Лабрис
– Не надо в дом. Я буду здесь жить. И за одеяло тебе влетит.
– Ничего, сделаю так, что не заметят.
Возникла неловкая пауза.
– Почему она так сказала? – спросила я. – Почему нельзя со мной водиться? Кто я, по ее мнению?
– Она мне так и не ответила, как я ни пытала. Нельзя, мол, и все. И про бабку тоже рассказывать не собирается. Говорит, что это мне только навредит. В таборе бабулю почитали ведьмой, но это ничего не значит. Вон маму мою тоже колдуньей называют, и что? Она ничего такого не умеет. – Дара вздохнула, присела на пол рядом со мной и тут заметила лабиринт. – Ой! А это что такое?
Она потрогала пальцем выдавленные в дереве линии.
– Не знаю. Когда я проснулась, это здесь уже было. А самолетик вон там, в полуметре от твоей ноги, ты видишь?
– Какой самолетик? – Дара растерянно поерзала и огляделась.
– Понятно, – вздохнула я, – ты их тоже не замечаешь.
– Да кого?
– Предметы в центре лабиринта.
– Лабиринта?
Дара вскочила на ноги и посмотрела на пол.
– Ничего себе. А где, ты говоришь, лежат предметы? Здесь? Ой! – Она попробовала ткнуть пальцем в звезду в центре и замерла.
– Что?
– Не пускает! – сказала она, ощупывая невидимую преграду в воздухе.
Тут уже я вскочила с матраса и подошла к ней. Провела рукой над пентаграммой и ничего не почувствовала. Дара же двумя руками обозначила границу, через которую не могла пробиться. Полусфера чуть более полуметра диаметром накрывала центр лабиринта, как надежный железный таз.
– Вроде не твердое, а как будто через мягкую резину пытаюсь руку просунуть. Вначале еле чувствуешь сопротивление, но чем больше давишь, тем больше отталкивает, – проговорила она.
– Наверное, поэтому и не видишь ничего.
– Там что-то спрятано именно для тебя, раз ты спокойно можешь это потрогать. А взять можешь?
– Нет, – вздохнула я, – они как приклеены. Даже бумажный самолетик твердый как сталь. Ни сдвинуть, ни поднять, ни согнуть.
– Как интересно! – мечтательно и радостно сказала Дара. – Обожаю загадки.
– Терпеть их не могу, – буркнула я, хотя и не помнила, так ли оно на самом деле. Но вот эта головоломка уже выбешивала. Если ее создали специально для меня, то зачем? Мой внутренний голос равнодушно заметил, что еще неплохо было бы знать, кто именно ее создал. Уж не желтоглазая ли? И что мне грозит, если я ее так и не разгадаю, но еще интереснее – что случится, если я когда-нибудь решу эту задачку?
– А что там еще лежит?
Кратко описала ей все пять предметов.
– Мне кажется, они для тебя должны что-то значить. Может, благодаря им ты сможешь вспомнить, кто ты и откуда?
– Но я пялюсь на них уже второй день и ничего не происходит!
– Значит, ты что-то делаешь не так!
– Ну а как надо?
– Не знаю, – стушевалась Дара.
– Вот и я не знаю, – пробурчала я.
– А ты пробовала пройти лабиринт? – тут же оживилась девочка.
– В смысле, пройти? Линия шириной в два пальца. Как по ней пройдешь? Рукой по ним водила от начала до конца, и ничего не произошло.
– Плохо, – погрустнела она.
Некоторое время мы сидели молча, разглядывая узор на полу.
– Слушай, а где тут туалет? – спросила Дара. – А то я дома не сходила.
Я пожала плечами:
– Да нет тут никакого туалета.
– То есть как нет? А ты-то куда ходишь? – спросила она.
– Ну как-то не приходилось еще… – смутилась я.
– За два дня?! – смешно сморщив нос, спросила Дара.
Задумалась. Действительно, как-то странно получалось. Вроде как должна была захотеть-то.
– Прости за такой вопрос, но мне уже любопытно, а когда ты последний раз ела? И вообще, чем ты питаешься? – вкрадчиво спросила девочка.
Холодные мурашки поползли по спине. Молча смотрела на нее, а страх запускал ледяные пальцы под платье, сжимал виски и подбирался к сердцу.
– Что ты так смотришь? – испуганно спросила Дара и прижала ладошку ко рту. – Ты и не ела до сих пор, да?
Кивнула, не в силах произнести это вслух. Леденящая мою душу пауза тянулась, наверное, бесконечность.
