? Что я должен чувствовать, скажи на милость?
Лев, не отпуская крышки шкатулки, повел свободной рукой в воздухе.
– Ее дыхания… запаха благовоний, которыми она натерла свое тело перед выступлением…
– Кого?
Адольф невольно потянул носом. Ему в самом деле показалось, что он ощущает слабый аромат мускуса и амбры…
– Ты, право, слишком увлекся. И меня увлек! – рассердился он на брата. – Хватит загадок. Покажи мне свое приобретение. Если это клочок волос, будь уверен, что хитрый лесопильщик обманул тебя. Он выстриг собственную прядь. Или запачкал обрывок рогожи бычьей кровью.
– Это не волосы, брат. И не кровь. Это… Не представляю, как он мог расстаться с реликвией…
– Да что там, в конце концов?
Адольф встал и наклонился над шкатулкой. Запах амбры и мускуса усилился. Брат убрал ладонь, и шкатулка осталась стоять – темная и древняя, как Ковчег Завета.
– Ковчег был золотым, если мне не изменяет память, – растерянно пробормотал Адольф, не решаясь прикоснуться к шкатулке. – Лева, открой ее…
– Изволь…
Черный Лог. Наше времяТо, что появилось на экране ноутбука, поразило Глорию своеобразной пластикой, страстью и мрачной изысканностью. Она переживала то же, что переживала Сима, впервые просматривая запись, – возбужденное восхищение.
Перед зрителем открывалась древняя библейская ночь, полная желтого света луны и жажды наслаждений. В этой ночи вдруг ослепительно вспыхнула звезда – феерическим вращением развевающихся покрывал, блесток и прозрачных вуалей. Звездой оказалась… женщина, с ног до головы укутанная в яркие ослепительные материи. Каждый поворот ее головы, каждые поза и жест были выверены с графической точностью. В них сквозили чувственная нега Востока, затаенная порочность и роковая неудержимость, влекущая к гибели…
Танцовщица сбрасывала с себя покров за покровом. Все ее разноцветные накидки оставались лежать на полу, словно крылья тропических бабочек. Когда последнее покрывало соскользнуло вниз под томительно-протяжный вздох струнных… на женщине сверкали только длинные нити кроваво-красных бус…
Она медленно повернулась спиной и замерла. В изгибе ее шеи, в повороте головы, в каждой линии ее совершенного тела угадывалась сладостная истома неутоленного желания…
Глория не сразу заметила, что бархатная ночь и золотая луна – всего лишь умело подсвеченные электрическими лампами декорации.
– Это она… Айгюль… – шепотом сообщила Сима. – Я узнала ее со второго раза. Лицо сильно накрашено. Белое, как сметана. Глаза угольные, а губы – словно в крови.
– Почему вы шепчете?
– Не знаю… Она вызывает у меня страх. А у вас?
Глория пожала плечами. Танец произвел на нее тягостное впечатление. Он дышал смертью…
– Как вы думаете, зачем она принесла доктору этот диск? – уже громче спросила девушка. – Решила соблазнить его? Приехала из какого-нибудь Глуходонска в поисках мужа-москвича?
Глория была уверена в одном – танец очевидно и неоспоримо имеет подтекст. Но какой?
– Вы что-нибудь понимаете? – вздохнула Сима.
– Мне нужно время. Могу я скопировать этот диск?
Посетительница замялась.
– Наверное, это неправильно… Я нарушаю врачебную тайну.
– Положим, тайну вы уже нарушили.
– Оленин меня уволит, если узнает.
– Не узнает!
Глория предоставила девушке решать, верить ее словам или нет. Та колебалась, не хотела рисковать. Однако не зря же она тащилась в такую даль? Какой-то результат должен быть.
– Ладно… но только…
– Дайте мне пару дней, и я постараюсь разгадать смысл этого танца.
– Хорошо, – кивнула Сима, чувствуя себя предательницей. Не по отношению к Айгюль, а по отношению к доктору, которого она боготворила.
Глория защелкала по клавиатуре, перебрасывая содержание диска на винчестер.
– Готово…
– Видите, как все сложно, – пожаловалась девушка. – У Оленина столько поклонниц. Куда мне с ними тягаться? Танцевать я не умею, и внешность у меня… обыкновенная. Такими, как я, Москва кишмя кишит.
