Одна
– Ах, да! Точно! – она театрально расхохоталась. – Слу-у-ушай! А скажи мне-е, каким цветком являлась Надин?
– А почему в прошедшем времени?
– Не придирайся! Все же! Неужели красной розой? А?
– Бордовой, – я слегка улыбнулся.
– Банально до жути! – она манерно скорчила лицо. – Где же ее портрет тогда? Или он висит в особой комнате под особым освещением, да еще и под ключом? Ха-ха-ха! Не отвечай! Пожалуй, все. И н-не обижайся. Я давно хотела высказаться.
– Я не обижаюсь. Я за тебя рад.
– Рад?! Ну да-а… Избавился от очередной фанатки спокойно и без истерик. Так?! – докурив очередную сигарету, Кира стала натягивать узкие кожаные лосины. – Я до сих пор не могу смириться, что мамы нет. Не поверишь, но это так странно. Вот был человек и нету.
– Ну почему? Поверю.
– Ой! – и она ладонью прикрыла рот испуганно. – Я и забыла про твоего папу…
Я пожал плечами. А Кира горько заплакала, с шумом плюхнувшись обратно на кровать. Длинные волнистые волосы покрыли почти полностью ее еще нагие плечи, спрятав волнующие соски. Но в кокетливых глазах, которые полностью повторяли глаза ее мамы, не было печали по потере родного человека. Это было притворство глаз-хамелеонов сквозь густо нарощенные ресницы. Она давно отпустила маму на тот свет, но плакала каждый раз от одиночества, которое, даже после ее замужества, кажется, не кончится. Таков был многообещающий прогноз ее души с сомнительной начинкой.
– Она даже не могла сказать мне хоть одно ласковое слово. Не могла! Из-за этого рака! Он сковал все ее горло. И на помощь не могла позвать. Не могла! А мой отец… Он говорил, что это моей маме за ее острый язык. Что, мол, Бог ее наказал за те слова бранные, которыми она выражала свое отношение к нему. Он не имел право так говорить о ее болезни! Это не Бог ей послал болезнь. А нервы! И я очень жалею, что не могла с ней в последний год поговорить. Мы только молчали. Сидели в обнимку и молчали. Как же я могу забыть эти мгновения?! – она опустила голову. – Я исполняю ее мечту. Она хотела, чтобы я была под защитой. Чтобы рядом был кто-то… Кто-то, кто заступился бы за меня. Мужчина, которому я по-настоящему буду нужна. Это была ее мечта.
– А твоя? – я прищурил глаза.
– М-моя?! – она сильно растерялась, часто заморгав. – Что моя?! М-мечта???
– Мечта.
– Я не знаю. Никогда не думала об этом! У меня еще есть время-я, – как-то обреченно она тянула слова. – Я молода-а и здорова. Есть еще время придумать мечту. Надеюсь, что я буду жить долго-о и постараюсь ее осуществить. А ты-ы? Хотя… А что ты?! Ты, наверное, давно исполнил свою мечту.
Я промолчал. И в таинственной, совсем в беззвучной тишине открывались все секреты. Она была богата особой музыкой, где все ненужное и пустое, как пыль, оседало на пол. Так и слова, в которых не было смысла до вопроса о мечте.
Вопрос, как истина жизни, после которого просветление приходит мгновенно. Словно достигаешь высокого уровня развития резко и бесповоротно. Ведь мечта, взращенная детством, отсутствовала в моей жизни, несмотря на гнетущую роскошь вокруг меня и возможности к исполнению. Именно потому мне нечего было ей ответить.
– Я даже волосы перекрасила. Начинаю новую жизнь! Стала другая. Ты бы все равно больше не позвонил! Потому рыжие волосы мне больше не нужны… Я уверена, что у тебя бзик на рыжих!
– Не знаю. Я не уверен. Я просто всегда любил красивых женщин.
