Книга Жених и невеста. Отвергнутый дар - читать онлайн бесплатно, автор Алекс Бранд. Cтраница 4
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Жених и невеста. Отвергнутый дар
Жених и невеста. Отвергнутый дар
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Жених и невеста. Отвергнутый дар


Солоноватый привкус крови на костяшках пальцев. Когда я шел домой, мне навстречу из какого-то подъезда вывернули трое. Даже не помню, что они сказали. Или спросили, исполняя нехитрый уличный ритуал 'докапывания' . Честно хотел уйти спокойно, без проблем. Не получилось. И только пройдя квартал от лежащих на земле постанывающих тел, я понял очевидное – что-то не так. За все наши пять лет ни разу. Ни разу ни она, ни я, ни мы вместе – ни на что подобное не наткнулись. Никто никогда не приставал, к ней, ко мне. Нигде, никогда. Словно вокруг была зона безопасности. Или ангел-хранитель, отводящий от нас зло и неприятных людей. А тут… Не успел появиться – и пожалуйста, получите. История стала иной…



Когда я подошёл к зеркалу и вгляделся… Ничего особенного не заметил. На первый взгляд. На второй. Мое отражение, комната. Яркий свет. Прикрыл глаза. Со мной произошло в точности то, что с моим героем. И я так же стою сейчас перед зеркалом. И если есть хоть крупица истины в том, что я написал тогда… Если я и впрямь что-то затронул, кого-то пробудил. Тот мир и этот – связаны. Рывком распахнулись глаза и я увидел…


Негромкий стук метронома, тихое дыхание. Глаза закрыты. Что он делает? Заснул? Ждёт чего-то?

Я увидел! Эту же комнату, мебель, обстановку, ковер, стол, телевизор. Но все – бледное, зыбкое, выцветшее, почти лишённое жизни. Тающее. Исчезающее, почти не видное под ярким праздничным светом люстры. Негатив, который не проявляется, а наоборот, готов исчезнуть в небытие. Навсегда. А где же я? Меня нет? Вот… Я здесь, ярко освещенный, живой, здоровый, стою перед зеркалом. И вот он. Тот, кого я изгнал сегодня утром, которого предательски заменил, украв тело, жизнь и все, что ее составляло… Он не стоит передо мной в бледно мерцающем зазеркалье. Вот, ничком лежит на полу, размытый силуэт, лишенный сил, души, всего. Только едва намеченные очертания, скоро и они исчезнут. Навсегда. Он заперт здесь, в призрачной темнице, он сам теперь – бесплотный призрак. Ненадолго. Чем ярче здесь я – тем бледнее, призрачнее он становится там. В моих силах уничтожить его, прямо сейчас. Изгнать, развеять в неведомых и недосягаемых пространствах. Он лежит неподвижно, лицом вниз, рука неловко подвернута. Его ударили в спину. Он лежит. Молчит, не зовет, не проклинает, не борется. Беззащитный. Oдинокий. Обречённый.


Тук-тук-тук-тук. Метроном отсчитывает секунды, минуты. Тишина в комнате отчётливо сгущается, глаза закрыты, тихое дыхание.


С усилием оторвал взгляд от серебристо мерцающего зеркала. Снова зазвучал этот масляный вкрадчивый голос. Все уже почти закончилось, подожди до утра, ничего не делай. Ляг, усни. Или не спи, так будет ещё лучше. Просто погаси свет, укройся одеялом. Дождись утра. И она ждёт. Да, она ещё любит его. Но это пройдет, и она так же полюбит тебя. А ты вспомнишь, вернёшь свою любовь к ней. Ты все сможешь переиграть! Разве это не шанс, не дар? Бери его, не отказывайся… Не отказывайся… Вспоминай, вспоминай… Все прекрасное, что между вами было за эти долгие и такие короткие пять лет. Вспомни, увидь, что ты можешь вернуть и сделать ещё прекраснее… Ты дашь ей то, чего не дал когда-то – счастье! Вспоминай!

