Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

– Рассчитываешь, что тебе с этих сотен тысяч что-то на пенсию перепадет?

– Мне о пенсии думать рано.

– Тогда понятно – мечтаешь снова на Петровку вернуться?

– Чем черт не шутит. В общем, оформляй мне командировку. И про положенные тринадцать рублей в сутки вставить не забудь.

– Ты же сказал, что свои кровные выложишь.

– Я и не отказываюсь! Но будет лучше, если все будет по закону. Кажется, к этому нас призывает с высоких трибун наш новый Генеральный секретарь? А он, как известно, слов на ветер не бросает.

17 июня 1983 года, пятница.

Ташкент, Ленинградская улица, дом 9,

КГБ Узбекской ССР

Следователь союзного КГБ Аркадий Габрилянов налил из графина воду в стакан и протянул его мужчине, который сидел напротив него на другом краю стола. Мужчина принял от следователя стакан и стал жадно пить, утоляя мучавшую его все время допроса жажду. Глядя на двигающийся кадык пьющего, Габрилянов достал из кармана рубашки платок и вытер со своего лица обильно струившийся пот. Несмотря на работающий на всю мощь вентилятор и раскрытое настежь окно, в кабинете было жарко, как в парилке, из-за установившейся в городе сильной жары, которая по-узбекски называлась чилля.

– Ну, что, Саматов, будем признаваться или нет? – обратился следователь к мужчине, когда тот, осушив стакан до донышка, поставил его на стол. – Вас изобличают сразу двое ваших хороших знакомых – Суюнов и Макхамов, а вы все упорствуете. Нехорошо.

– А если они меня оговаривают? – вытирая рукой губы, предположил Саматов. – Я же вам уже сто раз говорил, что этих людей видел всего лишь один раз в приемной министра Эргашева. Знакомство у нас было шапочное – длилось всего лишь две-три минуты. Какой смысл этим людям передавать мне такие огромные деньги – двадцать тысяч рублей?

– А вот Суюнов и Макхамов утверждают, что знают вас давно – около года, – продолжал настаивать на своем Габрилянов. – И вообще, согласитесь – если против вас дают показания сразу двое людей, это говорит не в вашу пользу. Зачем им вас оговаривать?

– Не знаю, гражданин следователь, – прижимая обе руки к груди, ответил Саматов. – Может, они делают это от страха?

– Вы хотите сказать, что здесь их запугали до такой степени, что они готовы лжесвидетельствовать? – грозно сверкая очами, спросил следователь.

– Аллах меня сохрани – ни в коем случае! – замотал головой Саматов. – Но пусть они придут сюда и скажут мне это в глаза.

– Вы хотите очной ставки? Мы вам ее устроим. Но если они подтвердят свои письменные показания, вы признаетесь в том, что получали от них взятки?

– Они так не скажут – у них совести не хватит заявить подобное, глядя мне в глаза.

– Вы верите в наличие у этих людей совести? – искренне удивился Габрилянов. – Да они мать родную продадут, если возникнет такая необходимость.

– Вот и я о том же, гражданин следователь – нельзя верить таким людям, – согласился с выводом следователя Саматов.

– Но мы вынуждены им верить, поскольку они дают одинаковые показания против вас. Вы же их читали. Поэтому у нас есть все основания привлечь вас к уголовной ответственности как взяткополучателя. Ведь вы взяли эти деньги, чтобы способствовать этим людям в получении ученых степеней, будучи членом экспертного совета. И они эти степени получили, по сути, обманув государство.

– Но это было без моего участия, я вам много раз об этом говорил. Я не знаю этих людей!

– Опять двадцать пять! – всплеснул руками Габрилянов. – Что вы заладили, как попугай: не знаю, не знаю! Зато мы это знаем и сделаем все необходимое, чтобы вы отправились за решетку вместе с ними. Если вы, конечно, не захотите нам помочь.

– Чем помочь? – голосом полным отчаяния, спросил Саматов.

– Вывести на чистую воду преступников, которых мы вам укажем.

– И что это за люди?

– Нехорошие люди, Рахим Салимович. Они опозорили честное звание коммунистов и должны понести за это наказание. Вы ведь знаете академика Ильхомова?

– Хасана Курбановича? Конечно, знаю!

– По нашим сведениям, он был в одной шайке с министром внутренних дел Эргашевым и его людьми. Они за взятки делали протекцию разным людям, продвигая их на высокие посты – один в МВД, другой в Академии наук. И нам надо вывести их на чистую воду. Но для этого нам нужна обширная доказательная база. И мы хотим, чтобы вы нам в этом помогли.

– То есть, я должен дать изобличающие показания против Хасана Курбановича?

– Совершенно верно!

– Но у меня нет никаких сведений о том, что товарищ Ильхомов брал взятки. И про Кудрата Эргашевича Эргашева я тоже ничего плохого сказать не могу. Его вообще отправили на заслуженный отдых, вручив медаль «За доблестный труд».

