Метод «Джакарта». Антикоммунистический террор США, изменивший мир
Республика Индонезия приняла национальный лозунг: «Bhinneka Tunngal Ika», что означает «Единство в разнообразии» на старояванском языке, на котором говорит наибольшее количество жителей страны, львиная доля которых проживает в средней части этого центрального острова. Панча сила, или Pantja Sila, – понятие из санскрита, использовавшегося в доисламские времена на архипелаге Нусантара, когда большая часть островов находилась под сильным влиянием культурных и религиозных элементов родом с Индийского субконтинента. (Само слово «Индонезия» означает попросту «индийские острова» и, как и название «Индия», происходит от названия реки Инд.)
Именно под контролем Сукарно молодая страна приняла решение сделать бахаса индонезия своим официальным языком. Менее мудрый лидер мог бы склониться к тому, чтобы сделать государственным языком свое родное наречие, но этот диалект сложно учить, и это запросто могло быть воспринято как своего рода шовинизм, а то и колониальное принуждение со стороны сильнейшего острова. Вместо этого Индонезия сделала государственным простой язык, который воспринимался как нейтральный, и большая часть населения страны выучила его за одно-два поколения. Это было значительное достижение: соседние страны Юго-Восточной Азии до сих пор не обзавелись подлинно национальными языками{131}.
Сукарно был националистом с левым уклоном из третьего мира и в большей степени визионером, чем управленцем, досконально знавшим эту работу, в чем скоро убедились Говард Джонс и остальные американцы. В соответствии со своей натурой, склонной к поискам компромисса, он был привержен задаче поддержания дружеских отношений и с Соединенными Штатами, и с Москвой и, безусловно, пытался не вызывать раздражения вашингтонских властей.
У Джонса с Сукарно завязалось нечто вроде дружбы, несмотря на то что многие его коллеги-соотечественники считали, что «проигрывают» Индонезию коммунистам. Американец удивлял многих местных жителей, запросто приглашая их на разговор, в том числе радикально левых. К тому времени левые автоматически вызывали подозрение у США – дни авансов Хо Ши Мина Вашингтону остались в прошлом. Джонс быстро пришел к выводу: чтобы быть эффективными, программы помощи, которыми он руководил, ни в коем случае не должны выглядеть покровительственными или задевать крайне легко ранимых индонезийцев, гордившихся своей независимостью. Что же касается цели предоставления этой помощи, он был с индонезийцами вполне откровенен: Вашингтон не хотел, чтобы Индонезия вступала в «коммунистический блок»{132}.
Властные полномочия Сукарно как президента никто не оспаривал, но управление страной требовало постоянного маневрирования в рамках неповоротливой парламентской системы. Он возглавлял коалиционное правительство, и, хотя Коммунистическая партия Индонезии поддержала соглашение, в Индонезии действовало немало других партий, намного более влиятельных, а КПИ не имела представителей в его кабинете{133}. По привычке Джонс продолжал поправлять американских чиновников, не понимавших Азию во всей ее самобытности. Он улавливал, что имеет в виду президент Индонезии, когда говорит ему: «Я националист, но не коммунист». Улыбающийся Джонс ощутил гордость и тревогу, услышав, что, оказывается, он – «единственный американец, который всерьез верил, что Сукарно не коммунист»{134}. Лидер огромной страны третьего мира, Сукарно был довольно неплохо известен в Вашингтоне. Однако через год после приезда Джонса Сукарно устроит мероприятие, которое выведет его на авансцену мировой политики и навсегда изменит смысл индонезийской революции.
Бандунг
Термин «третий мир» появился в 1951 г. во Франции, но наполнился современным содержанием и по-настоящему вошел в оборот лишь в 1955 г. в Индонезии.
Как писал историк Кристофер Дж. Ли, идея третьего мира по-настоящему оформилась на апрельской Konferensi Asia-Afrika, которая прошла в Бандунге{135}. Это примечательное собрание объединило людей из колонизированного мира в движение, оппозиционное по отношению к европейскому империализму и независимое от властей США и Советского Союза.