Тихий, вкрадчивый, такой убедительный, убаюкивающий голос… Он дал себя увлечь этим теплым ласковым потоком. Он вспоминает… Вспоминает…


Как он хотел к ней подойти, заговорить, куда-нибудь позвать… Всегда в походах, на экскурсиях, старался стоять поблизости, рядом. Вот сейчас взглянет, заметит, обратит внимание. И дальше все будет очень хорошо. Но никогда ничего не происходило, она всегда была окружена друзьями, подружками. Красивая популярная девочка. Ещё один 'поклонник' ей был не нужен. Детство…


А потом судьба усмехнулась… Случай. Она попала к нему домой. Разговор. Безобидный, по сути, ни о чем. И назавтра – все изменилось.


Вот он стоит, прижавшись к стене, перед ним – крепкий белобрысый мальчик, его губы кривит презрительная усмешка. Страшно… Белобрысый шевельнул плечом – и скула взрывается болью, второй удар в живот швыряет на колени. Как страшно и унизительно… Весь класс видит. И она тоже. Белобрысый не понимает, что произошло, почему она больше не сидит с ним, а пересела к этому невзрачному бледному мальчику. Его надо проучить и все вернётся. Она вернётся. Разве может быть иначе? Вот прямо сейчас она видит, что он валяется на полу, слабый, не способный даже слово произнести… Разве такой ей нужен? Она не сказала ни слова, не взглянула. Просто присела рядом на корточки. Погладила ладошкой по щеке и спросила.

– Больно?

И стало очень тихо. Мальчик попытался улыбнуться, но вышло не очень. Тошнит, голова раскалывается и в глазах слезы.

– Больно.

Девочка протянула руку.

– Идем.

– Куда? Зачем?

– Умываться. Нет, сиди пока, я твои вещи соберу, рассыпалось все.

Окружающие молчали. Белобрысый молчал. Девочка прошла мимо него, подобрала упавший портфель, рассыпавшиеся учебники, пенал. Аккуратно сложила, в тишине отчётливо щёлкнул замок.

– Теперь идём. Можешь? Вот, обопрись на меня. Нормально?

Он был счастлив. По роже получил? И ладно!

– Больно же!

– Не вертись! Вот так.

– Теперь рубашка мокрая, надо домой сбегать переодеться.

– Ну побежали тогда.

– Ээ…

– Я с тобой. Ты против?

– Слушай…

– Чего? Ну идём быстрее, звонок скоро!

– Пошли сегодня в кино?

– А пошли!


Под мерный стук метронома перед его мысленным взором сначала медленно, потом все быстрее сменяя друг друга, понеслись картины. Лица, голоса, звуки, краски, ощущения. Места… Его дыхание участилось, пальцы дрогнули.


День рождения. Как он волновался… В прошлый раз так хотел пойти, но она его не пригласила. Даже думал, плюнув на гордость, сам напроситься. Разумеется, он этого не сделал. В тот день просто ушел гулять и бродил, бродил по темнеющим улицам. Ноги упорно пытались повернуть к ее дому, он не уступал и упрямо шел в другую сторону. Тогда он решил – все, хватит. Разве на ней свет клином сошелся? Нет. Есть и другие. Верно? Разумеется, назавтра эти правильные и логичные мысли замолкли. День рождения… Они уже несколько месяцев неразлучны, а все равно глупо боялся, что – снова не пригласит. И что тогда? Чем ближе этот день, тем угрюмее он становился. Тому не было никакой причины, но… Это было сильнее доводов рассудка. В юности часто все усложняешь. Ну а потом…

– Ты чего такой? Заболел?

– Да нет, просто устал, наверное.

– Точно? А то смотри, не сляг в мой день рождения. Обещаешь?

– Да!

– Не, ты какой-то странный. То смотришь букой, то прямo расцвел… В чем дело? Признавайся!

– Да ни в чем, перестань.

– Нет, в чем! Я же вижу. Ну!

Врать он не хотел. Собрался с духом, и…

– Я боялся, что и сейчас ты меня не пригласишь.

– Чегоо?

– Ну, мало ли…

Она уже открыла рот, собираясь что-то сказать – и не сказала. Очень внимательно на него посмотрела, улыбнулась. Прошептала только одно слово.

