Жених и невеста. Отвергнутый дар
– Что? Почему?
С ее лица сбежала счастливая улыбка, она наклонилась к нему и тихо сказала, очень тихо. Словно боится, что кто-то услышит. Почти прошептала.
– Ты уже один раз пытался понять, писал об этом. Там, в будущем. Видишь, что получилось? Я не хочу этого ещё раз. Не хочу. Хватит. Ещё раз тебя потерять… Ты ничего не знаешь, не помнишь, а я… Я была тут, – ее голос пресекся, она досадливым движением отерла глаза и прошептала, – не хочу больше, никогда. И я не дам тебе написать этот проклятый роман, так и знай. Пиши детективы или там… Про любовь. Хорошо?
Девушка подошла к книжному шкафу, медленно провела кончиками пальцев по корешкам. Пальцы дрогнули, остановились. Она посмотрела на юношу, словно спрашивая – можно? Он кивнул. Два небольших потертых от частого чтения тома. Обложка наискосок перечеркнута изображением небоскреба. Она положила их на стол и вернулась, села на диван, склонилась.
– Я заберу. Завтра отнесу в нашу библиотеку. Да?
– Да.
Юноша порывисто обнял ее, прижал к себе, зарылся лицом в волосы.
– Ты права, во всем права. Забери и отнеси, именно ты. Хватит. И не нужно пытаться понять. Он сумел вернуть меня и уйти сам. Вот и все, что нужно знать. Спасибо ему за это… Он… – юноша запнулся, но все же продолжил, – он ведь и вправду мог ничего не делать, посидеть неделю дома, все продумать. Ты бы… Ох, что я несу… Прости…
Она ласково положила ладонь на его руку.
– Все хорошо. Да, он мог. И не сделал этого. Разве ты бы так смог поступить? Ведь он – это ты. Только старше, опытнее. Наверное, даже умнее… – она не удержалась и хихикнула, тут же посерьёзнев, – будем надеяться, что он добрался к своим, жив и здоров. Его там ранило, взрыв этот…
– Будем надеяться, – задумчиво ответил юноша, – пусть у него все будет хорошо.
Он улыбнулся и приподнял бровь в шутливом удивлении, присмотревшись к лицу подруги.
– Так-так-так… Мы уже скучаем? Умнее, говоришь?
– А что, ревнуешь? Ой, как интересно… К самому себе ревнуешь, правда?
Он вздохнул, приподнявшись на подушке, девушка заботливо ее поправила.
– Не то, чтобы ревную. Просто как представлю…
– Что тебя нет, а тут – он?
– Да. Жуть. Слушай…
Он запнулся и закусил губу, не дав вырваться почти произнесенному вопросу. Она внимательно на него посмотрела… И улыбнулась.
– Во-от что ты подумал даже…
– Ну… Прости, я… Прости.
– Не волнуйся, он вел себя как настоящий джентльмен из книжек. Избегал меня касаться, очень было заметно. Это меня с самого начала и насторожило.
Юноша не сумел скрыть облегчения на лице, покраснел под ее лукавым взглядом. Она поспешила перевести тему.
– А я теперь знаешь о чем думаю? Тоже жуть страшная.
– О чем?
Она склонилась к нему совсем близко, оглянулась по сторонам, словно желая убедиться, что они одни. Прошептала в самое ухо.
– А если среди тех, кого мы знаем, есть такие, кто пришел – и остался?
– Ого… – он тихо присвистнул, нахмурился, – думаешь? А ведь верно, все может быть.
– Представляешь? Сидит внутри такой, смотрит на тебя… И что-то себе тихо думает. Притаился и живет, копошится потихоньку. Использует.
– Перестань. Я уже представил и хочется кого-то убить, – он ласково сжал ее дрогнувшие пальцы, – ну не надо, а?
Она зябко передёрнула плечами, виновато посмотрела.
– Извини, я не хотела. Просто мысли лезут и лезут… Тебе, теперь вот мне. Ну их, а?