– Вот именно! И таких, как ты, много! Никому не нужна толстуха, у которой диабет, какая бы умная и интересная она не была! – она прикусила нижнюю губу. – Так что приходится все время жевать один салат! – она подмигнула мне. – Можно я дам тебе совет? Не порти свой прекрасный живот. Спорт – наше все! Белковая диета! Не успеешь оглянуться, как вырастет брюхо. Да, тебя за деньги будут и такого любить, но разве самому в кайф?
– Учту.
Сегодня я наслаждался прекрасной Кирой в последний раз. Как и раньше наши тела сплетались в страсти, превращая обычную постель в постель желаний, где умелый женский язык может сотворить такое, что опьянит без алкоголя всю похоть мужчины. Но все равно близость с этой рыжулей была похожа на марафон, где нельзя оплошать, где необходимо выложиться на все сто процентов. Нельзя иметь никакой слабости перед женщиной, которая ее не поймет. А потому я не бормотал ей на ушко нежности и не покусывал ласково; не прикасался с трепетом к ее соскам и не провоцировал себя на томные откровенные стоны удовольствия. Я пожирал Киру без эмоций, как голодный хищник, и трахал безудержно, извергая из ее замученных губ бесстыдные стоны, лишь бы только не сплоховать.
Переодев шорты, я подошел к окну, провожая Киру глазами до ворот. Было забавным осознавать тот факт, что, по сути, мне долгие годы было все равно, какую из рыжуль в своей жизни трахать: ту, о которой и напомнила Кира и которая уже давно спит с моим бывшим другом, или ту, которая сменила цвет волос сознательно, забыв сменить прилагающуюся к рыжему цвету продажную натуру…
Еще до знакомства с Кирой в ночном клубе я был наслышан о девушках, которые разводят мужчин на алкогольные коктейли. В их задачу входили флирт и заказ напитков в баре. Девушке даже не обязательно было их пить, главное, чтобы мужчина платил. И как только Кира призналась, что она была одной из таких девушек, я понял, что отношения с ней кончатся, скорее всего, быстро. Мне казалось странным и до боли непонятным, что Кира хотела портить себе репутацию добровольно, просто размазывая свою женскую честь по полу, как дерьмо. Конечно, она много слов говорила о том, что флирт с мужчинами за барной стойкой не подразумевал секс, но было глупо мне этим обманываться, ведь со мной она переспала уже спустя пару часов знакомства, именно после общения за такой стойкой.
Я и сейчас отчетливо помню тот день, в который московский ночной клуб подарил мне новые отношения. И пусть они начались с интимной близости на заднем сидении авто, я все равно захотел увидеть эту знойную рыжую девушку и во второй раз, и в третий, и во все последующие, особо не думая о ее легкомысленном поведении, ведь наедине со мной она почти всегда демонстрировала кроткую кошечку.
Отношения с Кирой были очень бурными. Они излучали такое количество света, что я периодически уставал от этих жарких дней. Именно потому мы все время разбегались. Я выуживал очередную ссору, на которую вспыльчивая Кира покупалась. А все потому, что любовью здесь не пахло. Отцу же, как ни странно, Кира очень понравилась. Он привечал ее совсем не так, как какую-то другую девушку, которая бывала в нашем доме. Иногда, спускаясь в гостиную, замечал, как они мило беседовали за кофе или даже хохотали. Я видел, что Кира, определенно, симпатична моему отцу. Этого удовлетворения хватало на то, чтобы продолжать отношения до следующей ссоры. Но я все чаще ловил себя на мысли, что нам не по пути. Мне все тяжелее давались ее вспыльчивость и крики, после которых даже страстные мурлыканья не помогали.
