Путь к горизонту

Я как-то смутилась. Но есть-то хотелось.

Мы оба молчали. Каждый по-своему.

– А я не буду там лишней?

– Ну что вы, Ирина, – сразу ответил он и, помолчав, добавил: – Думаю, все мы на этом свете немножечко лишние. Тем более перед уходом в море, в лучший мир.

В маленькой одесской квартире Мишиной мамы, Раисы Яковлевны, в прошлом зубного врача, в океане съестных ароматов было полно народа. На каждом квадратном метре кто-то с кем-то болтал, спорил, смеялся. Казалось, вся культурная элита Одессы собралась распрощаться, проводить своего Мишу, своего любимца. Он и правда впервые уезжал за границу. И сразу в семь великих капстран.

Стол ломился от яств приморского города. Чего тут только не было, но по центру стола, как королева, торжественно возлегала на блюде рыба. Какая? Я, откровенно, не помню. Воистину, я, голодная, попала как с корабля на бал. И капитаном на этом корабле, конечно, восседала милая седая Мишина мама.

– Вы таки ешьте, детка, ешьте. Это всё с Привоза, всё очень свежее, – говорила она, всё чаще поглядывая на меня. Видно, она ошибочно приняла меня за даму сердца своего обожаемого сыночка.

У меня промелькнула потешная мысль и захотелось спросить: «А раков тут у вас, случайно, нет? Мелких, но по три, а если больших, то по пять. Но о-очень больших» – но я промолчала.

А когда Миша откровенно поведал о том, как меня обокрали на Дерибасовской, за столом все хохотали дружно и долго. И кто-то из гостей сказал:

– Видно, наша Одесса марку-то не теряет, держит. Молодец.

Но тут мне было совсем не смешно. Всё же я мужественно сохраняла улыбку. В голове опять мелькнуло про воров: «Ростов-папа, Одесса-мама».

В разгар весёлого застолья мама вдруг обратилась лично ко мне, глядя через весь стол:

– Детка, положите на меня свои голубые глазки… Вы ведь наверняка уже слышали, что у нас говорят про моего сына и его дочку?

За столом сразу все смолкли. А Миша вдруг капризно сказал:

– Ну, мам, это же совсем неинтересно. Тем более перед выходом в море.

Однако мама уже взяла быка за рога и продолжала:

– Ах, сыночка, я тебя умоляю. Ты таки очень не прав. Враньё по дорожке бежит, а правда молчком на дорожке лежит.

Тут все оживились. А хозяйка опять ко мне:

– Вы сюда слушайте, детка. Сюда. Уж кто-кто, а мама всю правду знает… Эта якобы дочка ну совсем-совсем не похожа на Мишу… Ни одним пальчиком, ни одной чёрточкой. Я ж её видела… И вообще, какой он отец? Ну скажите, как можно на свет появиться? Он где-то там на гастролях. Ленинград, Москва. А ребёнок тут появился. Нате вам, пожалуйста…

Миша хотел было возразить, но мама воскликнула:

– Нет-нет, не делай маме нервов. Вот лучше бы про это ты написал что-то смешное. А Ромочка бы смешно прочитал.

И сын, ковыряясь в тарелке, без удовольствия пробурчал:

– Когда-нибудь, может, и напишу.

Ему явно не нравился этот разговор.

И тут, спасая обстановку, поднялся весёлый Рома Карцев:

– Да что вы, Раиса Яковлевна, всё про детей и про детей. А ведь мы завтра уходим в море. – И, неспешно оглядев всех, смешно и картинно запел, как бы подражая Утёсову: – «Прощай, любимый город! Уходим завтра в море…»

…В гостиницу «Красная», которая уже спала, мы с Мишей и Ромой вернулись уже далеко за полночь. Возле дверей моего номера Миша при расставании сказал мне неожиданно:

– Знаете, Ирина, моя сердобольная мама взяла грехи любимого нашего города на себя. И решила вас выручить. На время круиза, конечно…

И протянул мне две тысячи рублей:

– Отдадите, когда сможете.

Я облегчённо вздохнула. Вот оно, очередное чудо Одессы.

А из глубины тёмного коридора нам улыбался Бельмондо, человек с тысячью жизнями.

И вот уже пройдены и памятник – Дюк Ришелье, и легендарная одесская лестница. И мы уже в таможенном зале порта, где полно отъезжающего народа. Последние прощальные вздохи, последняя проверка документов и ручной клади. И в этой суете вдруг ко мне подошли Миша с Ромой. Жванецкий был очень встревожен.