Да. Ну их. Потому что в этот момент в сознании юноши холодным ручейком скользнула ещё одна мысль. А если бы… Если бы – не получилось? Что бы было? Пришелец ничего ей не объяснил, ничего не обещал, не позволил прийти ночью. Она ничего не знала. Ранним утром она пришла сюда – к кому? Он не хочет спрашивать. Не хочет искать ответ. Есть вопросы, которые нельзя задавать. Он промолчит, оборвет эту мысль, не дав ей набрать голос и силу. Промолчит и девушка, ведь она поймет невысказанное. Не нужно. Хватит. Ну их.
Юноша приподнялся и сел на диване, оказавшись совсем близко. Она положила ладонь ему на грудь и осторожно надавила, пытаясь уложить обратно.
– Ну куда ты, ложись. От тебя тень осталась, белый как мел, просто ужас. Отдыхай.
– Значит, касаться избегал?
Что-то в его тоне, взгляде, тепле ладони… Девушка прищурилась, ее щеки стали похожи на летние яблочки. Еще бледные, но с зарождающимся румянцем. Она ответила с лукавой улыбкой.
– Даже боялся, вот! А ты – тоже боишься?
– Кто, я?
– А вдруг ты – еще не ты? А докажи!
– Ну, держись, доказываю!
– Ай… Верю, верю, верю! Ну стой, ну перестань…
– И тут веришь? А тут? А…
– Сааш…
– Что?
Она мягко, но непреклонно повалила его обратно на подушку, прижалась разгоряченным лбом к его лбу, лицо к лицу, глаза в глаза. Изумрудно-зеленое смешалось с темно-карим. Касание губ. Стук сердца. Теплое дыхание. Шепот.
– Верю. Это ты, твои руки, прикосновения, все-все. Не спутать, не ошибиться. Но… Потом. Не сейчас. Хорошо? Хочу просто лежать, говорить… Столько хочу сказать, столько услышать от тебя…
Он улыбнулся и взъерошил ее густые каштановые волосы, притянул к себе. Она прильнула к нему, положив голову на грудь.
– Саш…
– А?
– Он ничего, ну совсем ничего не захотел мне рассказать, кроме…
– Нас?
– Да.
– Двое детей, говоришь… Мужа, значит, любишь… И у него там любимая семья. А мы…
– А мы скоро расстанемся. Не хочу… И уезжать никуда не хочу. И не хочу где-то там в будущем быть тебе другом и 'иногда общаться' .
– И я не хочу. Вот тут – не верю, что так будет.
– Он сказал, что…
– Я помню. Все помню. Оценка и расчет, планирование и не пить тебя до дна.
– Мы сможем? Ведь сможем?
– Мы постараемся, ведь мы с тобой очень поумнели за эти сутки, верно?
– Ой!
– Что?
– Сутки прошли.
– И что?
– Я пропустила свою таблетку… Что теперь будет?
Он с неожиданным, взрослым интересом посмотрел на нее, а она так же долго и внимательно смотрела в его глаза. Они улыбнулись друг другу.
– Думаю, от одного пропуска ничего не будет, но…
– Саш… А ведь я не испугалась. И ты не испугался.
– Хочешь перестать принимать таблетки?
Она потерлась щекой, устраиваясь уютнее, он вдохнул пьянящий запах ее волос.
– Нет, конечно. Но теперь смотрю на это не так, как вчера.
– Оценка и расчет?
– Да. Слушай… Я хочу ребенка. Не сейчас, конечно. Мы подождем. Ведь мы ещё сами дети.
– Раз мы так заговорили, то уже не дети. Но, само собой, не сейчас.
– Когда?
– Рассчитаем и спланируем, милая. Ну а сначала – поженимся. Когда придет время.
– Ой… Ты делаешь мне предложение?
– Извини, что лежа, без костюма, цветов и кольца. Выйдешь за меня замуж?
– Да. Выйду. Даже странно… Мы никогда так с тобой не говорили. Почему?
– Мы просто жили, были вместе… Ни забот, ни хлопот… Зачем усложнять? Так мы думали.
– Теплица…
– Да.
– А если это изменит будущее? Он сказал, что этого делать нельзя. И нечестно.
– Не изменит. Он ушел, вернулся обратно в свой мир, где мы действительно расстались через полтора года и пошли каждый своим путем. Там мы с тобой только друзья спустя много-много лет. А здесь… Здесь наш мир, наш! И его будущее – ещё не написано.