Моя душа в этих отношениях сумела окрылиться. Я снова чувствовал себя свободным, способным жить и работать. Смог освободиться от оков боли, порвав колючие цепи с прошлым, ведь предыдущая рыжуля этого сделать не смогла. Вереница сказочных снов о любви тоже медленно рассеивалась. Я перестал плутать по детству и снова видел во снах чаще всего всякий бред будней. Но иногда Кира видела, что я переполнен какой-то тоской. Тогда она брала мои руки в свои и сжимала до боли. Я спрашивал ее о том, зачем она это делает. А она, улыбаясь, говорила, что отвлекает меня от плохих мыслей, переключает сознание с душевной боли на физическую. Я же в ответ лишь привычно ухмылялся, вспоминая, что так делала и Лида. Жаль, что каждая из них далека от образа розы…
II
– Я, конечно, понимаю, Рустем, что у тебя папа умер, но все же… Ты же можешь хотя бы на сообщения отвечать!
– Тебе важно знать, Лия, мерил ли я давление и пил ли я чертовы таблетки?! Вместо того, чтобы спросить, как я себя чувствую. Что у меня внутри!
– Ты мне соизволил позвонить, чтобы сразу накричать? Я забочусь о тебе, а в ответ никакой благодарности! Одни упреки! И еще, я была уверена… Я думала, что ты понимаешь всю важность здоровья! Мы не раз об этом говорили. Думала, что и тебе это важно. А тебе словно все равно. Ты ничего не хочешь делать! Ты меня снова расстраиваешь.
– Ты во всем права. Это тебе важно! Тебе! Не мне! Тебе важно все это! А мне важно…
– Знаешь, а ты какой-то другой. Скажи, чем ты занимался эти дни?
– Почему ты требуешь у меня отчет?! Я в чем-то успел провиниться? Надо же! Вовремя не позвонил! Так?
– Не в этом дело, Рустем. Просто скажи, ты не пошел во все тяжкие?
– Во все тяж-ки-е… У меня отец умер! Ты слышишь?!
– Слышу. Но мне кажется, что дело не в нем. Ты ведь был готов к его смерти. Просто ты отвечаешь мне так, как уже когда-то отвечал… Но-о-о. Хорошо-хорошо. Я больше не спрошу-у про это. Тогда скажи-и… Было ли заседание наследников?
– Что конкретно тебя интересует, Лия? – я привычно хыкнул. – Как говорится, и-то-го?
– Ну, честно скажу, мне это очень интересно. Ты же знаешь, какие у меня планы!
– Боишься, что не хватит? Мечты рухнут, как карточный домик?
– Ну почему ты меня снова пугаешь?! Тебе доставляет удовольствие это? Просто скажи, все ли хорошо… Но все равно ты другой, – голос Лии задрожал. – Я не могу отделаться от этого ощущения. И, пока мы не увидимся, это будет меня мучать, Рустем.
– Надо же! Тебя будет мучать! А что меня мучает – тебе все равно!
– Мне не все равно! Я точно так же не сплю последние дни, как и ты. А ты! Вместо того, чтобы меня набрать, сидишь в мессенджере.
– Ты следишь за мной?!
– Это не слежка. Это отношения! Нельзя так поступать с теми, кому ты дорог!
– Дорог? С точки зрения денег? Ну конечно! С тобой по-другому не бывает! И вопросы все…
– А какие вопросы мне можно задавать? Что не вопрос – он тебе не нравится! А я всего лишь хочу быть в курсе. Я думала, что я уже часть твоей семьи…
– А я? А я? Часть твоей семьи? Той, где сплошные умные люди с кучей дипломов и острых фундаментальных разговоров. Скажи? Меня ведь даже познакомить с отцом твоим нельзя, пока я свой статус не возымею официально, да?
– Прекрати! Ты что, снова пьян? Что ты говоришь?! – Лия захлюпала носом. – Почему ты так? Я знала, что значит для тебя отец, но… Зачем ты обижаешь меня?
– А ты не знала, что правда может быть колючей? – я со звоном поставил пустой бокал на стол.
– Я помню, как мы с тобой вечерами пили слабоалкогольное вино. Помнишь? Я помню, как ты доказывал мне свою теорию относительно размера фужера и напитка. Я помню, как была восхищена твоими речами… Помню, как ты смаковал вкус и какие эпитеты придумывал сортовому вину. А теперь ты тупо бухаешь! И, похоже, даже не вино! И делаешь меня крайней! Тебе просто все равно. В твоих алко вечерах и, кажется, даже не только в алко я стала лишняя, – она с шумом сглотнула слюну и перевела тему. – Извини. Расскажи мне лучше, что было в эти дни.