– Эти награды мы у него скоро отнимем, – тут же отреагировал на эти слова Габрилянов. – У нас накопилось достаточно показания о том, что за преступная шайка окопалась в здешнем МВД и ряде других министерств. И если вы не хотите понести ответственность вместе с этими людьми, от вас требуется лишь одно – помочь следствию.

– То есть лжесвидетельствовать?

Прежде чем ответить, Габрилянов снова достал из кармана платок и вытер со лба, обильно струившийся пот. После чего встал со своего места, обошел стол и подошел к Саматову. И, глядя ему в глаза, спросил:

– Вы фильм «Место встречи изменить нельзя» смотрели?

– Кто же его не смотрел? – искренне удивился Саматов.

– Значит, помните слова Высоцкого о том, что вор должен сидеть в тюрьме? Нас прислали сюда из Москвы, чтобы мы очистили вашу республику от воров. И мы хотим, чтобы все честные люди нам в этом помогали.

– Но не таким же способом!

– Плевать нам на способы! Главное: вор должен сидеть в тюрьме! А Ильхомов и ему подобные – воры. Вы ведь и сами об этом знаете, но боитесь себе в этом признаться. Вот скажите, в экспертном совете, в котором вы заседаете, есть взяточники? Люди, которые берут деньги за то, чтобы раздавать нужным людям ученые степени?

– Наверное, есть, – кивнул головой Саматов.

– Не наверное, а точно есть. Это распространенное явление, причем не только в вашей республике – по всему Союзу подобное происходит. Наверняка и вам предлагали в этом участвовать. Ведь предлагали?

– Ну, было как-то пару лет назад, – подтвердил догадку следователя Саматов.

– Вот видите! – не скрывая своей радости, воскликнул Габрилянов. – И кто же это был?

– Профессор Ганишвили Тенгиз Сократович. Но я категорически отказался от этого предложения.

Услышав фамилию профессора-взяточника, следователь стушевался, что не укрылось от внимания Саматова. И в этот миг он понял, что совершил бестактность – невольно затронул земляческие чувства своего собеседника, который был родом из Закавказья. За этим демаршем обязательно должна была последовать вспышка ярости, и она последовала.

– Вы лжете, Саматов! – чуть ли не закричал Габрилянов. – Мы проверяли – профессор Ганишвили честный человек. А вот ваш Ильхомов – взяточник! И если вы будете его покрывать, то сами окажетесь вместе с ним на скамье подсудимых. А у вас, насколько я знаю, парализованная мать. Если вас не станет, кто будет ее содержать и ухаживать за ней? Вы об этом подумали? Вам что судьба каких-то взяточников дороже судьбы вашей матери, которую вы можете больше не увидеть?

Выдав этот монолог, Габрилянов вернулся на свое место, придвинув вентилятор чуть ли не вплотную к себе.

– Можно еще воды? – после некоторой паузы попросил у следователя Саматов.

Габрилянов снова наполнил стакан и передал его собеседнику. Осушив его, Саматов вновь взглянул на следователя и спросил:

– А если я дам вам нужные показания, меня отпустят?

– Не сразу, – мотнул головой Габрилянов. – Но то, что на следующей неделе вы будете дома рядом с матерью, я вам гарантирую.

– Тогда что я должен написать?

Однако ответить Габрилянов не успел, поскольку в кабинет вошел его заместитель – следователь Алексей Жаров. Судя по выражению его лица, он был явно чем-то озабочен. Поэтому Габрилянов нажал кнопку вызова под столом и когда в кабинет вошел конвойный, попросил его отвести Саматова в камеру предварительного заключения, пообещав последнему новую встречу уже в скором времени. Когда дверь за Саматовым закрылась, Жаров спросил:

– Ну что, по-прежнему выкаблучивается?

– Уже нет – сломался, – ответил Габрилянов. – Да и куда ему деваться, когда на него такая махина навалилась – в порошок сотрет.

Жаров подошел к раскрытому окну и достал из заднего кармана брюк пачку сигарет «Мальборо».

– Как ты можешь курить в такую жару? – искренне удивился Габрилянов.

– А что ты предлагаешь, если она здесь длится до сентября – вообще курить бросить? – спросил Жаров, отправляя сигарету в рот. – Надо «колоть» этих чурок побыстрее и мотать обратно в Москву.

– Не волнуйся, до сентября мы здесь не задержимся, – успокоил коллегу Габрилянов. – Если все будет складываться удачно, через месяц-полтора нам светит отпуск. И вернемся мы сюда уже холодной осенью. Если вообще вернемся. Но чтобы уехать со спокойной душой, нам надо заарканить как можно больше фигурантов, причем не рядовых.

– Твоими бы устами да мед пить, – усмехнулся Жаров. – Если твой Саматов сломался, то мой Максумов играет в несознанку. И голыми руками его не возьмешь – идейный, сука!

– А ты помаринуй его хорошенько в изоляторе и замордуй ночными допросами. Тебя что, учить надо? – удивился Габрилянов.

– Пробовал – не получается. Может, мы вдвоем его расколем? – пуская дым в окно, спросил Жаров.