Это произошло не автоматически, а стало результатом целенаправленных усилий горстки новых мировых лидеров. В 1954 г. Индонезия совместно с Бирмой (Мьянмой), Цейлоном (Шри-Ланкой), Пакистаном и Индией, возглавляемой Джавахарлалом Неру – тем самым, кто прочел братьям Кеннеди лекцию за обедом, – сформировала группу Коломбо, по названию столицы Шри-Ланки, где встретились представители этих стран. Затем они стали планировать создание еще более расширенной организации. Премьер-министр Индонезии сначала подал идею конференции 1955 г. в качестве ответа на организацию СЕАТО[2], спонсируемой США копии НАТО в Юго-Восточной Азии. Список приглашенных быстро разросся, поскольку Неру пригласил Китай (что неизбежно исключило Тайвань), тогда как ЮАР с ее апартеидом и обе Кореи (формально по-прежнему пребывавшие в состоянии войны), а также Израиль (присутствие которого могло отпугнуть арабские страны) приглашены не были.
Люди, собравшиеся на Конференцию стран Африки и Азии в Бандунге, представляли около половины ООН и 1,5 млрд из 2,8 млрд мирового населения. Как провозгласил Сукарно во вступительной речи, которая состояла из эмоциональных тирад на прекрасном, несмотря на акцент, английском языке, это была «первая международная конференция небелых людей в истории человечества!»{136} Одни из стран-участниц недавно получили независимость, другие еще только боролись за нее. Бразилия, самая большая страна Латинской Америки, присутствовала в качестве дружественного наблюдателя, не относящегося к Азии и Африке.
Сам факт проведения конференции такого рода возвысил Сукарно и Неру до уровня мировых лидеров. Она также мгновенно сделала фигурой всемирного значения Гамаля Абдель Насера, всего тремя годами ранее взявшего власть в Египте, крупнейшей в мире арабской стране. Подобно Неру, Насер придерживался светских взглядов, имел левый уклон и настаивал на своем праве заключать альянсы с любой страной, включая Советский Союз. Чжоу Эньлай, министр иностранных дел в правительстве Мао, стремился фактом своего присутствия на конференции легитимизировать коммунистическую Китайскую Народную Республику в глазах стран-соседей и тоже встать на сторону третьего мира{137}.
На конференции буйным цветом расцвели всемирные организации, часть которых действует по сей день. Они были вдохновлены «духом Бандунга», который Сукарно очень ясно выразил в финале своей мощной вступительной речи.
Мы собрались здесь сегодня вследствие жертв – жертв, принесенных нашими предками и людьми нашего и следующих поколений. Я вижу, что этот зал заполняют не только лидеры народов Азии и Африки – в его стенах также присутствует бессмертный, неукротимый, непобедимый дух наших предшественников. Их борьба и самопожертвование проложили путь на эту встречу высшим представителям независимых и суверенных наций двух крупнейших континентов земного шара. ‹…›
Всех нас, по моему убеждению, объединяет нечто более важное, чем то, что искусственно нас разделяет. Мы объединены, например, тем отвращением, которое все испытываем к колониализму в какой бы то ни было форме. Мы объединены отвращением к расизму. И мы объединены решимостью сохранить и укрепить мир во всем мире.
Сукарно был одет в сшитый на заказ белый костюм, дополненный очками и маленьким головным убором печи. На всем протяжении его выступления мировые лидеры, сидевшие каждый в своей нише, аплодировали и подавались вперед, чтобы лучше слышать. Обратив свое легендарное ораторское искусство против западного империализма, Сукарно завоевал их внимание.
Как можно быть равнодушным к империализму? Для нас колониализм не есть нечто отдаленное и постороннее. Мы познали его во всей его безжалостности. Мы видели порождаемые им бесчисленные человеческие жертвы, порождаемую им нищету и то, какое наследство он оставляет после себя, когда – медленно и неохотно – уступает неотвратимому ходу истории. Мой народ и народы многих стран Азии и Африки знают все это, потому что мы это сами пережили. ‹…›
Да, некоторые части наших стран еще не свободны. Поэтому все мы пока не можем считать, что достигнут конец пути. Никакой народ не может считать себя свободным, пока часть его родной земли несвободна. Как и мир, свобода неделима. Невозможно быть наполовину свободным, как невозможно быть наполовину живым.