– Но ты хоть хочешь кушать? Наверное, умираешь с голоду, да? – с надеждой, заглядывая в глаза, спросила девочка.
Медленно покачала головой в ответ.
– Что со мной? – спросила я, чувствуя, что в горле возник горький, мешающий дышать ком, а в глазах появились слезы.
Дара настороженно смотрела мне в глаза, а потом ее веки дрогнули, зрачки расширились, и она невольно отшатнулась.
– Что?! – не выдержала и отчаянно крикнула я, испугавшись, что девочка сейчас сбежит, ничего не объяснив.
– Все живое должно чем-то питаться. Иначе не бывает, – растерянно оглядывая меня, прошептала Дара.
– А я что? Неживая?! – снова крикнула я.
Она помолчала, разглядывая мое лицо, как будто в первый раз увидела.
– Теперь все понятно, – выдохнула она. – Ты мертвая.
Глава 5
Когда ты умираешь, все упрощается. На многое смотришь уже по-другому. Легче, что ли. Больше всего человек боится именно смерти. Не ходи по темным переулкам ночью, не ешь много жирного, не сиди на краю обрыва, не суйся на мороз без шапки… Все эти запреты подразумевают одно-единственное продолжение: «А то можешь умереть». Если эта неприятность с тобой уже произошла, то ты впервые ощущаешь себя полностью свободным от условностей и запретов.
Ну умерла, и что?
Именно так шептал мне мой внутренний голос, в то время как я пыталась справиться с паникой.
– Но я же жива! Чувствую себя. Мне больно, если ущипнуть. У меня в груди бьется сердце! И ты же сама видела – я могу перетаскивать предметы. Хочешь, оплеуху дам, сразу почувствуешь, какая я мертвая!
– Ты не чувствуешь холода, ты не ешь и не… в общем, туалет тебе тоже не нужен… – начала перечислять Дара.
– Как это не чувствую холода?! – воскликнула я.
Девочка двумя пальцами приподняла мое одеяло из ткани для пляжного зонтика:
– Ночью на улице меньше десяти градусов и сильный ветер с гор, а ты спокойно спишь под тряпочкой в продуваемом насквозь сарае. Я в теплом доме утром под одеялами зябну.
Дара была в свитере. Если припомнить, то все местные тоже одевались далеко не по-летнему. Я же как очнулась, так и ходила в тонком платьице. При этом еще купалась и сохла на ветру.
– Понятно же, почему тебя никто не видит и не слышит. Ты – привидение! – наконец завершила свою мысль девочка.
Я сидела на полу, молча глядя перед собой. Внутри была пустота. Все сошлось, как пазл. Все факты, которые я не могла понять, повернулись, как шестеренки, и неожиданно совпали, сложившись в идеальную картину, которая объясняла все. Это не мир каких-то чужих, инопланетян или рептилоидов. Мне наконец стало понятно, сколько противоречий было в этой теории. Это я – чужая для этого мира. Теперь ясно даже, почему меня видят только ночью. Мужик, который гнался за мной с лопатой, просто хотел отогнать призрака от своей жены.
Все как-то резко потеряло смысл. Еще утром больше всего на свете хотела вспомнить, кто я, и найти дорогу домой, к маме, но сейчас… у меня в голове крутился один вопрос: «Зачем?» Какой может быть дом у привидения? А мама… мама меня даже не увидит. И хорошо, если не увидит, потому что иначе я буду для нее кошмаром и принесу только мучения.
Куда идти, чего добиваться, когда все самое плохое уже случилось? Да и хорошее тоже осталось где-то в прошлой жизни.
– И что же мне теперь делать? – спросила я вслух саму себя.
– М-да… дела… – протянула Дара и села рядом.
Минуту мы обе молчали.
– Скажи, а ты-то меня не боишься? – спросила я.
– А чего тебя бояться? Ты хорошая. Не злая, как некоторые живые. Ты вон помогла мне. Можно сказать, спасла.
– Ну я все-таки… мертвая.
– Мама правильно сказала. Это у меня от бабушки. Сейчас вспомнила: ее называли «говорящая с духами». Она тоже могла видеть призраков и общаться с ними. Если она вас не боялась, то чего я должна?
– Нас… – вздохнула я. – Нечисть.
– Прости, я не хотела, – быстро сказала Дара, заглядывая мне в глаза, – правда. Ты… лучше, чем многие живые. Давай будем дружить?
– Не надо. У тебя что, нормальных друзей нет?