– Вы себя недооцениваете, Сима. Нельзя сдаваться еще до поединка.
– Карташин меня донимает. Замуж зовет… золотые горы сулит. Жених выискался! Он такую чушь придумал про Юрия Павловича… вы себе не представляете!
Безжизненное девичье тело с веревкой на шее опять возникло в сознании Глории…
– Что приписывает доктору ваш жених? – спросила она. – Уж не убийства ли?
Сима вздрогнула, в ее глазах мелькнул ужас.
– Откуда вы?.. ах, да… Значит, это…
– Ничего это пока не значит, – успокоила ее Глория. – Кроме наличия богатого воображения у вашего жениха. Итак, что он говорил вам про Оленина?
Сима потянулась за остывшим чаем. Аппетит у нее пропал, и вид сладких пирожков вызвал приступ тошноты. Она схватилась за горло.
Этот жест сказал Глории о многом. Предчувствие смерти – еще не смерть, но уже ее приближение. Она где-то рядом… реет в сумеречной тени, пряча свой лик до роковой минуты. Можно ли предотвратить ее? Ускользнуть от ее всевидящего ока? Сима так молода…
– Он… он… – Голос девушки охрип и срывался от охватившего ее волнения. – Это не может быть правдой!
– Позвольте мне судить, где правда, а где ложь.
– Олег нарочно наговаривает на Юрия Павловича. Чтобы испугать меня!
– Он чувствует в докторе соперника?
– Думаю, да… иначе зачем ему нести всю эту ахинею? Он принимает меня за дурочку, которую легко обмануть. Считает, что у женщин – куриные мозги.
– Вы когда-нибудь говорили ему, что неравнодушны к доктору?
– Нет, конечно. Я не полная идиотка, чтобы одному мужчине говорить о другом. Олег сам заподозрил… Он бывает довольно проницательным. У него интуиция развита, как у собаки. Он нюхом чует!
– Нельзя вести бизнес без интуиции и проницательности, – сказала Глория. – Любая коммерция требует «нюха». Это скорее достоинство, чем недостаток.
– Я понимаю… но есть же предел…
Сима выдохлась и замолчала, глотая холодный чай. Стрелки часов приближались к полудню.
– Все-таки что говорил ваш приятель об Оленине?
– Я ему не верю…
– Речь шла о вашей жизни?
– Не совсем. Хотя вы правы… Олег считает, что я должна немедленно уволиться, потому что доктор… якобы убивает своих ассистенток, – выдавила девушка. – Это же абсурд! Юрий Павлович на такое не способен. Он же врач! Давал клятву Гиппократа… и вообще… он хороший человек. Называть его убийцей без всяких доказательств, без оснований… можно только из зависти.
– Олег ему завидует?
– Он ненавидит Юрия Павловича, потому что тот… умнее его, выше, благороднее…
– И еще потому, что вы отдаете доктору предпочтение.
– Сердцу не прикажешь… – с вызовом произнесла Сима. – Я не виновата, что Юрий Павлович мне нравится. Олег все врет! От злости.
– Как вы нашли эту работу?
– У Оленина? Очень просто… по объявлению. У нас в медучилище висела доска с предложением вакансий. Знаете, люди сиделок ищут для больных или престарелых родственников, и нянек с медицинским образованием к детишкам берут охотно. Некоторые студентки учатся и подрабатывают. А многие после окончания не собираются идти в больницы на мизерную зарплату, ищут место получше. Сиделка получает неплохо, но ухаживать за лежачим больным или капризным стариком не каждый согласится. Поэтому я обрадовалась, когда прочитала, что психоаналитик ищет помощницу в офис.
– Были еще желающие, кроме вас?
– Я увидела, что заявление свежее, и оборвала его, – призналась девушка. – Чтобы никто не составил мне конкуренции. Позвонила. Оказалось, работать надо целый день, с утра до вечера. Тому, кто учится на стационаре, такой распорядок не подходит.
– А вам подошел?
– Я уже закончила учебу, приходила специально поглядеть на доску объявлений. Искала работу. Мне повезло. Оленин пригласил меня на собеседование… он сразу произвел на меня впечатление – красивый, уверенный в себе мужчина. Не то что наши мальчишки-фельдшеры. Другой уровень. Я жутко переживала, что он мне откажет. Но он взял меня на испытательный срок. Я просто на крыльях летела домой, сказала маме… она тоже обрадовалась.
