Одна

– Ты все время тыкаешь мне отцом. Ты можешь поговорить со мной без того, чтобы приплетать его? Его больше нет! И не стоит говорить о нем!!!

– Мне все равно, – потеряв горячность в голосе, заявил Вася с не присущей ему откровенностью. – Для меня его не существовало и при его жизни. С некоторых пор. И ты ничего и про это не знаешь. И знать не можешь!

– О чем ты?!

– Ты не можешь знать, как он за твоей спиной проводил многоминутные лекции… Например, со мной! С твоим близким другом, который, по его сильному желанию, был обязан резко затянуть все пояса дружбы с тобой. Или, например, с твоими девушками… Но ты же ничего не видишь! Конечно, удобно из себя делать вид удрученного смертью отца наследника и скорбить о своей тяжелой доле! Обвинять всех вокруг, что тебе лезут в душу с расспросами. Но открой глаза! Тебе деньги достаются по самому факту наследования сына, а не потому, что ты вкалываешь. И поверь мне, я не желаю тебя этим колоть и упрекать! Я рад, что ты всегда имел возможность развлекаться и пополнять списки vip-клиентов во всех борделях крупных городов… Извини, но даже другу! Даже тебе! Я не могу позволить рассуждать о моей гейской доле! Мне тупо некогда себе сочувствовать. А все, что я заработал, – это… Личная! Моя! Заслуга! Моя! И то, что я имею, – это следствие подтверждения моих заслуг! Моей работы! Я не выиграл в лотерею! Я работал!!! – в голосе прозвучали угрожающие ноты. – Я просто определил в своей жизни деньгам четкую роль и понимаю, что они значат для меня! У меня нет терзаний, как у тебя, что мне с ними делать и как? Я-я-я, если и про-одал ду-ушу за деньги дьяволу-у, то хоть признаю это! А не строю из себя грешника, который однажды заблудился!

– Это ты обо мне?!

– Ты сам знаешь лучше меня! О тебе это или об абстрактных людях, которые сами не знают что хотят! Тем более на тебя деньги всегда падали сверху! Ты не ценишь того, что имеешь! Не потому, что тебе это не нужно! Просто ты не считаешь, что заслужил это! Ты не считаешь, что достоин быть богатым… Потому… Потому… Потому что всю жизнь слышишь в спину, что ты никто, что ты не родной сын, а какой-то приемыш! Ну да! Ведь богатые становятся бедными с точки зрения социальной паранойи. Ведь так? Бедность души прямо пропорциональна количеству денег. И ухмыляешься ты не потому… что я говорю бред! Ты согласен со мной на все сто процентов! Только признать, что не ты один видишь эту правду жизни, ты не в состоянии. Тебе себя жаль?! И мне жаль, что тебе себя жаль! А вот рассуждать, оскорбляя меня, что я – не мужчина, думаю, тебе не стоит.

– Ты повторяешь это как мантру? Каждый день перед зеркалом? Чтобы поверить?!

– Знаешь… – он резко успокоился, сбавил тон. – Ведь не сами деньги – зло. Демоны, которые сидят в каждом человеке, так и ждут этих соблазнов. Когда ты ошибешься, когда споткнешься. В твоем случае – обретешь наследство. Разбудить своих демонов и не знать, как их усмирить – вот в чем сложность! Они лезут наружу. Ты не можешь их контролировать, – он сделал глубокий вздох. – Мы в чем-то похожи! Только мои демоны просыпаются, не когда я думаю о деньгах или трачу их. Мои демоны душат меня, когда я думаю о тебе или подобных тебе мужчинах, которых любят и женщины, и такие как я, мужчины. И ты можешь снова ухмыльнуться или поржать, сказать то, что я – стареющий гей! И даже пусть пидр! Но мне все равно! Выразить тебе симпатию была лишь попытка присмирить моих демонов. Только и всего. А вот ты! Ты своих демонов чем собираешься приструнить? Ты думал об этом?! Или так и будешь купаться в деньгах, а потом ненавидеть себя за это?!

– Ты думаешь, что я ненавижу себя за это?

– Правильнее будет задать другой вопрос, Рустем. Только ли за это?

– Только ли за это?!

– А зачем ты спрашиваешь меня? Спроси себя сам! Посмотри себе в глаза в зеркале на досуге и задай вопрос. Сам-то ты мужчина?! Или так… Тело с яйцами. Думаешь, перетрахав большое количество женщин, ты станешь более мужественным с точки зрения своей паранойи? А потерять одну-единственную и не сделать ни-че-го для того, чтобы хотя бы понять, почему так произошло – по твоему ерунда? Ушла, и помахал ей рукой вслед? Удобнее делать вид обиженного и брошенного мужчины, ведь так? – он с пыткой уставился на меня. – Что молчишь?! Все еще думаешь об определении слова “мужчина”? Не надо! Ты по факту рождения мужчина, как и я. Но судьбы у нас разные, романтик. Я полюбил всей душой денежки, и всем своим телом я тоже только с ними. Тем более, когда привык к их наличию с детства. Знаю, что ты не мечтаешь о том, о чем мечтаю я, имея все это, – он развел руками. – Ты рисуешь. Потому что тебе так проще касаться своей мечты. Через прекрасные цветы. Ты их любишь. У тебя их много! Но нет одной. Той самой! – Вася оглядел с презрением бокал с алкоголем. – Коньяк – говно редкое. Пора переходить на вино. Ты прав, что начал пить вино. Им хотя бы можно насладиться без изжоги и без последствий подобных пьяных ссор.