– Дурак…

А ему захотелось ее поцеловать. Не решился. Пока не решился. Когда-нибудь… Все будет, он твердо в это поверил. Подарил ей книгу и большого мохнатого медвежонка. И снова волновался, снова гулко колотилось сердце – понравится ли?

– Ой, какой забавный, меховушка! Спасибо!

Она зарылась лицом в густой мех, прижалась щекой. От удовольствия зажмурила глаза, а когда открыла, лукаво улыбнувшись… Ее взгляд обдал его жаром. Шепот.

– Спасибо. Я с ним спать буду.

– Правда?

Не ответив, она оглянулась, словно хотела убедиться, что рядом никого нет. Осторожно прикрыла дверь в ярко освещённую гостиную, где весело шумели ребята, играла музыка. Взяла его за руку, молча потянула за собой. В ее комнату. Сердце замерло. Сейчас? Зачем она ведет его туда? Гости ждут, вот-вот заметят, что их нет. Он нерешительно остановился на пороге, а девочка… Подбежала к своей аккуратно застеленной кровати, отогнула угол пушистого зелёного одеяла. Во рту внезапно пересохло, он сглотнул, увидев краешек белой простыни. Словно… С усилием отогнал незваную мысль. Она бережно уложила медвежонка, укрыла его, оставив снаружи смешную мохнатую мордашку. Ласково погладила, поцеловала в пуговичный носик. Он завороженно следил за ней, это словно… Словно… Додумать не успел. Она выпрямилась и обернулась, на лице мечтательная улыбка.

– Ну все, пошли, пока нас не потеряли.

Снова горячие пальцы в его ладони, изумрудный искрящийся взгляд. В нем появилось что-то новое, совсем не детское.


Картины, образы, места… Он вздрогнул, почувствовав порыв холодного ветра. Да, в тот день было зябко и пасмурно.


Эта старая заброшенная церковь всего в пяти минутах от его дома. Их первый поцелуй… Они уже год вместе. По-детски, наивно, но – вместе. Прогулки, разговоры, кино, книги, уроки, мороженое, школа. Они быстро привыкли к шуточкам 'жених-невеста' . Перестали обращать внимание и на взгляды в спину, совсем не шутливые, завистливые. Они вместе, им хорошо. Что ещё нужно? А первый поцелуй… Было ясно, что он произойдет. А случился он все равно неожиданно. Старая церковь, стрельчатое окно высоко над городом. Они любили туда забираться и смотреть сверху. Было холодно и она прижалась к нему боком, положила голову на плечо. Рука неосознанно обняла, и… Они посмотрели друг другу в глаза, близко-близко. Теплое дыхание… И это первое касание, едва-едва. Само собой, словно случайно… Через мгновение они целовались, как безумные. Быстро, наспех, неумело, куда попало. Лоб, нос, щеки, глаза. Сухие напряженные от волнения губы… Словно это – в последний раз, словно сейчас – их оторвут друг от друга навсегда и надо успеть, успеть… Столько всего надо успеть в эти короткие секунды в холодной выгоревшей башне высоко над городом. Дрожь замершего в его объятиях тела, дорожки слез на щеках, крепко зажмурившиеся глаза. Эта трогательная зеленая вязаная шапочка, съехавшая набок… Он испугался, что обидел ее. Что сейчас оттолкнет и уйдет. Ее шепот.

– Саш… Я…

– Что?

Как он боится слышать дальнейшее… Что – 'я' ? Я не хочу? Я хочу домой? Я… Что?

– Я люблю тебя.

– И я… Люблю.

– Хочу домой. К тебе. Идём? Тут холодно…


Веки дрожат все сильнее, пальцы сжимают покрывало на диване, дыхание… Стук сердца. Метроном. Безмолвие.


