Слышу… Страх… Ошейник в небе?
Или ж это лира?..
Кто ж споет о черством хлебе
Неживого мира..?
Апрель 1984
Лист
В мыльном солнечном луче
Лист – изнанкой волосатый —
Сух и бледен на плече
У прогалины рогатой.
Жилы хрупкие черны,
Блеск течет темно-зеленый
С оборотной стороны —
Плотной, влажной, раздвоённой…
Лист… – по бедности его
Две есть изнанки у него,
А другого ничего,
НИ-ЧЕГО.
Апрель 1984
«Полночи час взойдет и ниспадет…»
Полночи час взойдет и ниспадет,
Съезжавшее из синих звезд созвездье,
Доставши дно земли, меня лишь здесь найдет —
Как смертное отставшее известье.
Здесь – ничего. Здесь наг земной предел.
Один здесь я – невидимый – остался,
Как свет ночной, что в горницу влетел
И в зеркальцах безлицых затерялся.
Морская толщь восстала в полный рост
И полон воздух серными тенями
Сгоревших птиц. И месяц узкокост,
Как виноградина – в отсветной яме.
Жалел я ночь. Присевшие сады
Так страшно говорили над дорогой,
И яблоки из замши и слюды
Над яблоней сверкали круторогой,
И не было огней над полустертой мглой,
Сбрелись когда созвездья и соцветья;
И птицей серою кружился голос мой.
– Я говорю: кружился бы, ответь я —
Май 1984
«Исхожу я из старого страшного дня…»
Исхожу я из старого страшного дня,
Как исходят огни из граненого дна —
Шевелясь… расходясь да сближаясь,
Над изрезанным небом снижаясь.
Мякнут тени. Иначе сказать, день ушел.
Небо – неравномерно сияющий шелк —
Там зеркальная редкая сетка.
Отчего бы реке не пролиться, крошась..?
Отчего бы стиху и не жить, не страшась..? —
Не всегда… хоть когда-нибудь… редко…
Май 1984
Детские стихи
День стоит каменоломней
Дождик в странной едет мгле.
Всё огромней да огромней
Солнце мыльное в стекле.
Дождик светлый, расщепленный,
Как невидимый шуршит…
А во всех его зеленых
Хрупких горлах искривленных
Горячо… легко… першит…
Май 1984
Молитва о мире
Ох, эта капельница тьмы!..
Провисшая, висит Селена,
Воздушные встают холмы
На полукруглые колена.
В амфитеатре дерева,
Расположённы перед морем,
Вздыхают, слышные едва,
Под ветром горьким, но не горем:
Здесь мир, рассеченный судьбой,