– Мы напишем его сами, вместе. Да?
– Да. И оно будет другим. Ведь ты – моя. И никак иначе.
– А ты – мой!
– А теперь…
– Что?
– Хватит валяться, встаём. Куча дел.
– Да, куча. Диван надо отмыть.
– Стену заделать. Ну и ручища, тупой нож вогнал на ладонь почти…
Она взяла с тумбочки чашку, жадно сделала несколько больших глотков. Сморщилась. Снова поднесла чашку ко рту, запрокинула голову и с громким бульканием прополоскала пересохшее горло холодным чаем. Он с улыбкой смотрел на нее, отпил из своей чашки.
– А я есть хочу, знаешь как? И тебе нужно. Чай даже не выпил, горе мое. Идем обедать? Мясо сделаю.
– Точно. И я хочу. Пошли! Мы оба, как я понял, почти два дня не ели. Я картошки начищу.
– "Эль-Пасо" еще возьмем к мясу, осталось?
– Вроде, было еще в банке. Тоже хочу.
– Картошку чистить-то как? Рука же… Я сама.
– Не инвалид же, перестань. Ты мясо делай, и побольше.
– Ой, что мы маме скажем про зеркало…
– Блин…
– Я скажу, поскользнулась и локтем… Меня она ругать не будет.
– Ага, а рука порезана у меня. Не пойдет. Думаем…
– Ну помнишь, когда в теннис играли на обеденном столе, ты подрезал, и я влетела в витрину… Мама не ругала.
– Угу… Все были так рады, что ты не порезалась ничем, что не до ругани. А сейчас мама решит, что ты не невестка, а стихийное бедствие.
– Не решит!
– Само собой, но мы еще подумаем.
– А контрольная? Ее ж писать как-то надо.
– Черт… Так… Дай-ка мне воон тот томище.
Она вскочила и подбежала к книжному шкафу, вытащила большую книгу в солидном черном переплете.
– 'Внутренние болезни' . Зачем тебе?
– Сейчас подберём симптомчики чего-нибудь и вызовем участковую. Возьмем справку, недельку посижу дома. Маме что-нибудь наплетем, перегрелся, переучился, понос, золотуха. И в школе забудут этот день…
– А мне что делать?
– Самое важное – делать круглые глаза и рассказывать про понос и золотуху.
– Черт, черт… Саш…
– Что?
– Английский. У нас "проблема Сыроежкина" теперь! Удружил дядя Саша, ничего не скажешь…
– Мдаа…
– Диана теперь не слезет, и что делать? Язык-то… – она улыбнулась и легонько щёлкнула его по лбу, – чуть лучше алгебры.
– А я знаю, как выкрутимся.
– Как?
– Помнишь наши опыты с метрономом и гипнозом?
– Аа… Из книжки про психотерапию?
– Да.
– Так ничего же не получилось и я просто уснула.
– Неважно. Можно сказать, что прочитали статью про гипнопедию и попробовали так учить английский. Ну и…
– Криво вышло? Алгебру вышибло, зато английский попер?
– Ну, вроде того.
– Нет! В дурку еще отправят! Ну что ты все усложняешь… Просто вызубрил – и все! Ну а потом… Что-нибудь придумаем. Она забудет.
– Тоже верно. Не будем усложнять, прорвёмся. Ну, встаём!
Они подошли к плотно занавешенному окну. Посмотрели друг другу в глаза – и вместе, каждый свою половину, слитным движением распахнули шторы. Яркий солнечный свет развеял полумрак и то, что в нем таилось. Юноша ласково коснулся ее плеча и подошел к музыкальному центру, склонился над подставкой для кассет. Вгляделся, крутанул ее, не находя ту, что искал. Удивленно пожал плечами, оглянулся на девушку. Она, поняв без слов, улыбнулась и подошла, быстро перебрала все и нажала кнопку, открыв гнездо на черно-серебристой панели.
– Вот она!
Они улыбнулись, увидев, как зажглась разноцветная радуга лампочек, осветивших разнокалиберные индикаторы, синхронно дрогнули стрелки.
– Слушай, они словно радуются…
– Что мы здесь, что мы вернулись…
– Вернулись!