Почти каждый присутствовавший в зале прекрасно знал, о чем говорил Сукарно. Люди, собравшиеся там в тот день, всю оставшуюся жизнь будут вспоминать, какую энергию он пробудил в толпе. Сукарно продолжал:
Заклинаю вас не мыслить себе колониализм только в его классической форме, известной нам, индонезийцам, и нашим братьям в разных частях Азии и Африки. Колониализм имеет и современное обличье, являясь в форме экономического контроля, интеллектуального контроля, реального физического контроля силами маленького, но чужеродного сообщества внутри страны. Это умелый и решительный враг, скрывающийся под множеством личин. Легко он не сдастся. Где бы, когда бы и как бы он ни проявлялся, колониализм – зло, и это зло должно быть стерто с лица земли.
Сукарно и организаторы конференции изо всех сил старались не разозлить и не испугать самую мощную страну в мире своей открыто антиимпериалистической риторикой. Для этого они прочесали американские учебники истории и переговорили со знакомыми американцами в поисках возможности как-то связать дату конференции с Соединенными Штатами{138}. Такая связь обнаружилась, и президент продолжил:
Борьба с колониализмом ведется давно, и знаете ли вы, что сегодня – важная годовщина для истории этой борьбы? 18 апреля 1775 года, ровно 180 лет назад, Пол Ревир мчался верхом в ночи по новоанглийской глубинке, чтобы предупредить о приближении британских войск. Так началась война Америки за независимость – первая успешная антиколониальная война в истории. Об этой полуночной скачке поэт Лонгфелло написал: «Его тревожный призывный крик / До каждой деревни и фермы достиг, / Нарушив дремотный покой и мир. / Вдруг голос из тьмы, в дверь удар кулака / И слово, что эхом несется в века»[3]. Да, это слово эхом несется в века!
Как понял Говард Джонс, Бандунгская конференция выдвинула на первый план национализм совершенно иного типа, нежели тот, что существовал в Европе. Для таких лидеров, как Сукарно и Неру, идея нации основывалась не на расе или языке – да это и невозможно на столь неоднородных территориях, – но конструировалась через привязку к антиколониальной борьбе и требованиям социальной справедливости. Сукарно был убежден, что благодаря Бандунгу третий мир можно было объединить общими целями, такими как антирасизм и экономический суверенитет. А еще принадлежавшие к нему народы могли собраться вместе и создать коллективную организацию, чтобы обеспечить себе лучшие условия в мировой экономической системе, заставив богатые страны снизить тарифы на товары из третьего мира, тогда как страны, только что получившие независимость, могли бы с помощью тарифов способствовать собственному развитию{139}. После столетий эксплуатации эти народы очень сильно отставали от богатого мира и намерены были добиться изменения этого положения.
Официально в конференции участвовало 29 стран плюс государства, присутствовавшие в качестве наблюдателей. Оба вьетнамских государства были полноправными участниками, поскольку на тот момент мирно сосуществовали вплоть до референдума об объединении, запланированного на 1956 г. Приехал Нородом Сианук из Камбоджи – как и Сукарно, он был убежденным сторонником независимости как от Вашингтона, так и от Москвы. Сирийская республика, Ливия, Иран (уже под властью шаха) и Ирак (все еще королевство) прислали представителей, приехал и премьер-министр Пакистана Мохаммед Али. Момолу Дукулы представлял Либерию – страну, основанную бывшими американскими рабами в XIX в.
Сам Сукарно часто связывал антиколониальную борьбу с борьбой против мирового капитализма. Однако Бандунгская конференция стала и некоторым разочарованием для его сторонников из КПИ, поскольку Коммунистическая партия Индонезии выступала за прямой альянс с Советским Союзом. Благодаря знанию языков муж Франциски Зайн был одним из индонезийских журналистов, кому посчастливилось освещать ход конференции. Он писал репортажи в «Народную ежедневную газету», высоко оценившую происходящее в Бандунге, несмотря на эту небольшую обиду.