– У доктора были ассистентки до вас?
– Конечно, были, – кивнула Сима. – Он их уволил за нерадивость. Поэтому я стараюсь работать хорошо. Он очень требовательный! Придирается к каждой мелочи, постоянно делает замечания. Но я терплю.
– Ваш испытательный срок уже прошел?
– Давно…
– Значит, вы официально приняты ассистенткой Оленина?
– Ну да…
– А с теми, которые работали у него до вас, приходилось общаться?
– Нет. Последнюю я не застала. Она уже не работала, когда я пришла на собеседование. Я даже фамилий их не знаю. Зачем мне? Неужели вы допускаете, что доктор мог кого-то убить? Он не преступник… а женщины ему и без того на шею вешаются…
Глория слушала рассеянно, думая о своем. Картина мертвого девичьего тела с веревкой на шее не шла у нее из головы.
– Он не мог! – восклицала Сима. – Юрий Павлович не убийца! Правда же?
– Я скажу только одно. Вам угрожает опасность, барышня. Не следует пренебрегать знаками, которые дает вам судьба.
– Что это за знаки?
– Хотя бы предупреждение вашего приятеля Олега.
– Вы полагаете…
– Советую вам прислушаться к его словам, – перебила Глория. – Ваш кумир доктор Оленин не совсем тот, кем вы его сделали в своем воображении. Он… не из тех, кто мечтает о семейном очаге.
– Я соответствую его вкусу? – с жадным интересом спросила Сима.
Глория не могла остановиться. Мысли зарождались в ее уме как бы сами собой, складывались в слова и фразы, а ей оставалось только донести их до посетительницы. Неужели это и есть… ясновидение?
– Ему нравятся худышки… рослые и плоские.
– Я похудею! – убежденно произнесла Сима. – Сяду на диету, начну бегать по утрам…
Она спохватилась, вспомнила, что и без утренних пробежек едва успевает вовремя приходить на работу. Из-за страха опоздать ей приходится краситься уже в приемной… что вызывает справедливый гнев доктора.
Глория с сожалением вздохнула.
– Вы и так не страдаете полнотой, – заметила она. – Хотите анорексию[9] заработать?
– Значит, у меня нет шансов?
– Вам лучше подыскать себе другое место работы…
Глория чудом успела прикусить язык и не ляпнуть: «Хотя вас это вряд ли спасет!» Почему у нее возникло ощущение назревающей трагедии? Правильно ли будет с ее стороны умолчать об этом? Но ведь она пока понятия не имеет, откуда надвигается опасность…
Сима поникла и совсем расклеилась. Мысль о том, чтобы уйти от Оленина, ужасно огорчила ее.
– А как же приворотное зелье? Вы мне не дадите его?
– «Зелья» точно не дам.
– Тогда сделайте, чтобы я разлюбила доктора! – взмолилась девушка. – Выходит, мне нельзя оставаться с ним… и жить я без него не могу.
Она всплакнула. Но ее слезы не растрогали Глорию.
– Но он же не убийца? – всхлипывала Сима. – Скажите, что это не он! Олег врет… он добился своего! Я боюсь… Как мне теперь быть?
Глория промолчала. От нее требовали невозможного. Обвинять кого-либо в страшном преступлении, равно как и оправдывать, она не решалась. Ее видения были недостаточно четкими и однозначными, чтобы без колебаний руководствоваться ими. Тем более давать советы на их основе. Ее удел – предостерегать, а не вершить суд или ломать чужую жизнь. Таких полномочий ей никто не давал.
«Верно, – кивал карлик, сидя в уголке дивана и болтая короткими ножками. Его безупречное, прекрасное лицо принца не омрачили слезы одной барышни и мучительные раздумья другой. – Не вмешивайся в ход событий, пока не пришло время. Всему свой черед…»
– Когда мы встретимся еще раз? – спросила Сима, кладя на стол конверт с деньгами. – Вы обещали разгадать смысл записи на диске.
– Да-да… давайте телефон, я пришлю к вам помощника…
Глава 8
Глория не нуждалась в оплате своих услуг – компания мужа приносила достаточный для безбедной жизни доход. Вдова как владелица половины акций получала приличные дивиденды. Однако она не решалась нарушить порядок, заведенный Агафоном. На том же настаивал и Санта.