Как же хорошо… И не нужно сейчас думать ни о чем, вот просто ни о чем. Громко, чисто, радостно звучащая песня, многажды слышанные простые незамысловатые слова. Их любимая песня, под которую так замечательно танцуется. Он подошел к бару, открыл его и достал небольшую плоскую бутылку, блеснувшую темно-золотистой этикеткой. Его отец когда-то сказал – можешь не пить, не курить, но дома всегда должны быть хорошая выпивка и хорошие сигареты. Они не курят. Бутылку открыли полгода назад и она почти полна. Раза два попробовали понемножку, и все. Звякнуло толстое стекло, он налил на палец. Темно-коричневый слегка тягучий напиток. Сейчас можно. Они чокнулись и почти не поморщились. Сейчас можно…
– Потанцуем?
– Да!
Улыбаясь, я поставил точку и на этом попрощался с ними. Пусть танцуют, пусть радуются, пусть. Сколько всего на них свалилось… И сколько еще предстоит… Я ведь ничего не рассказал. Теплица закончится, во всех смыслах. Скоро, совсем скоро. Верю, они прорвались, справились. И где-то там, в своем мире, счастливы. Верю, знаю – они вместе, они сберегли свой Дар. Пусть будет так. В их ли старинном солнечном городе, в другом ли. Или ветер разрушительных перемен унес их далеко-далеко. Как когда-то меня. И её. Кто знает… Когда мы приземлились на базе, когда меня, наконец-то, оставили в покое, я достал телефон. Палец скользнул по списку контактов. Приподнялся, готовый нажать. И осторожно отодвинулся. Нет. Не нужно. Я не буду рассказывать ей о том, что произошло. Зачем? Здесь это просто невероятная история, в которую почти невозможно поверить. Единственное зримое доказательство, осколок зеркала, уничтожено. Так что, она бы и не поверила. Расчет и оценка. Не нужно, ни ей, ни мне. Здесь, в этом мире – мы друзья, в тысячах километров друг от друга. Мы сумели ими стать, преодолев прошлое. Пусть так и будет, не нужно его будить. А потому… Я решил написать этот рассказ. И пусть кто хочет, тот верит, а кто настроен скептически – пожмет плечами и равнодушно пройдет мимо. Правда? Вымысел? Их причудливая смесь? Кто знает… Я написал этот рассказ и собираюсь поставить точку. А если… Я пишу. А если сейчас, прямо в этот момент – кто-то пишет уже меня? Нет. Я хочу знать, что было дальше. С Сашей, с его подругой. Почему он не называет ее по имени? Как ее зовут? Что было с ними на следующий день, в этот вечер, в следующий? Все ли закончилось с уходом Пришедшего? Я хочу знать.
Глава 2
Интермедия. Он и ОнаОн прищурился, склонил голову, вгляделся. Бровь удивленно приподнялась, пальцы, минуту назад привычно пробежавшие по клавиатуре, дрогнули. Мягкий отсвет экрана на лице потемнел, собрался черными провалами, впадинами. Глаза, скулы, ямка на заострившемся подбородке. Он откинулся на спинку кресла, перевел взгляд на смутно белеющий в вечернем полумраке потолок. Снова на экран, словно надеется, что увиденное минуту назад исчезло, стерлось, пропало навсегда. Этого никогда не было. Он прислушался к тишине дома, улыбнулся негромкому шуму льющейся в душе воды. Надо немного подождать. Пусть. Спешить некуда и незачем. То, что так неожиданно появилось на экране, никуда не денется. Взгляд скользнул по имени в верхнем левом углу, губы дрогнули в усмешке. Он ждет, прикрыв глаза, слушает плеск воды и негромкий напев, по мокрому синему кафелю шлепают маленькие ступни. Глаза закрыты, улыбка становится шире. Он медленно втянул воздух носом. Знает, что это невозможно на таком расстоянии, но чувствует легкий запах хвои. Вода стихла. Он сделал движение, словно хочет встать – и остался сидеть. Негромко стукнула дверь, горьковатый аромат усилился, стал ближе, еще ближе. Он почувствовал тепло, открыл глаза. Залюбовался.