«Да здравствуют дружба и сотрудничество народов Африки и Азии!» – провозгласила газета в день открытия конференции. Иллюстрация к передовице изображала поворачивающего колесо истории мужчину, мускулистый торс которого был схвачен флагами стран третьего мира. На следующий день, после вступительной речи Сукарно, «Народная ежедневная газета» напечатала карикатуры с фигурами, представляющими Британию, США, Нидерланды и Францию, застывшими в оцепенении и страдающими от чудовищной головной боли. Подпись внизу представляла собой чуточку неуклюжий каламбур. Из-за «афро-азиатской» (АА) конференции, пошутила газета, где работал Зайн, империалистическим державам нужен «аспирин-аспро» (АА), потому что головы у них раскалываются уже от одного вида единства независимых молодых наций{140}.
Самым добросовестным обозревателем конференции из Соединенных Штатов был Ричард Райт, темнокожий писатель и журналист. Бывший коммунист, автор книги «Родной сын» (Native Son, 1940)[4], написал о своем пребывании на этом мероприятии целую книгу, серьезно повлиявшую на антиколониальную и антирасистскую мысль. По его словам, узнав о «съезде практически всех существующих человеческих рас в основном геополитическом центре притяжения на Земле», о конференции «презираемых, оскорбленных, обиженных, обездоленных – в общем, аутсайдеров рода человеческого», он не мог не приехать и не засвидетельствовать это событие{141}.
Перед отъездом в Бандунг Райт пообщался с американцами и европейцами, которые были в ужасе от идеи конференции: по их мнению, собрание наций такого рода может лишь подхлестнуть «расизм наоборот» – ненависть к белым, разжигаемую коммунистами, или всемирный альянс против белых{142}. Что там говорить, даже и сам Райт относился к бандунгской миссии скептически, пока не увидел, как выглядят последствия колониализма и не услышал выступления ораторов. Он быстро понял, что местные жители разговаривают с ним совершенно иначе, когда в помещении нет белых. Райт познакомился с индонезийцем, который три месяца работал инженером в Нью-Йорке, практически не выходя из квартиры – так сильно он боялся расистских стычек на улице{143}. Затем Райту попалась изданная в 1949 г. книга – учебник индонезийского языка для чиновников колониальной администрации и туристов, в котором вообще не было слов, позволяющих вести диалог. Это был по большей части список приказов, все с восклицательной интонацией.
Садовник, подмети сад!
Эта метла сломана! Сделай новую метлу!
Вот грязная одежда!
И дальше в разделе «Держи вора»:
Все серебро пропало. В ящиках серванта пусто{144}.
Райт также понял, как мало в Азии антикоммунизма по сравнению с его родными Соединенными Штатами. Даже глава Машуми (Masjumi), мусульманской партии, получавшей финансирование от ЦРУ, сказал ему, что из-за господствующего на Западе «страха перед коммунизмом» лидерам первого мира трудно доверять.
«Мы всегда должны быть настороже в том, что касается истинных целей Запада, поскольку наша история дала множество оснований относиться к ним с подозрением, – сказал лидер Машуми. – На столь шаткой основе реального успеха сотрудничества ожидать не приходится». Он имел в виду партнерство, опирающееся исключительно на желание Вашингтона найти кого угодно, лишь бы тот был против коммунистов.
Не все в Бандунге шло гладко. Атмосферу холодной войны невозможно было игнорировать, и не все могли сойтись во мнениях относительно того, как отделить себя от ведущих держав. Например, Неру противился попыткам ориентированных на Запад стран третьего мира, таких как Ирак, Иран и Турция, заклеймить просоветские движения в Азии как колониалистские. Делегаты не смогли прийти к соглашению о том, как им на практике поддержать территории, остающиеся под колониальным господством. В конце концов они выработали десять основополагающих принципов, которые стали определяющими для отношений между государствами третьего мира.
1. Уважение к правам человека и Уставу ООН.
2. Уважение суверенитета и территориальной целостности всех стран.
3. Признание равенства всех рас и равенства всех наций, больших и малых.
4. Невмешательство: отказ от вмешательства во внутренние дела другой страны.
5. Уважение права каждой нации на самоопределение.
6. Отказ от использования коллективной обороны, которая служила бы интересам какой-либо великой державы, и отказ от применения силы по отношению к другим странам.