Первые поцелуи. Первые робкие, неумелые прикосновения. Познание друг друга. Доверие, радость, смущение. Все вместе. Наивно, по-детски. Но это сблизило их ещё больше. Картины несутся, несутся… Нельзя их видеть никому. Не нужно. А если кто-то сейчас видит вместе с ним – отведите глаза, никому не говорите. Ты, кто все это устроил, ты ведь тоже видишь? Смотри. Смотри. Молча. Картины несутся…


Солнечный летний день, море сверкает тысячами слепящих искорок до горизонта. Далеко выдавшийся волнорез. Она стоит на нем, тонкая крепкая фигурка выпрямилась, глаза щурятся. В руке кулёк. Пока пустой.

– Я сейчас!

Всплеск – и она вертикально уходит вниз, на глубину, только мелькнули загорелые щиколотки. Русалка, блин… Он поморщился, не любит, когда начинает вот так выпендриваться. Там донное течение, может утащить мимо волнореза в море. Бывали случаи. Да, она плавает и ныряет лучше… Ну где же она? Уже больше полуминуты! Сердце ёкнуло, он наклонился, вглядываясь в темно-зеленую воду. Зараза такая… Убью. Вот, явилось, чудо в перьях. Сначала выныривает рука с кульком, уже почти полным больших мидий. Следом – улыбающееся лицо, облепленное мокрыми волосами. Она нетерпеливо убрала их с глаз, отфыркиваясь. При взгляде на его лицо улыбка исчезла.

– Ты чего?

– Вылезай. И тут стой, я сам нырну.

– Но я же быстро, и там полно их! Щас ещё разок… Смотри какие, дома зажарим!

– Вылазь, сказал! И посиди. Руку дай.

Таким тоном он никогда раньше с ней не разговаривал. Явно собравшаяся спорить девочка осеклась и послушно вылезла. Раз сказано – значит нужно. Спорить ей почему-то расхотелось и это вызвало не обиду, а теплое чувство спокойствия и… Она не знала, как сказать. Просто стало очень хорошо. На надувшихся было губах снова появилась мечтательная улыбка.


Пальцы на покрывале немного расслабились, тот давний минутный страх за нее прошел. Картины, видения… Тук-тук-тук-тук. Тишина. Яркий свет люстры. Серебристо поблескивающее зеркало. Тонкий звон, словно где-то дрожит перетянутая струна. Лопнет? Выдержит?


Время шло. Вот один год позади, второй близится к завершению. Она расцвела первой девичьей красотой, той, которую иногда называют "красотой дьявола"… Давно позади их первый робкий поцелуй холодным ноябрьским днём. Многое уже между ними, запретное, тайное. Но последнего шага навстречу они ещё не делали. Они знали, что он будет и им этого было достаточно. Было. До того дня, когда…


– Я хочу этого и ты тоже. Давай. Сегодня.

– Слушай, но… Ты уверена?

– Да забудь ты свою книгу! Ты – не он, и я – не она.

– Это да. Сегодня?

– Сегодня!


Его губы тронула улыбка. Это 'сегодня' растянулось на четыре дня. Он боялся причинить боль, а она… Боялась этой боли, и думалось, что они делают запретное. Совсем запретное. Четыре дня… А потом… Быстрое горячее дыхание, сухие лихорадочные губы, вспотевший лоб, срывающийся шепот…

– Все. Да, сейчас. Зажми мне рот!

– Что?

– Зажми, кричать буду! Ну! Нет, сейчас! Не бойся. Не бойся!

Кому она это шепчет, обжигая горячим дыханием? Кого убеждает не бояться, его? Себя?

– Да? Можно?

– Да!

Потом они смеялись, глядя на его аккуратно забинтованную ладонь. Дома и в школе что-то сочинили про разбившуюся чашку. Или тарелку, неважно. Он не отнимал руку, пока она сама не разжала зубы. Их боль смешалась, как взгляды широко раскрытых глаз, как жар слившихся тел. Как было больно… И прекрасно. Тихие голоса.



– Мы обменялись кровью, видишь?

– Вижу, родная. Кровью и болью.

– Родная?

– Да.

На ее лице алел отпечаток ладони и она не спешила его стирать. Они смотрели друг на друга и улыбались.