«Не мы эти правила установили, не нам их и отменять, – глубокомысленно заявил слуга. – Хозяин будет недоволен!»
Недовольство покойного хозяина дома показалось Глории веским аргументом. В конце концов, не она назначала цену – люди сами определяли, сколько стоит ее совет или мнение. Называть свои высказывания предвидением она считала преждевременным. Сначала следовало на опыте убедиться, что ее «озарения» имеют под собой реальную почву и хотя бы частично оправдываются.
Карлик, покинув этот мир, каким-то непостижимым образом продолжал находиться рядом, в неком виртуальном виде, и давать Глории подсказки – когда ему заблагорассудится. Порой он посмеивался над ней, порой дразнил или сохранял мрачную невозмутимость. Но она постоянно ощущала его присутствие, даже не видя и не слыша. Сначала это ее пугало, потом она привыкла, и ей стало не хватать Агафона – или его призрака, – это уж как кому угодно понимать.
После ухода Серафимы она долго стояла у окна, провожая взглядом отъезжающий автомобиль. Водитель, который привез девушку, не рискнул выйти во двор и целый час просидел в машине, ожидая свою пассажирку. Глория догадалась, что ему не понравилось место, сам дом и тем более его обитатели.
Окраина деревни в самом деле выглядела угрюмо. Над черным лесом плыли тучи, по обочинам лежал грязный снег… дорога петляла между заколоченных изб и одичавших голых садов. Над заброшенными огородами кружило воронье.
Унылый пейзаж, как ни странно, не наводил на Глорию тоску. Это была печальная российская глушь, воспетая на полотнах Саврасова и Левитана…
Именно в таких забытых богом уголках и положено обитать троллям[10] и ведуньям. Стало быть, теперь и она попала в их число.
– Санта! – позвала она великана. – Ты предлагал водителю девушки пройти в дом?
– Конечно, – важно кивнул тот. – Мне известны законы гостеприимства. Я его пирожками хотел угостить, звал чаю выпить. Но парень наотрез отказался. Струхнул малость! Косился на меня, будто я лешак или оборотень какой.
– Может, ты и вправду оборотень?
– Скажете тоже, Глория Артуровна… – расплылся в довольной улыбке Санта.
Видно было, что подозрения незнакомого водителя ничуть не обидели его, скорее польстили…
– Надо бы Лаврова вызвать из города, – сказала Глория за обедом. – Сотовая связь есть?
– Никак нет, – по-военному ответил слуга. – Вышка больно далеко. Я думал, когда поставят вышку в районе, я себе новый мобильник куплю. Не берет у нас.
Глория отказалась от спутникового телефона и не жалела об этом. Будут трезвонить, покоя не дадут. А Лаврова она и без телефона вызовет. Телепатически…
Эта мысль развеселила ее. Она неоднократно пыталась проверить, обладает ли способностью общаться с другим человеком на расстоянии без помощи технических средств связи. Но пока делать выводы было рано.
Так или иначе, Глория взялась за дело. Представила себе Лаврова и попробовала внушить ему, чтобы он приехал в Черный Лог… сегодня или завтра.
– Сегодня или завтра… – повторила она вслух.
– Что? – не понял великан.
– Не обращай внимания, – отмахнулась она. – Ты в музыке разбираешься?
– Я рок люблю…
Его признание удивило Глорию. Она полагала, что Санта увлекается народными песнями. До ясновидящей ей пока далеко.
– Хотите послушать, Глория Артуровна? У меня полно кассет.
– Нет уж, уволь…
Она перебила себе аппетит пирожками и с трудом съела пару ложек супа. Второе блюдо Санта унес в кухню нетронутым.
– Хозяин тоже периодически голодал, – заметил слуга. – Он говорил, что без еды у него очищается сознание.
Глория оставила его реплику без комментариев. Пирожки, блинчики, кулебяки и прочие кулинарные изыски Санты уже сказались на ее фигуре. Брюки она едва застегивала. Если так пойдет и дальше, придется обновлять гардероб.
После обеда Глория спустилась в мастерскую. Грозный бронзовый Цербер о трех головах встретил ее злобным взглядом красных камешков-глаз. Страж подземного царства явно был не в духе.