– Нет, – грустно шепнула она.
– Почему?
Она помолчала, ковыряя пальцем линию лабиринта у своих ног.
– Потому что мать цыганка. Она полюбила отца и ушла из табора пятнадцать лет назад. Поселилась здесь, в его доме, но своей для местных так и не стала. Все шепчутся за спиной, что она моего отца околдовала и до сих пор своим ведьмовством такого красавца возле себя держит. Вот и меня тоже дразнят. Цыганка, грязная. Взрослые этого вслух не говорят, но думают, а дети за ними повторяют. Стефан с Борисом вообще прохода не дают. Из-за них приходится от моря такого крюка давать через гору, лишь бы мимо их домов не ходить. А папаша Стефана при встрече улыбается, здоровается, скотина такая, но понятно, о чем они с женой на кухне говорят. Вот и нет у меня друзей.
– Вообще? Ну не могут же все себя так вести.
– Ну есть пара одноклассниц, которые нос не воротят, но они из города. У нас тут школы нет, и я туда хожу. Все остальные уже лет десять как закрыли, только одну оставили. Ни учеников, ни учителей не хватает. Нас даже со старшими объединили и все равно еле-еле класс собрали. Моего возраста там всего три девочки. Раньше я с ними иногда еще гуляла, а теперь все. Мать меня к самой школе доводит и обратно встречает. Так что какая тут дружба, если общаешься только на переменках?
– Тебе мама не доверяет? Ты провинилась, что ли, чем?
– Нет. Как дети в городе стали пропадать, так она за меня боится. Встречает сразу после уроков. В город, говорит, одна ни ногой. Тут у нас вроде как безопасно еще.
– Что значит, дети пропадать стали? – насторожилась я.
– А вот так. Трое уже исчезло. Правда, все мальчики. Когда первого не нашли, думали, что утонул в море. Дело в августе еще было, все купались. Что-то из его одежды на пляже нашли. Потом через две недели второй пропал, Марко, из моего класса. Ну а в начале этого месяца еще один, из класса постарше, домой из школы не вернулся. Тут уж все испугались. Детей теперь у школы встречают.
– А полиция?
– Ну что они… ищут. Объявления о пропаже детей расклеили. Смешно. Как будто в городе есть кто-то, кто не в курсе. Да только у нас той полиции – пенсионер-начальник, заместитель, четыре постовых и одна собачка. Чего они найдут-то? Ну так как? Ты будешь со мной дружить? Не побоишься, что я внучка ведьмы?
Я внимательно посмотрела на Дару. Она очень серьезно смотрела мне в глаза.
– Привидение, которое боится, это что-то новое. Конечно буду.
– Здорово. Теперь ты не одна, – взяла меня за руку новая подруга.
– А я и так не совсем одна, – улыбнулась я. – Только мои друзья сюда зайти не могут.
– Это что? Другие призраки? – Дара с удивлением оглядела сарай.
– Нет. Дельфины. Плаваю с ними каждое утро. Они меня видят, как и ты. И разговаривают, а я почему-то их понимаю.
– С ума сойти! Ты говоришь на их языке? – Девочка выпучила глаза от удивления.
– Не так чтобы говорю… Мы скорее мысленно общаемся, но друг друга понимаем.
Дара почесала переносицу.
– Ты прямо как русалка! Слушай… я же что-то такое слышала! Про призраков, связанных с водой. Читала где-то. Надо дома в книжке посмотреть. Пойдем со мной. Может, там подсказка будет, как помочь тебе вспомнить.
– Зачем? – грустно спросила я.
– Что зачем? – искренне удивилась она.
– Зачем вспоминать? Так только больнее будет. Может, меня лишили памяти из милосердия?
Дара опять задумалась, опустила подбородок на колени и поковыряла пальцем узор на полу.
– Нет. Тебе же дали лабиринт. Значит, ты что-то должна сделать. Не сидеть же тут вечность. Без информации ты ничего не поймешь и не будешь знать, как действовать.
Задумалась. Слово «вечность» теперь для меня было не какой-то абстракцией. Умереть от старости я уже не могу. Призраки срока годности вроде как не имеют. Есть же замки, где они и по пятьсот лет живут, если верить всем россказням. Просидеть в сарае я действительно могу очень и очень долго. Дара состарится и умрет, а я все буду пялиться на чертов лабиринт и думать, что же мне с ним делать. Нет, так дело не пойдет!
– Но твоя мама запретила мне появляться у вас… – предприняла я последнюю робкую попытку сопротивления.