– Море сообщений, звонков. Всем что-то нужно.
– А-а-а Алена тебе не звонила?
– Почему она должна мне звонить?! Мы недавно общались.
– Ну-ну! Знаю я этих отрожавшихся…
– Знаешь?
– Знаю!!! Им палец в рот не клади! По локоть откусят, тем более зная, что есть что кусать! Небось уже сидит просчитывает выгоду.
– Что?
– А то ты не знаешь про желание девушек найти себе того, кого можно доить!
– Интересно. Продолжай.
– Я каждый день смотрю ее социальные сети. Думаю, что сдаст она себя каким-нибудь глупеньким статусом про мешок денег, который падает с неба на голову.
– О чем ты? – почти шепотом спросил я.
– Я об Алене и ее набивании цены. Прям бесит! Что ты! “Звезда полей – кукуруза!” Ты просишь с дочкой увидеться, а она выпендривается! Если не конченная дура, то согласится. Жди! Со дня на день.
– Откуда столько злости, Лия?
– Это не злость. Правда жизни, Рустем!
– Правда жизни? Откуда ты этого набралась? Или по себе судишь?
– Я тут боюсь и слово пикнуть в телефонную трубку, когда ты злишься. Боюсь впасть в твою немилость! А кто-то даже разговаривать с тобой не хочет, и ты все равно стучишь в эту дверь, а она еще делает вид, что думает! Просто кому-то все дается вот так легко, просто по рождению, по самому факту наличия богатых родителей. А кому-то приходится для этого учиться много и работать не покладая рук. И то! Вариантов взлететь почти нет! Ну это так, мысли вслух. И знаешь?! Зачем вообще тебе этот ребенок? У нас с тобой будут свои дети! Хватит нам своих проблем!
– Интересно ты заговорила. Что значит, зачем мне этот ребенок? Это не просто ребенок, а мой. И если ты хочешь быть со мной и дальше, то тебе придется принять этот факт.
– Да-да, принять факт. Я понима-аю. Придется принять факт, что вся твоя большая семья будет виться вокруг тебя, как змеи. Надеюсь, твой отец правильно все расписал в завещании, иначе этот клубок затянется на шее, мама не горюй!
– Что ты говоришь?! Я тебя не узнаю, Лия.
– А надоело сопли жевать! Ты ничего не видишь и не замечаешь! Твоей бывшей сестричке вообще ничего нельзя оставлять! И рубля! Она же прокутит это в раз, и пыли денежной не останется. Только одни воспоминания! Эх! Жаль, что твой папа только одного не учел.
– И чего же? Позволь узнать.
– А того, что ты не такой, как он! Ты ко всем добренький, милый, хороший. Все садятся тебе на шею. А эта звезда и подавно! Есть, как говорится, чем и кем тянуть из тебя. Будет пожизненный балласт, – Лия недовольно выдохнула. – Нужно вообще заняться твоим окружением и общением с бывшей, от которой у тебя дочка. Она всегда будет шантажировать общением с ребенком. Если говорить своим языком, то будет буквально продавать дочь. К тому же, после стольких публикаций, где ты буквально селебрити, начнут спихивать на тебя свои приплоды все, кого ты… А то гулял-то ты на славу!
– Гулял на славу?
– Насколько ты помнишь, мы раньше с тобой дружили, и ты многое мне рассказывал…
– Вот именно! Дружили, Лия. А друзья – это те люди, которые не используют информацию, полученную от сердца и души, против тебя. Я думал, ты сделаешь выводы другого характера!
– Знаешь, Рустем, я и сделала выводы! А потому-у пытаюсь обезопасить свое. То, что создано мною.
– Тяжело тебе, видимо.
– Непросто. С тобой все непросто!