Между нами не произошло никакой драки, даже несмотря на то, что мы говорили ожесточенно. Правда, каждый получил за это адекватную критику от другого. Просто выплеснулась какая-то больная, но очень живая энергия. Полноводная ярость если и вылилась, то только словесно.

Противник был достойный мне: такой же сильный и способный сокрушить словом. Он оборонялся. Не показывал мне эмоций на лице, когда отчеканивал каждое ответное слово. Но боевой задор Васи кончился достаточно быстро, и он успокоился. Ему не хотелось добивать меня, вспарывать брюхо полуживому от паха до шеи, превращая в кровавое месиво по обычаю наших прошлых разговоров на грани. Ему было достаточно, что он успел поставить мне фингал под глазом и рассечь губу. Примерно такие физические неудобства я мог бы получить от того накала кулачного боя, который кончился только на словах.

Вася, и правда, был неплохим соперником, сумев ответить на мои доводы и обвинения не менее достойно и не более оскорбительно, гармонично перейдя от возможной травматизации до простой ссоры старых приятелей. Это была нужная полемика на десять минут, как вялая драка из злых слов.

Наконец Василий смог расслабить лицо. Мелкие черные глаза перестали бегать из стороны в сторону. Он смог выдохнуть напряжение.

– Ну, а все-таки. Когда оглашение завещания? Будут обязательные доли и, конечно, личные распоряжения. Ведь он не женился на этой…

– Осталось два дня. Дождись, – с унынием ответил я, отстраняясь от всякого участия в разговоре про наследство.

– И прекрати относиться к такого рода вещам так несерьезно!

– Ну, а что мне надо сделать?! Паспорт я уже погладил и положил в карман пиджака! Насколько я знаю, этого достаточно для того, чтобы войти в состав тех, кто будет при оглашении.

– Ну да. Все претенденты будут?

– Creo que sí10.

– А кто? Не знаешь?

– Жена, дочь. Его любовница и я.

– Брюхатая шлюха? – он переспросил с улыбкой на губах. – Это ты о ней?

– О ней. Что имеем, то и есть.

– Твоя мать-то еще дееспособная? Кажется, были проблемы с этим.

– Вполне. Она много пьет. Впрочем, как мы все. Но голова у нее работает. Мы виделись на днях. Долго гуляли по окрестностям и разговаривали. Я и не думал, что диалог с Нинель может быть столь интересным и, что немаловажно, информативным.

– Нинель?! Что это еще?

– Я знаю, что ее зовут Нина. Забавно, наверное, тебе слышать об имени Нинель. Это ее желание. Что-то вроде имени внутри семьи.

– Раньше ты не называл ее так. А почему, собственно, не мама?

– Ну, как-то так, – я развел руки в стороны. – Ее желание. Помню как сейчас ее слова. “Не рожала тебя – не твоя мать”.

– А говоришь, что она дееспособная. И видок у нее еще тот!

– Ты еще не видел ее покои. В них даже прислуга не бывает. Не удивлюсь в скором времени, что у нас заведутся тараканы.

– Не говори мне о таком!

– Ты спросил об ее дееспособности. Я ответил. Надеюсь, ты эту информацию не станешь продавать газетчикам? А то в последнее время дрязги нашей семьи – это хит продаж.

– Обойдусь без подобного заработка, – он улыбнулся. – Значит, можно и даже нужно приложить руку и лишить ее части наследства. Да и дочь ее будет только рада. Я так понимаю, она спит и видит, чтобы отхватить большой кусок.

– Не стоит! Пусть все идет своим чередом.

– Да ну тебя! Вечно ты ничего не хочешь решать. Надеюсь, папа тебя сильно любил и не обидит с наследством, – Вася вновь улыбнулся. – Ну так что? Я могу представляться твоим юр…

– Только не парнем! – я залился заразительно смехом. – Договорились?!

– До-ого-оворились, – растеряв всю свою суровость и даже несколько смутившись, ответил Вася.

– И сними свои беспонтовые линзы!

Вася унаследовал от отца светло-голубые глаза. Пронзительно ясные и чистые. Но он их долго скрывал под линзами темного цвета, надевая на себя образ омута угрюмого взгляда. Черные, как самая жгучая безотрадная страшная ночь, где взгляд прожигает своей надменностью, колит как острый заточенный нож. Глаза с ярким пламенем до небес, который горит без кислорода. Как мрачная грязная подворотня, где сгущаются самые горькие дни, и где гаснут последние звезды, фонари и окна, а время падает в пучину черной тоски и отчужденности.

Примечания