– А как она узнает, если я с тобой вслух при ней разговаривать не буду? Мама же тебя не видит.
– Ну да. Хорошо, пойдем.
Дара вскочила первой и потянула меня за руку. Я поднялась на ноги, а она все смотрела на свою кисть.
– Странно. Я же чувствую твое тепло. Конечно, я ничего про призраков не знаю, но вроде в сказках всегда говорят про могильный холод, а ты теплая.
– И сердце стучит. Вот, послушай. – Я приложила ее ладонь к груди.
– Да… действительно. Не понимаю, – растерянно произнесла она.
– Вот и я тоже не понимаю, – вздохнула я.
Пока мы топали в гору, далеко обходя злосчастную виллу со злыми мальчишками, я все-таки включила режим почемучки и замучила Дару вопросами. Оказалось, что очнулась я… или, правильнее сказать, появилась? Воскресла? Что там с призраками происходит? Короче, ни год, ни страна, ни название ближайшего большого города мне ровным счетом ничего не сказали. Ничто не екнуло в сердце, как бывает, когда кто-то произносит название твоего родного места. Либо память стерли слишком хорошо, либо я все-таки далеко от тех мест, где жила и умерла.
Признаться, я достаточно быстро устала идти в гору. Пришлось даже попросить Дару остановиться и отдохнуть.
– Как ты можешь уставать? У тебя же мышц нет. Ты же призрак! – возмутилась она.
– Ну да, нет. Пощупай. – Я согнула руку в локте, подставив ей под нос свой хиленький бицепс.
– Ты же вообще летать должна уметь! И сквозь стены проходить!
Я задумалась: действительно, ведь привидения всегда парят над землей. Подпрыгнула несколько раз и попыталась зависнуть в воздухе. В последнем прыжке неудачно приземлилась стопой на камень, подвернула ногу и грохнулась на колени. Зашипела от боли в щиколотке и принялась массировать ее.
– Ой. Смотри, у тебя кровь идет! – воскликнула Дара.
Посмотрела на коленку. Действительно, из небольшой ссадины появились красные кровавые бисеринки.
– Ты совсем как живая… – пробормотала подруга.
– Только дохлая, – буркнула я, поднялась и попробовала наступить на больную ногу.
– Идти сможешь?
– Предпочла бы лететь, конечно. Смогу. Уже почти не болит, – ответила я.
Дальше, слава богу, мы свернули на узенькую грунтовую тропинку, и дорога пошла под уклон. Через минут пять мы оказались возле дома Дары.
– Иди ближе ко мне, чтобы мне не пришлось придерживать для тебя двери, – прошептала она, открыв калитку.
Внутри дом оказался не очень большим. Из маленькой прихожей Дара сразу потащила меня наверх, к себе в комнату, но я успела заглянуть в гостиную. Кухня, на которой хозяйка колдовала над ужином, находилась там же. Дальше по небольшому коридору была еще одна дверь – видимо, в спальню отца и матери Дары – и вход в туалет или ванную.
– Дарён, ты, что ли? – На пороге гостиной возник высокий и большой мужчина с пышными усами. Голос у него гудел, словно контрабас. Даже если он пытался говорить тихо, то соседи, должно быть, все равно могли разобрать каждое слово.
Я прижалась к перилам лестницы и замерла.
– Да, пап. Вспомнила, что уроки надо доделать! – крикнула Дара, нарочито громко топая по ступенькам вверх.
Я поспешила вслед за ней, стараясь ступать потише, но старая деревянная лестница отчаянно скрипела. Как подруга ни старалась, но, когда одна из ступенек повторно скрипнула под моей ногой, мужчина, уже возвращавшийся в гостиную, обернулся и удивленно посмотрел в мою сторону. Я замерла. Он прислушался, в задумчивости пригладил усы и все-таки ушел из коридорчика.
Стараясь двигаться плавно и бесшумно, как кошка, я скользнула наверх.
На втором этаже было две комнаты. Вторая, как я узнала от Дары, принадлежала ее бабушке по отцу. Та умерла пару лет назад, и ее спальню сейчас использовали как кладовку для всех тех вещей, которые выбросить вроде и жалко, но и в хозяйстве они особо не нужны. Комнатка подруги оказалась совсем небольшой – из-за ската крыши выпрямиться в полный рост получалось только в центре. Сидя за узким письменным столом, если наклониться вперед, можно было лбом в крышу упереться. С кровати тоже не рекомендовалось резко вскакивать.