– Да. Похоже-е… – с тяжелым вздохом произнес я.
– Что? Ну что еще?! – растерянно воскликнула Лия. – Что?!
– Я устал.
– Устал?!
– Устал. Устал быть не тем, кем являюсь на самом деле. Устал быть не с теми, с кем хочу быть на самом деле. И еще! Ты права. Дело не в смерти отца.
Я вновь оправдывал свою натуру. Бесценные жизненные основы, о которых мы много дискутировали с Лией, на деле оказались голимой показухой, а высокие речи, когда с пеной у рта я просил дать мне второй шанс, изменив ей впервые прошлой осенью, – всего лишь пустомельством.
Еще когда я набирал номер своей девушки, во мне уже билась тревога. В голове крутилась встреча с Кирой, когда она, вся заплаканная, впорхнула в мои объятия, а я от этого только возбудился. Помню, как прижимал к своему телу с силой хрупкий желтый ирис, да так сильно, что ее стебелек немного хрустнул, и думал лишь о том, как затащить ее в постель. Помню, как смотрел на ее ямочки на щеках, которые, как оказалось, появлялись на ее лице не только от улыбок, но и от печали, и думал только о пороке. И ни мысли о разговоре по душам или моей девушке Лие, которой я обещал мне довериться…
После напряженного диалога почти на повышенных тонах я оглушил Лию своим молчанием. В определенной тональности мое дыхание было красноречивее многих несказанных мною же фраз. Она все поняла. Я снова ей изменил. Доверие ушло мгновенно по-английски. А разговор про деньги и бывшую явил мне суть Лии, которой еще недавно не было. Теперь между нами все было кончено.
Я помню раньше, что любой звонок от Лии был наполнен множеством улыбок. Помню, как радовался, что эта девушка всегда излучает солнечное настроение, оптимизм и влюбленность в жизнь. И признаки ее милой улыбки без труда читались сквозь расстояние и даже через легкое недовольство в трубке телефона. Я наслаждался этим. Правда, Лия и тогда не прекращала свои попытки тотального контроля над моим здоровьем, но мне это поначалу даже нравилось. Ей доставляло огромное удовольствие следить, что я ем и когда, а также за приемом всех витаминов или лекарств строго по часам. Я должен был чуть ли не при ней выпить их, иначе она не верила мне на слово.
А потом я начал ловить себя на мысли, что от этого сильно устаю. Стоило мне стать кем-то ближе, чем человеком, с которым она отводила душу как доктор, она всепоглощающе пустилась в непомерную заботу. Мне иногда казалось, что она не только врач-эндокринолог, но и психиатр. Она умела подводить меня к нужному ей трепетной, игривой интонацией, выжимая необходимые и правильные для нее предложения.
В глазах Лии в непростую пору я увидел новое начало. Они излучали тепло и нежность. Словно шепотом просили не обижать ее. И это не было притворством. Цвет глаз Лии не был темным омутом с тиной, грязью и не был похож на крепко заваренный чай. Это был томный цвет благородного коньяка из новой дубовой бочки. Искры в глазах играли переливами полудрагоценного коричневого камня с названием топаз. Взгляд был с необычным глубоким оттенком подвяленного на солнце изюма. И хоть ее глаза были достаточно глубоко посажены, я все равно сумел разглядеть их цвет, так похожий на бронзовые глаза волка. В них задумчиво застыло таинственное пламя огня, превратив смолу в янтарь.
Она сделала все, что было в ее силах, только чтобы я больше не просыпался с дрожью в коленях от мыслей о бывшей. И я смог похоронить на время прошлые чувства к бордовому цветку заживо. Но чем больше я думал об этом, тем сердце яростнее ревело, потому что сложно забыть соль режущих глаз, опущенные руки от бессилия и потрескавшиеся искусанные собою же губы. Все потому, что память не стереть.