Cледующие несколько дней были нелегкими, особенно в школе. Никто не должен был знать. Он ухаживал, суетился, баловал как мог. Ей это нравилось и она капризничала, больше в шутку, конечно. Но когда вдруг он стал просить прощения… В этот день ей было особенно нехорошо. Ее лицо посерьезнело и заострилось.

– Перестань сейчас же, слышишь? Я этого хотела, мы оба хотели. Я не жалею ни о чем. А ты жалеешь?

– Нет. Не жалею. Просто тебе плохо, я и…

– Льда ещё принеси, а? Вот и все, что мне сейчас нужно. А ещё чаю. И бутерброд хочу, большущий, с сыром! И давай что-нибудь смешное посмотрим, с Челентано.

– Ну, слава богу, хоть поешь что-то за три дня. Челентано, Челентано… О, есть!

– Лед!

– Могу газеткой помахать. Или как в первый день – вентилятор поставим?

– Убью, студент! Сам сиди тогда и дуй.

– О, класс! Давай. Ну-ка…

– Я же пошутила! Ой, дурак… Иди уже!

В него полетела подушка, он поймал на лету и со смехом запустил ее обратно. Попал.

– Ну, всё…

– Бегу за льдом!

О 'прощении' больше не вспоминали. Когда же нелегкие дни прошли… Но, нет. Не нужно. Это только их.


Дальше, дальше… Время коротко, а нужно столько всего вспомнить. Пробиться через десятилетия, взломать прочные замки, пробудить то, что, казалось, надёжно и навсегда скрыто за ними. Тепло руки, звук шагов рядом, голос, шум моря, соль на губах, ветер в лицо… Голос, смех. Задумчивое молчание. И протяжный тихий стон в жарком полумраке. Вспомнить все! Снова стать тем, кем был когда-то… Снова пройти с ней вместе теми залитыми солнцем или вечерними сумерками улицами. Снова оказаться… Где? Где угодно. В кафе-мороженое, кинотеатре, музее, школьном классе, на чьем-то дне рождения, в его или ее комнате. Всюду – вместе. Всюду – рука об руку. Метроном равнодушно отсчитывает секунды. Звенящая тишина.


Вот они идут по шумной улице другого города. Впервые они вдвоем так далеко от дома, предоставленные сами себе. Конечно, рядом учителя, экскурсоводы, галдящие одноклассники. Летняя поездка. Но вечером… Эти два-три часа перед сном – только их. Нарушение распорядка. Но им позволено. Просто погулять, поесть мороженого в тихом уютном кафе, купить oткрытки, сувениры. Они вместе со всеми – и сами по себе.


Другая картина. Она выбегает из дверей парикмахерской. Становится перед ним в нарочитую позу 'модели' .

– Ну как, нравится?

Он так же нарочито осматривает короткую 'мальчишескую' прическу, кокетливую челку. И грустно вздыхает. Только глаза и уголки губ улыбаются.

– Ну почему ты так любишь короткие волосы? Отрасти длинные, хоть до плеч. А?

– Не хочу! Возни с ними, мыть, расчёсывать… Зачем тебе у меня длинные волосы?

– Гладить их буду.

– На, гладь! Разве плохо? Ой, не так гладь, растрепал все…


Большая тарелка маминых пончиков, они забрались с ней на разложенный диван в его комнате, прихватив по большой чашке чая. Она подозрительно спрашивает.

– Ты уже этот фильм смотрел?

– Нуу… Немножко. Ай! Совсем немножко! Ну щипаться-то зачем…

– На голых теток смотрел?

– И что? Там и мужики голые будут, дай-ка тебя авансом ущипну, вот здесь! И здесь!

– Ай! Щекотно! Ты лапаешь, а не щипаешь! Правда? Совсем-совсем голые будут?

– Ага. Страшно?

– Нуу… Немножко. Вот мама моя если узнает, что мы тут смотрим… А папа… Жуть. Убьют.

– Но ты же им не скажешь?

– Дурак… Включай. Дай пончик!