"Ее тело словно светилось и переливалось мягким жемчужным светом в полумраке комнаты. Он бы и хотел еще полюбоваться ее небольшой грудью отличного второго размера, маленькими темно-коричневыми торчащими сосками, узкими, но при этом уже отчетливо округлыми девичьими бедрами, манящим темным треугольником. Но невозможно терпеть, его набухшее достоинство требовало, кричало – ну же, давай! И он дал. Да так, что основательная дореволюционная кровать только жалобно просила пощады всеми своими скрипящими досками и сочленениями. Раз. И еще один. Они никак не могли насытиться, даже удивительно для неопытной пятнадцатилетней девочки. Такой темперамент… А напоследок она сама предложила, повернувшись к нему аппетитной упругой попкой и сексуально выгнув спину этакой игривой кошечкой. Все мальчики просят в попу – так она сказала. Что остается сделать в ответ настоящему мужчине? Что предложили и вдвое больше! И не иначе."
– Саш…
– А?
– Это откуда?
Он неопределенно пожал плечами, рука крепче обняла, женщина поворочалась, удобнее устроившись на коленях. Заметила имя в углу экрана, несколько мгновений смотрела на него. Изумрудные глаза чуть расширились, их цвет странно сочетался со смуглым лицом. Зелень на меди. Отвернулась, совсем по-детски уткнулась носом в его шею, вздохнула, согрев теплым дыханием. Шепнула.
– Это он?
– Да, – мужчина усмехнулся и повернул ее лицо к себе, в полумраке комнаты оно казалось почти черным, – я помню, как под очень страшным секретом героиня этой сцены кое-что тебе потом рассказала. А ты мне, хороша подруга. О, как мило мы краснеем… Ай! Ну когда ты отучишься щипаться?
– Никогда! И она не была мне подругой. И, да, я помню все. Все! Как и то, что… – она запнулась, смутившись.
– Что?
Она решилась.
– Все было не так. Ну, не совсем так.
– Разве?
– Ну… Слушай, вот почему им всем, – она мотнула головой на экран, – почему им всем непременно нужно влезть девушке в зад, а? Причем сходу, блин! А она и рада такому счастью! Вот ты – сколько меня уговаривал? И как – была я рада этому незабываемому событию? Ась?
– Нуу… Как тебе сказать, ээ…
– Я вся – ухо. Слушаю.
Он снова усмехнулся, покосившись на ровные строчки текста.
– Не говорят так по-русски, «я-вся-ухо», – мужчина посерьезнел, усмешка исчезла, – Это ведь не главное, – тихим шепотом он произнёс короткое слово.
Женщина замерла – это ее тайное имя, не для чужих. Только для них, еще с тех давних времен. Придуманное для нее, для самого сокровенного. Прошептала в ответ.
– Ты прав. И, знаешь, хоть и противно, но давай прочтем. Ты говорил, что он рано или поздно появится и напишет.
– Разумеется, появится. Не утерпит.
– Расскажет?
– Угу. Поведает миру свою историю. Как и все они, – мужчина запнулся и поправился, – как и некоторые из нас. Но каков, а? Вдвое больше и не иначе!
Она хихикнула, потерлась щекой о его плечо, устраиваясь удобнее, перевела взгляд на экран – блеснули кошачьей зеленью глаза. Кивнула.
– Сегодня ночь сюрпризов, милый.
– То есть? Есть что-то, чего я не знаю до сих пор?
– Шш, не воюй. Ой! Дурак!
– Не только ты умеешь щипаться, малая. Колись!
– Ка-ак интересно… Мы ревнуем?
– Придушу!
Она внезапно сильно обняла его и прижала всем телом к жалобно скрипнувшему креслу, оно сдвинулось назад, смяв толстый ковер. Шепнула, обдав лицо горячим дыханием.
– Конечно. И не иначе! И ты тоже расскажешь мне, покажешь. Да?
– Хочешь увидеть?
– Хочу. Особенно после того, что этот рассказчик написал про нас.
Она подчеркнуто медленно перегнулась через мужчину, протянула обнаженную руку, под гладкой кожей вдруг обозначился бицепс. Сверкнул фуксиевой искрой ноготок, палец нажал кнопку, вспыхнул второй экран. Ровные строчки текста, обрывающиеся на середине.