– Вот моя светелка, – тихо сказала Дара. – Садись на кровать, а я сбегаю вниз за книгами. Скажу, что нам сочинение по славянским мифам задали.
Она быстро вернулась с двумя увесистыми томами. Шмякнула их на стол, включила настольную лампу и принялась листать. Я решила ей не мешать – все равно не знаю, чего она там ищет. Осмотрела комнату более внимательно. В углу, на полочке у кровати пылились несколько плюшевых мишек и кукол. Дара была в том сложном возрасте, когда к игрушкам еще относишься слишком серьезно, чтобы убрать в глубину шкафа, но и играть в них кажется уже слишком по-детски и несолидно. Медалька на стене. За какие соревнования непонятно. Видно только, что второе место. Рядом пришпилена двумя кнопками вырванная из журнала страница с какой-то нелепо одетой девушкой. Скорее всего певицы – актрисы и модели обычно выходят на фото красивее. Обычная спальня подростка.
– Вот! Нашла. Ты навка!
– Что? – встрепенулась я, встала с кровати, врезалась темечком в балку на потолке и зашипела от боли.
– Аккуратнее ты, а то башку проломишь. Кстати… у тебя идет кровь, если ранить, а сейчас небось и шишка вскочит, да?
Я помяла пальцами место ушиба. Не так, чтобы совсем все плохо, но небольшая шишка действительно наливалась. Кивнула.
– Это очень странно. Очень-очень, – нахмурилась Дара. – Получается, что тебя можно покалечить, а значит, и… убить?
– Но ты же сама сказала, что я уже мертвая.
– Вот это и странно. Может быть, ты сразу оживешь? А раны у тебя как заживают?
Я с содроганием вспомнила свой сон с ужасной сороконожкой. Та тоже убивала меня раз за разом. Дара в это время соскочила со стула и присела у моей коленки. Царапина как была на месте, так и осталась.
– Я ничего не понимаю. Тут написано, что навку ни ранить, ни убить нельзя.
– Да что за навка-то?
– Навка, или мавка, – это дух умершей девушки. Ходит по суше, но очень любит воду и общается с любыми морскими и речными жителями. Типа русалки, но без хвоста. Важно другое – я вот почитала, – зачем именно они приходят.
– И зачем же? Что у тебя за манера такая – самое главное никогда сразу не говорить?
– Они являются, чтобы отомстить за свою смерть! – страшным замогильным голосом произнесла Дара, для пущей выразительности испуганно вытаращив глаза.
– Отомстить?! – Я задумалась. – Но для этого я, как минимум, должна помнить, как умерла. Ну и того, кто в этом виновен.
– А вот и нет! Тут написано, что навка не может отличить обидчика от остальных и мстит всем, губя всех встреченных молодых парней.
– Но я не хочу никого губить. Да и к парням нормально отно…
Тут я вспомнила, с какой злостью прогнала пацанов из своего сарайчика. Может, у меня действительно какая-то нездоровая реакция на них?
– Дай сюда. – Я забрала книжку у Дары и принялась читать сама.
– Вот. Тут написано, что у этих мавок-навок спины нет и все внутренности видны. У меня же не так! – и демонстративно повернулась к подруге спиной.
– О боже! – Дара испуганно прикрыла рот ладошками.
– Что там?! – Я в ужасе бросилась к небольшому зеркалу у двери.
Она звонко рассмеялась:
– Купилась!
– Тьфу на тебя! – фыркнула я и все-таки посмотрела в зеркало. – Кстати, расческу не одолжишь? А то я какое-то пугало огородное. Если еще и лишняя резинка для волос есть, то вообще супер… – Я замолчала, потому что заметила в отражении нечто странное.
Дальний от меня угол комнаты был окутан тьмой. Обернулась и увидела, что в реальности он совершенно обычный. Опять посмотрела в зеркало. Густая черная тьма медленно просачивалась сквозь стену тонкими как волосы струями-щупальцами. Она двигалась медленно, еле заметно, но мне показалось, что все-таки ползет в мою сторону. Или это оптическая иллюзия такая? Вспомнила, как смотрелась в зеркальце мотороллера. Тогда мне казалось, что на нем какая-то хитрая тонировка, но, видимо, дальнюю сторону площади заслоняла именно эта темнота. Тогда она была ближе или дальше? Вроде дальше, но я не была уверена. Выглядело все это жутко, но пока не очень опасно.
Обернулась и взглянула на подругу. Дара смотрела на меня выпученными глазами.