Гулкий зал музея, бывшего дворца. Картины, картины… Они любили приходить сюда. Почти никого, можно долго ходить из зала в зал по тихо поскрипывающему старому полированному паркету, разговаривать шепотом. Голландцев она не любила – груды тусклой рыбы, раков, ещё какой-то еды, сумрачные тона. Этот зал они проходили быстро, спеша к солнечным и радостным итальянским, испанским мастерам. Перед их картинами она застывала надолго, любовалась то с одного места, то с другого. Как-то призналась, что примеряет их на себя, представляет, что попала внутрь, и…


Яркий летний полдень. Каникулы. Они прошлись по кинотеатрам и им ничего не понравилось из того, что еще не смотрели. На пляж сегодня не хочется, сидеть дома – тем более. Они просто гуляют, дошли до вечно шумящего порта. Им нравится стоять там и смотреть на вереницы нарядных пассажиров, поднимающихся на борт белоснежных лайнеров. Слушать разноязыкую речь. Мечтать, как и они когда-нибудь… Вместе, обязательно вместе. Разве может быть иначе? Они часто приходили сюда. Можно просто смотреть, вдыхать йодисто-соленый ветер, любоваться морем солнечных искорок, до самого горизонта. Слушать деловитый разноголосый шум – высоченные краны, снующие в паутине рельсов и подъездных путей погрузчики, зачастую – от души завернутое крепкое словцо. Вечный незатихающий гул громадного порта… И над всем этим – резкие крики парящих в вышине чаек. Вот смотрят на стремительные катера на подводных крыльях, стоящие у причалов. На них взгляд задерживается – они как-то хотели рано утром тайком отправиться на «Комете» в далекий город на юге. Ну, не такой уж и далекий – за день можно обернуться.

– Ну что, завтра? Сделаешь бутеры? Я не могу, увидят – спрашивать начнут. Мои будут допоздна на работе, вернутся после девяти. Я скажу, мы на дачу едем к…

– Подожди.

– Что?

– Я узнавал, иногда они задерживают рейс. Из-за погоды. На час, два, десять. Не часто, но… Бывает.

– Ой…

– Вот тебе и «ой». Прикинь, если мы там застрянем? Там! Это не «фару» словить и по-быстрому домой. Это… Это п…ц.

– Что же делать? Нас в жизни самих не отпустят, а если поедем… Теперь бояться только буду, что обратно застрянем. Домой оттуда звонить придется. Здрасьте, мы в… Жу-уть…

– Точно сказала, "мы в…" Глубокой такой, темной. Давай не рисковать. Не сейчас – через год, через два. Будет можно. Хорошо?

– Эх… Жалко, я уже настроилась. Но ты прав, не поедем.

Они не поехали.


Зато сам порт излазили весь, забираясь даже в закрытую грузовую гавань. Забор, сетка-рабица? Да не смешите…

– Вот это да-а… Ничего себе махина, – она прошептала это, задрав голову вверх.

Здесь радостный веселый запах моря смешан с мазутом, краской, металлом и машинным маслом. Над ними горой вздымается черный борт, в почти поднебесье видна надпись «Бирюса». Они видят, что вблизи все может быть не таким нарядным, каким кажется издали, с высокого причала. Краска местами отколота, видны неровности, морщины. Но это только оттеняет величие и мощь огромного корабля.

– Вот бы внутрь залезть, а? – она закусила губу, смерив взглядом виднеющийся вдалеке трап, – никого вокруг.

– Перестань, нам и тут нельзя быть. "Завтра – океана" начиталась.

– Ну да… Классная книга.

– А плыть все-таки лучше на «пассажире». Пошли, посмотрим?

– Давай!


Кассы пароходства, в витрине красoчные проспекты, фотографии. Экзотические названия городов и островов, море, солнце, пальмы, улыбающиеся загорелые люди среди всего этого великолепия. Девушка мечтательно вздохнула. Сзади раздался голос, они вздрогнули и обернулись. На них смотрит мужчина в морской форме, на лице улыбка. Он подмигнул.

– Что вздыхаем?

– Вот, плыть хотим, – юноша слегка поднял подбородок, не с вызовом, но…

Моряк понял и оценил, коротко одобрительно кивнул. Словно и впрямь сейчас они выберут круиз, купят билеты и отправятся на посадку.