– Ирина, может, вы возьмёте мой портфель? Вы же руководитель группы, вас же не проверяют.

Спрашиваю тоже с тревогой:

– А что в портфеле?

– Там мои сочинения. Для выступлений. Могут не пропустить.

– Ну, давайте, – подумав, согласилась я. Если что, я скажу, что там мои бумаги на группу.

Так знаменитый старинный портфель Жванецкого, мятый, щербатый, о двух замках, с его «опасными» миниатюрами и диссидентскими рассказами попал за границу, в международные воды Средиземного моря. В каюту круизного лайнера «Шопен». И этот потёртый портфель стал и мне почти родным. Во всех странах, на всех пунктах проверок всем пограничникам и таможенникам я говорила, что в нём документы на всю писательскую группу из СССР.

Отдых начинался уже на корабле. «Шопен» – это был отдельно взятый инопланетный пасторальный мир: бассейны, палубы для загара с полосатыми шезлонгами, бильярдные залы, теннисные столы, даже русская баня с парной и вениками. Конечно, музыкальный салон с роялем, пивные и винные бары и, разумеется, ресторан. Нарядный, просторный, словно вокзал, однако уютный. На всех белых столиках вазы с цветами, официантки в кружевных фартучках. А за нашим столиком № 33 четвёртым был юморист из Алма-Аты Медведенко. И если кто-то думает, что мне повезло и целый месяц ежедневно проводить завтрак, обед, полдник и ужин с работниками сатиры и юмора очень весело, то он глубоко ошибается. Мне и дома-то не выпадало такой везухи с дочкой и мужем. У каждого столько дел. А тут… Мы встречались и расставались спокойно, вполне по-семейному и даже без шуток.

Белая пятиэтажная громада «Шопена» в каждом порту надвигалась всегда очень долго к причалу. Даже, вернее, наседала на причал. А сверху, с бортов, словно с балконов, жадно смотрели все четыре с лишним сотни «хомо советикус» на это воссоединение социализма с капитализмом.

На причале всегда стояли две-три, словно игрушечные, иномарки и возле них несколько фигурок. Это были сотрудники советских посольств или торгпредств. Но они встречали не просто знаменитостей, прибывающих из Советского Союза, актёров, танцоров или писателей, которых было на теплоходе немало, а именно только этих двоих: Жванецкого и Карцева.

Ведь у каждого из них дома при посольстве стояли тяжёлые магнитофоны «Днепр» или «Астра». И вечерами без конца крутились бобины со знаменитыми миниатюрами Жванецкого: «Авас», «В греческом зале, в греческом зале». И голоса Карцева и Ильченко по родному звучали в столовых и кабинетах под радостный смех всей семьи, словно привет с Родины. Из Москвы и Ленинграда.

А тут прибывают они живьём! Сам Жванецкий! Сам Карцев! На причал и дальше в заманчивый город наша группа писателей сходила с «Шопена» последней. Провожая своих в неведомый мир и выдавая каждому его паспорт, я всё повторяла: «Вы совершенно свободны. Ну совершенно». И, вспоминая московские назидания и приказы, добавляла: «Хотя старайтесь гулять по двое, по трое. Главное, чтобы к отходу лайнера все были на корабле».

Встречающие атташе и соцработники принимали их как королей. Заодно и меня, как сбоку припёку. Старались по возможности показать ценности нового мира, но не всегда получалось. А вот угостить, накормить-напоить – это да. А главное, все эти атташе и дипсоветники, набившись в кабинет для приёмов, жадно, взахлёб слушали его бесценные миниатюры. А Миша доставал их из своего знаменитого старенького портфеля, как фокусник. Как зайцев из шляпы.

А главное, в конце встречи в качестве подарка нас, «хомо советикус», везли в какое-нибудь «тайное» место на окраине города. В какой-то закрытый склад-«распределитель». (Вроде как в Москве всем известная секция номер двести в ГУМе.) Склад дефицитных товаров, только для спецобслуживания, для вип-персон или для моряков. Там купить можно было всё. И по самой низкой, невероятно твёрдой цене. Так в Марселе мы и попали в такой райский склад-хранилище.