7. Воздержание от актов или угроз агрессии против любой страны.
8. Разрешение всех международных споров мирными средствами.
9. Способствование достижению взаимных интересов и сотрудничеству.
10. Уважение справедливости и международных обязательств.
Самым примечательным результатом Бандунгской конференции стало создание структуры, которая разовьется во всемирное Движение неприсоединения, основанное в 1961 г. в Белграде. Однако в Азии и Африке Бандунг привел к изменениям, проявившимся немедленно. Возникли коллективные действия, коммуникационные сети и международные организации. Лидеры начали выступать на радио с обращениями, транслировавшимися на два континента, донося послание, проникнутое «духом Бандунга», до народов, продолжавших борьбу с колониализмом. Особо стоит отметить тот факт, что Насер через свое Каирское радио (Radio Cairo) адресовал это послание югу – странам Субсахарской и Восточной Африки{145}. Народ Конго стал слушать радиостанцию «Голос Африки» (La Voix de l'Afrique), которая делала свои передачи из Египта, и «Всеиндийское радио» (All India Radio), которое вело трансляции на суахили. Одновременно человек по имени Патрис Лумумба начал формировать Национальное движение Конго (Mouvement National Congolais), очень «бандунгское» по духу движение за независимость, целью которого был отказ от разделения по этническим признакам и создание в ходе антиколониальной борьбы конголезской нации{146}.
В 1958 г. в Коломбо прошла первая Конференция женщин Азии и Африки, давшая старт межнациональному феминистскому движению в третьем мире. Организатор Каирской конференции женщин 1961 г. египтянка Бахия Карам написала в предисловии к материалам: «Впервые в современной истории, то есть женской истории, происходит подобное собрание женщин Африки и Азии. ‹…› Огромным удовольствием и вдохновением было встретиться с делегатками из африканских стран, которым империалисты никогда прежде не позволяли пересечь границы своих земель»{147}. Египетская пресса, например, выказывала большой интерес к жизни женщин всего третьего мира, в том числе Индонезии, и заговорила об «узах сестринской близости и солидарности между женщинами Африки и Азии»{148}.
Страны – участницы Бандунгской конференции в дальнейшем создали Ассоциацию журналистов Африки и Азии. Это была попытка людей из третьего мира освещать события в нем без опоры на белых корреспондентов, которых обычно присылали из богатых стран и которые рассказывали одни и те же истории десятилетиями, если не столетиями.
В Индонезии Сукарно подтвердил свой статус лидера революции нового типа – люди верили ему. Франциска, глубоко воодушевленная, еще долго после Бандунгской конференции могла наизусть цитировать фрагменты его вступительной речи.
В Вашингтоне отношение к событию было совершенно иным. Реакция оказалась расистски пренебрежительной. Чиновники из Госдепартамента назвали конференцию «балом в Гарлеме»{149}.
Эйзенхауэр, Виснер и братья Даллес, однако ж, отнеслись к поведению Сукарно со всей серьезностью. Для них к тому моменту нейтральность сама по себе была вызовом. Каждый, кто не хотел активно выступать против Советского Союза, становился противником Соединенных Штатов, независимо от того, насколько громко он восхвалял Пола Ревира. К тому моменту уже сенатор, Джон Кеннеди максимально открыто выразил свое недовольство такого рода подходом в серии речей, с которыми выступил в годы после Бандунга. Жестко критикуя французов за попытку силой удержать Алжир, он сказал: «Важнейшая проверка для американской внешней политики сегодня – то, как мы реагируем на проблему империализма, что мы делаем для того, чтобы поддержать стремление человека быть свободным. За тем, как пройдет именно эту проверку наша страна, будут внимательно наблюдать нейтральные миллионы людей в Азии и Африке и напряженно следить все еще сохраняющие надежду сторонники свободы за железным занавесом»{150}.
JFK был восходящей звездой, и подобная позиция была редкостью среди политиков США. Президент Сукарно обратил внимание на его слова. Однако Кеннеди находился в оппозиции. Другое событие в Индонезии, произошедшее в 1955 г., еще сильнее переполошило находящихся у власти антикоммунистов в Вашингтоне.