Интермедия. В стране слепых одноглазый – король
Его губы искривила усмешка. И не иначе! Хорошее завершение сцены. Настоящий мужчина всегда на высоте. И это – читают. Где-то на задворках сознания постоянно тлело удивление. Это – читают? Серьезно? Счетчик равнодушно подтвердил – да. За сутки – больше двух тысяч, и стоит обновить страницу – число растет. Да, в комментариях народ плюется, сыпет всеми этими «нечитаемо», "аффтырь убейся", "в СССР все было не так", "ГГ чмо". Усмешка бледных сухих губ стала шире. Плюйтесь, давайте. Все равно – открываете, читаете. Потому что в глубине души – завидуете моему герою. Хотите оказаться на его месте, вкусить наслаждение с влюбленной послушной девочкой-подростком. Хотите рулить, решать, распоряжаться. Да банально хотите поднять бабла и тратить его как заблагорассудится, хотите ногой открывать высокие двери. В вашей жалкой никчемной жизни такого не будет никогда. Так пусть хоть в жизни воображаемой – состоится. Есть такое у всех этих «критиков», есть. Тихо грызет, украдкой шепчет по ночам на незримой грани сна и бодрствования. Хочу туда! Хочу ее! Но ведь стыдно, верно? Стыдно взрослому человеку, отцу семейства – признаться в таком даже самому себе. Потому – аффтырь, убейся! Хрен вам. Не дождетесь. Я знаю, чего вы хотите. И я вам это дам, даже и против вашей ханжеской двуличной воли. Пожалуй, стоит подбавить подробностей в середине абзаца.
"Он страстно раздвинул в стороны ее горячие аппетитные упругие гладкие булочки и медленно ввел палец в узкую дырочку ануса, девушка тихо простонала от наслаждения. И сама начала наползать на осторожно продвигающийся палец, соблазнительно повиливая бедрами."
Вот так. Он вздохнул, снял очки и потер усталые покрасневшие глаза. Шесть часов перед монитором, а что делать? Если хочешь заработать на кусок хлеба с маслом, нужно выдавать по роману в месяц. И хорош уже читать хейтеров, сколько раз говорил себе. Пустая трата времени и сил. Что они знают, что понимают? Ни-че-го! Они ничего не знают! Пальцы сомкнулись на стакане воды и судорожно сжались, словно он хочет не напиться, а задушить кого-то. Пальцы пятидесятилетнего человека, покрытые узлами артрита. Человека, день за днем сидящего в небольшой комнате перед серебристо светящимся монитором. Он отпил несколько глотков воды, утер губы и прикрыл глаза, откинулся на спинку кресла. Если бы они знали… Если бы они только знали… Что все написанное им – правда. Это – было! Ну, почти правда. Например, на анальный секс она согласилась только через месяц. Пришлось поуговаривать. Но кому это интересно? Как сказано в старом добром фильме – "хочу монтаж!" Вот и получите монтаж, уроды. Ненавижу. Ненавижу вас.
Но надо успокоиться и писать дальше. Пока воспоминания не увели его туда, где вспыхнет тот взгляд. В нем тоже была ненависть, чистая незамутненная ненависть. Словно зарница сейчас мелькнула среди черных строчек компьютерного текста. Словно взгляд с той стороны. Нет, не нужно. Не сейчас. Пишем дальше. Не нужно о мрачном, вспоминать и рассказывать нужно позитивно. Герой должен жить легко, приятно, иногда превозмогая некоторые трудности. Как же все хорошо начиналось… От кончиков дрогнувших пальцев вверх ударила волна, словно вены заполнились не кровью, а чистым бурлящим пузырьками шампанским. О, то первое чувство первого мига, когда он осознал и поверил – не сон. Правда!