Глория показала ему язык и уселась за компьютер. Здесь, внизу, стояла отличная машина с большим монитором, снабженная всевозможными программами. Соседство медных кувшинов, песочных часов и прочих атрибутов древности с современными предметами делало мастерскую похожей на кабинет собирателя антиквариата.
Глория запустила диск, спиной ощущая, что за ней наблюдают. Находясь в мастерской, она практически всегда чувствовала себя скованно. Диван, на котором умер Агафон, перестал быть местом отдыха и превратился в какой-то музейный экспонат. Глядя на него, Глория вспоминала страшные и горькие минуты, которые ей пришлось пережить…
Танец восточной красавицы дышал неприкрытой эротикой и «ядовитым очарованием». Если это любительская хореография, то довольно талантливая. В любом случае Айгюль, как называла танцовщицу ассистентка доктора, без сомнения, обучалась танцам. Без подготовки так не подвигаешься.
При повторном просмотре Глория обратила внимание на детали. Женщина снимала свои покрывала, постепенно обнажаясь перед зрителем… Покрывал было семь. Финальная поза танцовщицы поражала эффектом скульптуры, изяществом статуэтки.
В этом танце сквозила смертельная угроза, жажда мстительного наслаждения… чудовищный замысел, выраженный посредством красоты… гибельный экстаз, увлекающий за пределы возможного…
Это не было стриптизом в том понимании, к которому все привыкли. Это было нечто другое, на несколько порядков выше и ужаснее. Здесь возводилось в культ удовольствие на грани жизни и смерти, когда стирается различие между оргазмом и переходом в небытие…
Стихли последние звуки музыкального сопровождения, а Глория все еще не могла стряхнуть зловещий гипнотизм танца.
Должно быть, Сима права: пациентка, одержимая страстью к своему психоаналитику, решила таким способом соблазнить его. В принципе она все верно рассчитала. Танцевать прямо на сеансе – тем более раздеваться – ей никто бы не позволил, а запись на диске Оленин просмотрел бы в любом случае. Сначала из врачебного долга, потом… из невозможности оторваться от потрясающего зрелища. Он же мужчина, со всеми мужскими достоинствами и слабостями.
А там, глядишь, дрогнет сердце закаленного специальными тренингами доктора, западет в душу образ смертоносной красавицы…
– Почему смертоносной? – вырвалось у Глории.
Она частенько не могла объяснить природу собственных мыслей и догадок. А карлик не торопился с подсказками. Он как будто вел ее за собой вброд по реке… и в месте, где бурлил водоворот, вдруг бросал на произвол судьбы…
МоскваВ полутемном зале ночного клуба гремела музыка. Карташин подошел к бармену и сказал на ухо:
– Этому больше не наливать…
Бармен не расслышал. Назойливый ритм, под который дергались танцующие, отдавался в голове бухающими ударами. Зеркальные огни мигали, мельтешили по потолку и стенам.
– Чувак пьян в стельку! – повысил голос Олег. – Сам будешь с ним возиться!
Бармен кивнул. Он сообразил, о чем просит его начальник. Не наливать больше парню, который уже лыка не вяжет. А то потом свалится на стойку, таскай его на себе… машину вызывай, отправляй домой за счет заведения. Карташин печется о репутации клуба, не хочет неприятностей с полицией и родителями «золотой молодежи». Правда, «Пони» пока не дотягивает до «высшей лиги», но у босса большие амбиции.
Бармен отрицательно покачал головой в ответ на мычание парня, которое означало «налей мне еще!».
– Ну ты че… – разозлился тот. – Не борзей… Я п-плачу!
Бармен вернул ему обратно смятую купюру и отвернулся к своим бутылкам. Две девушки заказали коктейль «Звезда прерий». Он должен их обслужить…
Карташин тем временем вернулся за служебный столик, где его ждал приятель. Официант принес им коньяк, нарезанный ломтиками лимон и бутерброды.
– Ни черта сами не смыслят, – выругался Карташин, разливая коньяк. – Каждому подойди, скажи… Где толковый персонал набрать? Не подскажешь, Моха?
Приятель криво усмехался, пил не закусывая. Он без огонька косился на девчонок, модно одетых, тонких, как бамбуковая поросль. В темноте и бегающих бликах света они все казались хорошенькими.
– А моей Мариши нет, – с горечью выдохнул Моха. – И не будет. Никогда не будет! Ты понял? Ни-ког-да…