– Правильно, молодые люди. Navigare necesse est. Знаете эту поговорку?

Девушка не успела покачать головой, пальцы парня сжали ее ладонь. Он усмехнулся.

– Vivere non est necesse. Верно?

Брови моряка приподнялись в веселом удивлении.

– Ого! Барышня, вы в отличных руках, и непременно когда-нибудь поплывете.

– Конечно, поплыву. Мы вместе поплывем! – девушка гордо задрала нос.

Когда, распрощавшись с моряком, пошли дальше, она спросила.

– Что это за поговорка? И что за язык, латынь?

– Латынь. Navigare necesse est. Vivere non est necesse. Плавать по морю необходимо. Жить не так уж необходимо.

– Ого!

– Ты совсем, как тот моряк!

– А я хочу мороженого, пошли?

– Сладкоежка, ели уже. И куда только лезет…

– Дурак!

Их смех, шелест густой листвы над головами, солнечные пятна под ногами, старинные улицы… Двое, идущие по ним рука в руке.


Запах моря. Его ноздри расширились, он снова почувствовал его, как тогда. Печальная усмешка на губах. Надо было плюнуть на риск, отправиться в то путешествие на юг. Он был заботлив и осторожен, он не хотел проблем, не хотел все усложнять. Возможно, зря. Кто знает… Глухая медленно нарастающая боль в груди. Дальше, дальше…


Школа… Он ничего не понимал в математике, а ей не давались гуманитарные. Каждый был хорош в том, что трудно другому, вот такое совпадение.

– Ну смотри, это же так просто, подставляешь коэффициент… И – раз, все взаимно сокращается. И – ответ. Вуаля!

Тяжкий вздох.

– Посмотрел. Понял. Все равно через час забуду. Дай потом списать, ладно?

– Горе мое! Давай ещё раз покажу… А ещё надо пройти иррациональные уравнения.

– Ой, мама…


– А расскажи мне, солнышко, про роль дуба в становлении характера и мировоззрения Андрея Болконского. Ась?

Не менее тяжкий вздох.

– Ну… Дуб, он…

– Что?

– Сам ты дуб! Вместе со своим Болконским… Я за чаем, тебе сделать?

– Делай, солнце, делай… Дубы ждут.


Кладбище. Она попросила взять ее с собой. Дальняя, очень дальняя дорога на другой конец города. Тихие бесконечные аллеи шумящих под теплым ветром деревьев. Со всех сторон – разноцветный мрамор, известняк, ракушечник. Изредка попадаются большие кубические старинные склепы, по стенам прихотливо изогнутым ручейком бегут на века выбитые буквы древнего языка. Выглядит таинственно и жутковато. Она замедляет шаг и шепчет.

– Можно подойти? Хочу посмотреть.

– Конечно, давай. И мне интересно.

– Знаешь…

– Что?

– Говорят, что были какие-то, хотели такой склеп взломать, ограбить или вроде того… Клад искали.

– И?

– Пропали они, совсем. Никто их больше не видел. Это правда?

Он улыбнулся, глядя в широко раскрытые зелёные глазищи, блестящие любопытством. Как же… Кладбище, страшные тайны, непременно клад и пара трупов рядом. Как в кино.

– Слушай, даже не знаю.

– Нуу… А я думала, знаешь…

– Не, я не по этому делу, совсем. Но могу спросить, если хочешь. Может, мама что-нибудь скажет. Хотя где она и где все это…

– Спроси!

Так переговариваясь, они доходят до семейного участка, спрятанного далеко в стороне от центральных аллей. Недалеко слева от тропинки – колодец. Он подаёт ей руку, помогая пробраться через высокую выгоревшую бледно-зеленую траву и кусты. Молча стоят перед выстроившимися в ряд невысокими памятниками. Старый ракушечник, мрамор, белый и черный. Прадеды, бабушки. Отец. Тишина, вокруг никого. Мягкий шелест густой листвы над ними, лучи солнца то пробиваются сквозь неё, то исчезают. Жужжание пчел, горьковатый запах сухой зелени.