– Что? – спросила я.
– Ты попросила расческу, а в книге написано, что навки всегда требуют у юношей гребень для своих длинных зеленых волос. Только откупившись им, парень может спастись.
– Да ну тебя! Ты уже бредишь! Ты не юноша, и губить я никого не собираюсь. Любая бы попросила расческу, проведя две ночи в сарае.
– Дара! Ты там с кем разговариваешь? – послышался из-за двери женский голос.
– Ни с кем! Я одна! – крикнула в ответ подруга и прижала палец к губам, давая мне знак молчать, хотя даже если бы я тут пела оперные арии, ничего особо не изменилось бы.
Лестница проскрипела унылую мелодию в ритме медленного вальса, и хозяйка дома открыла дверь. Оглядела комнату и внимательно посмотрела на сидящую над книгой дочь.
– Чего хохочешь тогда? – нахмурившись, спросила она.
– Да смешное прочитала, – спокойно пожала плечами Дара.
Мать поджала губы. Мне показалось, что она все поняла, но повода усомниться в правдивости дочери не было.
– Через час за стол. – Она покачала головой и пошла вниз, проигрывая на ступеньках лестничный вальс в обратном порядке.
– Хорошо, мам! – крикнула Дара.
Когда шаги матери стихли в гостиной, она тихо сказала мне:
– Теперь будет прислушиваться, так что давай не шуметь.
– Хорошо. Короче, никакая я не навка! Мстить никому не собираюсь. Волосы у меня не зеленые, и кишки из спины не торчат.
– Но ты же мертвая и с дельфинами общаешься, как русалка.
– Только у меня кровь из ран идет, сердце стучит и шишка на башке. Такая себе мертвая нечисть.
– Бред какой-то, – заявила Дара и подперла подбородок кулачками.
– Расческа-то есть? – спросила я после долгой паузы.
– А… да, конечно.
Она открыла ящичек у зеркала, достала щетку для волос и вытряхнула на стол резинки и бантики.
Тьма в отражении за все это время вообще не сдвинулась, и я окончательно успокоилась. Наверное, это такая особенность моего зрения – в зеркалах мерещится то, чего нет на самом деле.
– Интересно, а что увидят другие? – задумчиво проговорила Дара, глядя, как я закрепляю хвост на затылке. – Эта резинка для них будет в воздухе летать?
Я замерла. А правда? Что, если я надену, например, пальто? Его же наверняка увидят! И вот спущусь сейчас, а для той женщины ярко-красная резинка дочери гордо проплывет к входной двери.
– Оставайся сегодня у меня ночевать! – заявила Дара, видимо, подумав о том же, о чем и я. – А завтра подумаем и поэкспериментируем. У меня тут для мягкости два матраса. Один тебе на пол положу. Одеяло запасное в шкафу.
– А мать не заметит, когда будить придет?
– Меня утром папа будит. Он ко мне не заходит. В дверь стучит, дожидается, что я отвечу, и спускается завтрак делать. Хоть ему уже и не надо вставать так рано – завод-то закрыли, – но все равно вскакивает. Привычка.
Дара сходила на ужин, мы еще немного поболтали, а затем улеглись спать.
Спать на мягком матрасе, пусть даже и на полу, да еще под нормальным одеялом было настоящей роскошью. Я как легла, так сразу и заснула.
* * *Я сижу в голове зверя. Двуногого зверя. Обычно хищники охотятся ночью, но этот предпочитает день, когда беспечная добыча проходит в метре от него – только руку протяни.
В этом городе людишки уже всполошились. Он забрал нескольких, и остальные стали осторожнее. Но ему пока мало, внутри него сидит голод и постоянно требует новых жертв. Зверь старается не попадаться: не более пяти-шести успешных охот в каждом месте, после чего выбирает другие угодья. Там, где людишки еще не пуганные, а дети гуляют одни без присмотра.
Сейчас он сыт. Недавняя добыча заставила голод отступить в глубину души, где он тихо ворочается, вынуждая зверя гулять по улицам и присматриваться. Жертва потребуется совсем скоро, и зверь ходит, улыбается, заглядывает в лица и прикидывает: кого сожрать следующим.
* * *Проснулась я опять в сарае.
Глава 6
Вскочила и растерянно уставилась на мои клеенчатые матрасики и валяющуюся рядом ткань от пляжного зонта. Как же это? Я же точно помню, что заснула в спальне Дары. Провела рукой по волосам: ни хвоста, ни резинки.