Мне уже давно не снится блаженная прошлая любовь, и я не встречаю с болью рассвет. В зеркале меня больше не ослепляют грустные синие глаза с тревогой полуночного зверя. У порога больше не бьется от истерик мое отчаяние, и давно затянулись все раны, в которые сыпался острый перец. Я очень давно не скитаюсь ночами в снах и не ищу ответы на свои вопросы у одинокой луны. Я больше не шепчу имя бывшей возлюбленной, и ее силуэт не стоит перед моими глазами туманом, но я все равно думаю о ней иногда…
С Лией у меня другие отношения. Она не похожа ни на одну из тех, кто был со мной раньше, даже на часовые утехи. Увидев ее впервые, я не мог и подумать, что когда-то у нас может с ней случиться даже секс. Начиналось все банально, как в классическом слезливом романе, – Лия была моей подругой, на груди у которой я забывал о больной любви. Я много ей рассказывал. Мне казалось, что так будет проще: выплеснуть свою боль и наполниться чем-то новым.
С Лией я не играл никакие спектакли. С ней моя душа разучилась страдать. Она не делала каждый раз сочувствующие глаза, но в то же время чувствовал ее тревогу. Рядом с ней мне становилось легче. Она ощущала, что я тянусь к ней. Видела в этом свое особое предназначение. И я, устав от бурной молодости, безропотно плыл к берегам дружбы с этой девушкой.
Мне было удобно с ней. Потому что притяжение, которое обволакивало нас, не было от желания трахаться. А ей нравилось, что я больше не трачу на всякую ерунду и глупости свое свободное время. Но притяжение друзей разного пола все равно привело в постель.
Полгода назад мы встречали с ней закат, находясь в разных странах…
– При-ивет! Я так рада тебя слышать! Так ра-ада! Чем ты занимаешься?
– Да ничем. Сижу на балконе, смотрю на город.
– Покажешь мне вид с балкона?
– Могу, если хочешь. А ты чем занимаешься?
– Я наконец-то дома. Погуляла с собакой. Не стала тебе звонить заранее, хотелось побыстрее закончить все дела, чтобы ты был весь вечер мой-мой-мой.
– Хы. А я уже был готов потерять тебя. Долго не было. Думал, что сложный зачет.
– Да нет. Все как обычно. Студенты стараются, делают вид, что много читали, и оттого все забыли и напутали. Хотя знания не спрятать и ни с чем не спутать! Мне остается им подыграть. Сделать вид, что верю им. А потом ставлю ту оценку, на которую они мне наврали. Почти у всех семь-восемь, девять редко. Кое-кому придется пересдать. Все такие умные, хотят быть ударниками за просто так. Но я, даже в лучшем случае, не могу им натянуть на пятерку. Медицина – не та область, где можно закрыть глаза на незнание.
– Ну да. Но у нас в стране пятерка – это отличная оценка!
– Ну извините, у вас пятибалльная система оценивания студентов, а у нас десяти. Есть где разгуляться! Да ну этот зачет! Давай лучше о тебе?! Ты больше вредности не ел?
– Лия! Ну, может, хватит?!
– Просто скажи: ел или нет? Ну, Русте-ем, – голос ее с трепетом дрожал. – Ладно! Отстану! Так ты когда к папе летишь?
– Ты решила сменить тему. Так лучше! Завтра. Я уже купил билет на самолет. Вылет в обед.
– Ты мне обещаешь согласовать свое меню с кухней?
– Уф!
– Ну, пожалуйста-а… – снова сладко тянула она.
– Ну, хорошо. Я попробую.
– Ура! Ура! Теперь расскажи, чем ты сегодня занимался.
– Да не знаю. Гулял по городу.
– Ммм. Где гулял?
– Тебе ничего не дадут названия улиц. Ностальгия, воспоминания.
– Воспоминания… Ностальгия… О чем-то? Или…
– Ты снова о ней? Еще скажи, что ты не ревнуешь! Что в очередной раз ты мне выносишь мозг подводками к тому… видел ли я ее?! Нет! Не видел!!!
– Почему ты тогда нервничаешь?