ЦРУ потратило миллион долларов на попытки повлиять на парламентские выборы в сентябре того года. Избранный аналитиками агентства партнер, партия Машуми, заняла выраженно правую позицию по отношению к Сукарно. Тем не менее Сукарно и его сторонники показали отличные результаты{151}. Что еще хуже для американцев, Коммунистическая партия Индонезии заняла четвертое место, набрав 17 % голосов. Это был лучший результат в истории КПИ.
3
Рога пообломаем, и Поуп в небесах
Футбол с Саконо
В марте 1956 г. новый лидер Советского Союза Никита Хрущев потряс коммунистический мир. В изначально «секретной речи», обращенной к коммунистической партии, он привел длинный список преступлений Сталина{152}. Это было настоящее разоблачение. Сталин оказался не готов ко Второй мировой войне, заявил Хрущев. Он подвергал пыткам своих товарищей и заставлял их признаваться в преступлениях, которых те не совершали, чтобы оправдать их расстрел и обезопасить себя от конкурентов в борьбе за власть.
Сталин умер всего тремя годами ранее. Когда это случилось, так много людей поспешило присоединиться к его похоронной процессии, что некоторых задавили в толпе, – в то время многие граждане Советского Союза и других коммунистических стран искренне восхищались этим человеком и всем сердцем отождествляли себя с коллективистским, социалистическим проектом{153}. Нападки на Сталина со стороны лидера главной в мире марксистско-ленинской партии стали неожиданным ударом для коммунистов всей планеты.
Реакция некоторых левых, особенно в Западной Европе, заключалась в том, что они полностью отошли от советского проекта. Другие, прежде всего Мао, обвинили Хрущева в искажении или преувеличении ошибок Сталина в собственных интересах. Мао стал называть Хрущева виновным в преступном «ревизионизме» учения марксизма-ленинизма, и это стало первой трещиной расширяющегося раскола между двумя странами{154}. При новом лидере Советский Союз стал стремиться к мирному сосуществованию с Западом, отношения с неприсоединившимися странами потеплели, а спектр помощи таким государствам третьего мира, как Индонезия, Египет, Индия и Афганистан, расширился.
Формально Коммунистическая партия Индонезии была солидарна с Хрущевым относительно вектора движения в послесталинское, модернизированное будущее. На практике, однако, коммунистический мир оказался еще сильнее разделен, чем в начале холодной войны. Индонезийские коммунисты, уверенные в важности своей страны и наращивавшие численность и силу, еще более, чем прежде, укрепились во мнении, что им незачем выполнять приказы из-за границы.
После провала Мадиунского мятежа в 1948 г. КПИ была реорганизована под руководством Дипа Нусантара Айдита. Харизматичный и легко вступавший в контакт, этот человек родился на острове у побережья Суматры в правоверной мусульманской семье и стал марксистом во время японской оккупации. Под руководством Айдита КПИ превратилась в пользовавшееся массовой поддержкой, легальное, идеологически гибкое движение, отвергавшее вооруженную борьбу, часто игнорировавшее директивы Москвы, близкое Сукарно и склонное разрешать политические разногласия посредством выборов. Партия действовала совсем не так, как коммунистические партии России и Китая. Как публично, так и в кулуарах КПИ ставила своей целью формирование антифеодального «объединенного национального фронта» в смычке с местной буржуазией и не заботилась о плане построить социализм непременно «до конца столетия»{155}.
На международной арене Коммунистическая партия Индонезии была привержена антиимпериализму, на местном уровне ее члены расширяли свое движение посредством побед на демократических выборах.
На протяжении 1956 г. раскол в коммунистическом мире углублялся, особенно после того как Хрущев направил танки в Венгрию, чтобы подавить там бунт и восстановить советский контроль. Насилие октября и ноября 1956 г. стало провалом Москвы в отношениях с общественностью. Это событие больно ранило и самого Фрэнка Виснера. Хотя США публично это отрицали, ЦРУ подбивало венгров на восстание, и многие из них согласились участвовать, будучи уверены, что получат поддержку Вашингтона. Когда братья Даллес отказались поддержать выбранный курс, очевидно бросив протестующих на произвол судьбы, Виснер почувствовал, что предали его лично.