Начало праздника было жутким. Рассказывать о нем подробно поклонникам не стоит, да и самому вспоминать не хочется. Как обычный сон внезапно залила черная клубящаяся тьма, пронизанная низким гулом. Тусклые багровые вспышки, ощущение полного конца всему. Захлестнул ужас, бежать, проснуться! Ноги не парализовало – все было куда хуже. Если парализован, можно оскалить зубы в усилии и бороться, пытаться ползти. А что делать, если по пояс врос во что-то твердое и при этом отвратительно подвижное? Словно муха в куске янтаря, который вот-вот… Что? Низкий гул надвинулся со всех сторон, придавил сверху, отдаваясь в костях нарастающей болью, мелкой тошнотворной дрожью. Он понял, что когда страшный гул опустится еще на тон – по костям зазмеятся трещины. Он начнет исчезать, распадаться. Он не хочет. Не хочет! Бежать! Любой ценой, куда угодно. Вырваться из ловушки. Да! Движение. Он свободен. Нет. Как и был, намертво вросший в свою ловушку, он во внезапно наступившей тишине обрушился вниз. Тьма. Так, наверное, умирают.
Он вошел в класс, чувствуя себя зрячим в стране слепых. Кто написал тот рассказ? Там было о том, как некто попал в уединенную долину, населенную слепыми. О, как же там можно развернуться, ведь он – видит! А они – нет. В стране слепых и одноглазый – король. Вот что он чувствовал, войдя в класс. Язвительную мыслишку, напомнившую, чем тот рассказ закончился, досадливо послал куда подальше. Уж он-то не оплошает. Только не он. Мечта – сбылась. То, о чем столько читал – оказалось правдой. Он – попал. Вторая молодость в тихой благополучной стране, наивной и благородной. Украдкой оглянулся по сторонам, пряча улыбку – ух, а девочки вокруг… Если бы старость могла, как говорится. Хо, теперь она может, да еще и как… Так, стоп. Не спешим, осваиваемся, думаем, составляем план. А девочки никуда не денутся. Тем более, что Она учится не в этом классе, а в параллельном. Пора брать реванш за тот давний отказ. У нее есть парень, они давно вместе? Ха! Сашенька наш не стенка, подвинем. Ему нынешнему он – не соперник. Есть варианты. От представившихся возможностей на миг захватило дух и стало страшно – а вдруг это сон? От этой мысли вдруг тоскливо заныло сердце – только бы не очнуться сейчас в небольшой комнате на шестом этаже серого панельного дома. За это утро, за это волшебное солнечное утро она стала ему ненавистной. Комната, дом, улица, город, страна. И время, из которого он явился. Он не вернется! И сделает все, чтобы то время – не наступило. Ну и себя не забудет, разумеется. Он незаметно перевел дух, перед мысленным взглядом снова появилось смуглое лицо, веселая улыбка, непослушная челка на лбу. Вгляд медленно сдвинулся, огладив тонкую крепкую фигурку сверху донизу, опытным глазом пятидесятилетнего представив, как тает сначала школьное платье, потом… Всегда хотел посмотреть, какого цвета ее тело, такое ли, как лицо. Язык непроизвольно облизнул губы, во рту пересохло. Так и будет. Будет! Пальцы мелко задрожали, от онемевших кончиков вверх словно побежали колючие муравьи. Неприятно. Он несколько раз сжал и разжал пальцы, прогоняя ощущение. Поднес руку к лицу и осмотрел кожу, не посинела ли, как утром. Поймал на себе взгляд, повернул голову. Мысленно вздохнул. Нет, солнышко, не в этот раз. Светик-Светочка. Безнадежно влюблена уже года два, смотрит преданно, наверное, готова на все. Еще вчера он задумывался, не взять ли то, что так настойчиво предлагают. Тем более, что взять есть что. Смазливая мордашка, синие глазки, а главное – отлично видимые округлости во всех стратегических местах. А если короче – попка и сисечки что надо, из этой девочки умелый мужчина извлечет немало удовольствия. А он сейчас умелый? Ого, и ещё как. Он почувствовал сладкое предвкушение, теперь можно спокойно насладиться тем, за что в его времени сажают пожизненно. Ну, не пожизненно. Просто надолго. Ха! А мы никому не скажем, верно? Я – девятиклассник и мне вполне себе можно поиметь девятиклассницу. Со всем старанием взрослого опытного юбочника, хе-хе. Ух! Но не тебя, Светик, извини. Мне теперь по зубам кусочек куда аппетитнее. А где сейчас этот кусочек, кстати?