– Я уже устал отчитываться! Я уже не помню, когда я видел ее в последний раз. Все! Нас давно ничего не связывает!
Она ненадолго замолчала.
– Расскажи мне тогда о поездке к папе. Ты надолго? – фраза прозвучала почти шепотом, словно нас могли подслушивать.
– Скорее всего-о-о…
– Ты всегда с грустью говоришь, когда темы разговоров касаются отца. Кажется, у вас очень тяжелые отношения. Честно! Я не особо понимаю.
– Не надо! Я говорил тебе много раз. Не лезь в это!
– Я и не лезу, Рустем. Я просто сильно любопытная! И меня это гложет. Я хочу все-все-все знать. Вот такая я!
– Не всегда это полезно.
– Ты еще скажи, что много знать это небезопасно!
– Бывает и так.
– Ой! Не надо мне киношных страстей! Что ты меня пугаешь! Насмотрелся бандитских фильмов? Ох, мужчины! Любите вы смотреть всякие стрелялки!
Лия рассказывала о своем отце с небывалой теплотой. О том, какой он необыкновенный и мудрый человек; как он умеет поучать без крика и как поощрять за любые маленькие победы любимой дочери; как он по-особенному хмурит брови и как справедлив; и как всегда спешит на помощь, где бы он не оказался и чем бы не был занят, ведь для него дети – это его главное достояние в жизни. Подобное отношение отца было совершенно не тем, к чему привык я. И ей было тяжело понять эту разницу.
А о маме Лия почти ничего не говорила. Ничего особенного. Я смею предположить, что она была такой же удобной для жизни женщиной, как и Лия. Но главным из рассказов о маме было то, как отец к ней тепло относится, называя ласково “любимочка”, когда она в который раз не слышит его, уткнувшись в очередную электронную книгу.
– Ты ведь знаешь, какая я любопытная! Хочу все знать.
– Любопытная, любопытная! Прекрати говорить это как мантру! Тебе важно быть со мной? Или что…
– С тобой. Но…
– Но что?! И прекрати меня убаюкивать! Меня раздражают психологические приемы и это давление!!!
– Я-я-я и не думала!
– Ну-ну! Ты это рассказывай кому-то другому, – я не знал почему злюсь, но накал все усиливался. – Я устаю от этого! Устаю от хитрых уловок!
– Я просто спросила. Прости-и.
– И хватит постоянно извиняться!
– Прости. Не буду. Красивый закат! – с восторгом озвучила Лия, увидев еще одно присланное фото с балкона номера отеля. – У нас редко бывают розовые закаты.
– Неправда! Ты просто не замечала! Сидишь вечерами дома за учебниками и никогда не смотрела на небо.
– Не такая я уж и заучка… – голос ее был с нотами обиды, но это было в ее манере: делать его немного детским, игривым, что-то выпрашивающим, например, похвалы.
Блаженные облака заполняли собой все пространство. Солнце, пробираясь сквозь них, разливало по небу розовые краски. Казалось, они пронизаны насквозь жаром огня, похожие на уже потухшие угли, которые слегка извергают языки пламени. Цвета красной охры, пурпура, драгоценного рубина смешивались с нежными волнами перламутрового счастья вечера. Безмолвное бледно-синее небо отдавалось до конца розовому великолепию.
Но перед погружением во тьму солнце стало лить лишь сапфирового цвета лучи. Как последнее пламя догоревшей свечи, испустив свой дух тонкой лентой в облака, издав терпкий запах прелого покоя. И день медленно чах. Яркие краски томной палитры постепенно бледнели. Недолговечный закат терял краски. Облака превращались в туман. Дома города накрывала тень. Нежный бархат небесного полотна становился фиолетового оттенка. Румяные щеки догоревшего солнца из персика превращались в сливу, и туманная прохлада, победившая летний зной, приобретала колючее настроение надвигающейся ночи. Вечернее море над головой успокаивалось, больше не лило свои хмельные розовые откровения. Глубокий свод небес поглотил закат без остатка.