Разумеется не отдам лишнего, ага, чаевые в туалете… ну–ну, ибо и самому бабла не хватает. А красоваться перед бабёнкой почём зря, ради того, чтобы она знала – каковы на самом деле эти «кхуеви рюськие»…
В то время, когда завтра в Мюнихе от нас и следа не останется… Кроме, разумеется, романуса, который в то время не был написан…
Ну нахрена в таком случае изображать из себя пэра?
***
Спрашивает этот любопытничающий кентяра, конкретно въехав в сюжет:
– А Бим что делал: в номере целый день? – это пока я, который персонаж – по Парижу бродил. Один!
И рисковал при этом. Жизнью и кошельком.
Воры так и вились за мной.
Лучшие воры Парижа. А я лучший графоман Угадайки!
И что теперь?
За живое его взяло. Вижу! Бим ему интересен, а моя жизнь не очень.
Ага, так я вот всё взял и на голубую тарелку с голубой каёмкой перед ним выложил.
Как же! Дожидайся! Бабки покажи сначала! Зубы журналистские, драконьи, оскаль!
Удостоверенье Первого Канала есть?
Если есть, тогда, может, поговорим.
А если нет, то досвидос!
Короче, были у нас свои тайны, и никогда этому пол–Эктову всего не узнать.
И так далее. Вранья в его книжке не пересчитать. Крокодилы какие–то. В тарелках! В реке! Какие, к чёрту, крокодилы в Париже!
Хотя кое–где славненько прописаны наши похождения.
Местами я даже горд за себя, а Бима бы я прописал ещё больше.
И всем он раздал по полной.
Всё как есть, без особых прикрас.
Хотя нет, преувеличил. Будто в лупе…
И подкрасил ярче. Будто маркерами. Стал китч. А китч это жизнь и правда!
Это с его слов. А «похищнее» – это моё определение, так оно вернее.
Ксан Иваныч, дак тот сказал прямо: «Не буду я этот его грёбаный псевдороман читать, даже и не уговаривайте… и Малёхе своему запрещу».
Угадайкины полки валятся с такой тяжести книги.
Ага, запретит он! Войной пошла коса на камень.
Хотя сначала всё было ровно наоборот. Интересовались поначалу все. Даже я.
Хотя, отвлёкся, с чего я начал?
… А–а, вот.
22. Облако, туман, дым
Собственно, ляжек у Бима нет. Поскольку и сами ноги у Бима – только одно название.
Кряхтелки, а не ноги!
Какие могут быть ноги и мышцы у человека по утрам преимущественно сидящего перед компьютером, забегающего на минуточку на работу: в офис Ксан Иваныча, а после обеда уже начинающего пить пиво.
Причём ежедневно.
Притом в неимоверном количестве. То есть до полного усрача.
Это когда к концу дня так называемые ноги уже не ходят, а коряво переставляются: навроде костылей: по необходимости неупаденья.
Да! Бим поскорее хотел вернуться в гостиницу, чтобы наконец–то отдохнуть от невообразимых и регулярных гонок по автобанам и городам Европы.
Но сначала нужно было – чисто ритуально – отдать дань Парижу, и, если получится, возложить какому–нибудь серьёзному французскому Памятнику венок: от Сибири.
А ещё – и это было гвоздем программы, и ради чего собственно затевался пресловутый бимовский Париж: он мечтал посидеть под Эйфелевой Башней! на господине Пеньке!
Который он вёз с собой специально для этой цели. То есть чтобы сфотографироваться на нём.
И с ним.
То бишь сверху, и в обнимку.
Про то, что он, проживая в сибирской Руси, на этом Пеньке, извините: шмякался с проститутками… да и не только с ними, если честно сказать, и оное, не украшающее Бима обстоятельство как–то забылось: в угаре подготовки что ли…
Французская публика о тщательно – до спонтанности – готовящемся кощунстве даже не подозревала.
Бим соответственно не думал о том, что в Париже, тем более у Эйфеля, французские копы, также называемые жандармами, такого наивного по простоте, но всё равно перформанса совершить не дадут.
Ибо политикой тут ни на грамм не пахнет!
А пахнет тут международным русским издевательством.
***