Торговый зал был похож на ангар со стойками и полками от пола до потолка. Тут было то, чего мы дома даже не видели. Промтовары, хозтовары, продтовары. И все эти манящие запахи и съестного, и несъедобного колыхались вокруг нас в причудливой смеси. Вот он, загнивающий капитализм!.. Но как пахнет…

И мы словно бы плавали в нём, поднимаясь и опускаясь среди складских полок этого немыслимо-райского реального дефицита. Бери что хочешь, покупай – не хочу… Возможно, именно эти впечатления после таких ошеломляющих посещений и стали основой написанной Мишей великолепной миниатюры «На складе». (Её блестяще играют Карцев и Ильченко. Только это будет гораздо, гораздо позже.)

Нам хотелось купить буквально всё. И джинсы Levis, и кроссовки Puma, и испанский хамон, и горные лыжи, ливанские ковры, французскую косметику, парфюм – «Шанель», «Диор», даже китайский фарфор и чай… Глаза попросту разбегались. Вот оно, «счастье-то» – «жвачка, джинсы, рок-н-ролл». Но мы, совки, старались делать вид, что этим нас не возьмёшь. «У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока». А что нас «взяло», так это дублёнки. На это денег у нас как раз хватало, даже оставалось на мелочи. Ряды рыжих дублёнок, запаянных в плёнки. С белыми меховыми воротниками и манжетами. Их, мягкие, можно было выбирать, мерить, оценивать. Вот тут уж нас было за уши не оторвать. Мы мерили их и на высокого Мишу, и на низкого Рому, и на меня, поскольку я покупала дублёнку для мужа (однако потом в Москве выяснилось, что они оказались монгольскими). И мой муж-художник много лет потом носил этот подарок.

Но не только такие радости принёс нам Марсель. Наш круиз постигло-таки большое горе. Все писатели из моей группы вернулись вовремя. На корабле не хватало только двоих: танцора из Баку и хориста из Риги. Когда открыли их каюту, там нашли два пустых чемодана и разбросанные вещички. Они ушли от нас через портовый марсельский базар в лучший «мир чистогана» навсегда. И устроили нам всем катастрофу, межгосударственный конфликт. А за лишние два часа стоянки ожидания у причала нашему советскому пароходству предстояло платить французам большой штраф валютой. Но главное, конечно, не деньги, а позор, политический прецедент. Что ж, не смертельно. Крысы бегут с корабля.

Но в этом пасторальном государстве под названием «Шопен» было много и радостного. И дискотеки с новомодным твистом, и разные конкурсы (почти пионерский бег в мешках), и виски и кьянти в барах… Но не обошлось и без музыкально-литературного концерта. Ещё бы, здесь и хор, и танцы, поэты читали стихи. И конечно же, на десерт монологи Карцева и Жванецкий со своим незабвенным портфелем. Да и меня ещё в Греции на корабле весь этот десант министерства советской культуры выбрал Мисс-круиз. Причём единогласно. И руководство круиза, и сами Миша с Ромой попросили меня быть ведущей этого музыкального вечера. И я согласилась.

И, несмотря на всё это, впереди ещё было много интересного. Была Испания с её боем быков. Был Египет с его пирамидами Хеопса и Гизы, с древним сфинксом и его лицом, израненным ядром наполеоновской пушки. Был Израиль с его портовым городом Хайфа, над которым высилась гора Кармель, на вершине – пещера ветхозаветного Илии пророка («Илия пророк час уволок»). И наконец, была Турция с её знаменитой крепостью в Алании, колыбелью любви Клеопатры и Антония, а также поодаль поселение Миры Ликийские, откуда генуэзцы вывезли в Бари мощи всеми любимого святого Николая Чудотворца, с тех пор так и названного – Мирликийским.

К концу круиза, когда возвращались к Одессе и проплывали вдоль берегов Босфора и Дарданелл, я поняла, что напряжение наконец отступило. «Смотрите, Ракша, вы лишнюю ответственность на себя берёте. Взяли двадцать пять человек и двадцать пять должны вернуть в Союз. За каждого головой отвечаете…» И вот дамоклов меч испарился. Возвращаю всех поголовно. На душе у меня было спокойно, и я была счастлива. Своё первое ответственное поручение Союза писателей исполнила на отлично, можно сказать, «не посрамила».

Да и в Одессе, в гостинице «Красная», улыбка не сходила с моего лица. И многоликий Бельмондо тоже продолжал улыбаться нам, словно смотрел на прощальный огонёк скорого поезда, увозившего нас в Москву.