– Алексей, мне Саматова дожать надо, пока он тепленький, – вытирая платком пот с лица, ответил Габрилянов. – А тут еще вечером в аэропорт ехать – сын-балбес прилетает.

– Что он здесь потерял в таком пекле?

– Лучше здешнее пекло, чем то, в какое он угодил в Тбилиси.

– Так это не Ленчик?

– Нет – Баграт, – ответил Габрилянов, имея в виду своего отпрыска от первого брака. – Парень связался с «золотой молодежью», а те его вовлекли в какую-то темную историю. Отчим с трудом его из нее вытащил, но оставаться там ему нельзя – все может повториться. Вот моя бывшая супруга и отправила его сюда в надежде, что здесь он будет в безопасности.

– А в Армению нельзя было его отправить? – продолжал удивляться Жаров.

– Чудак, из Еревана до Тбилиси всего три с половиной часа на автомобиле. А вот до Ташкента – больше суток. Есть разница? Хочу пристроить его в местный политехнический институт, он ведь у меня в технике хорошо сечет. Да и армян здесь тоже хватает – не дадут парню пропасть. Я ему уже и место в общежитии подыскал.

В это время зазвонил телефон, стоявший на столе. Габрилянов снял трубку и практически тут же ее положил, сообщив коллеге, что ему надо срочно подняться на третий этаж. Это означало, что его хочет видеть сам председатель КГБ Узбекской ССР Левон Мелкумов.

Когда спустя пять минут Габрилянов вошел в кабинет председателя, тот встретил его сидя за столом с пиалой горячего зеленого чая в руке. Поскольку кабинет был оборудован импортным кондиционером, в нем царила приятная прохлада, которая подействовала на гостя самым благотворным образом. И когда хозяин кабинета пригласил его за стол и налил ему в пустую пиалу чаю, тот не стал отказываться и заметил:

– Раньше я удивлялся, как это узбеки могут пить горячий чай в жару, а теперь и сам к нему привык.

– Потому что у зеленого чая двойной эффект: он одновременно тонизирует и снижает потребность организма в жидкости, – тут же среагировал на реплику гостя Мелкумов. – Они и чапаны одевают неспроста – зимой в нем тепло, а жарким летом прохладно. Этакий эффект термоса.

После того, как гость сделал несколько глотков из пиалы, хозяин кабинета приступил к разговору, ради которого он, собственно, и позвонил Габрилянову.

– Только что поступило сообщение из Москвы – Рашидов отказался подавать в отставку, – сообщил хозяин кабинета.

Услышав эту новость, Габрилянов сделал еще один глоток из пиалы, поставил ее на стол и произнес:

– Крепкий орешек этот ваш Шараф Рашидович.

– А я сразу предупредил об этом Юрия Владимировича – добровольно он со своего поста не уйдет.

– Ну да бог с ним – мы же не только его спихнуть собираемся, у нас задача шире. Просто его отказ несколько затянет нашу миссию.

Произнеся это, Габрилянов извлек на свет пачку сигарет и закурил, даже не соизволив спросить об этом у человека, который был старше его не только по званию, но и по возрасту. Хозяина кабинета это задело, но он предпочел не делать замечаний гостю. Он знал, что тот находится в фаворе у высшего начальства и входит в категорию «новых выдвиженцев», которые заслужили доверие нового генсека и его команды особым рвением в борьбе с их политическими оппонентами. Некогда и сам Мел кумов был таким же «новым выдвиженцем». Правда, давно это было – еще четверть века назад, когда его привлекли к «делу Дежана» – вербовке посла Франции в СССР Мориса Дежана, которого заманили в «медовую ловушку». И одним из тех, кто выступил в роли «змея-искусителя» был Левон Мелкумов. Именно этим он и обратил на себя внимание московских деятелей, хитро подведенный к ним человеком, которого называли «главным армянином Советского Союза» – Анастасом Микояном. Благодаря его протекции Мелкумов через два года после «дела Дежана» (1960) был назначен заместителем начальника УКГБ Узбекской ССР по Самаркандской области. Важнейшая должность в номенклатуре республики, учитывая, что всей полнотой власти в ней тогда обладал представитель самаркандского клана Шараф Рашидов. А Мелкумов должен был курировать взаимоотношения армянской диаспоры с различными узбекскими кланами и особенно с «самаркандцами», «ташкентцами» и «ферганцами». Одновременно с этим тот же Микоян продвигал своих земляков и в других регионах. Например, «главным чекистом» Армении стал Георгий Бадамянц, переведенный туда из «витрины социализма» – Латвии, а директором созданного в 1956 году Института мировой экономики и международных отношений был выдвинут Анушаван Арзуманян.

Впрочем, и судьба самого Аркадия Габрилянова, как знал Мелкумов, тоже была связана с Микояном и его людьми из «Спюрка» (Община) – так в армянской диаспоре негласно называли неформальную разведку, созданную Микояном еще в 30-е годы, когда он конкурировал с грузином Лаврентием Берия за расположение Сталина. И если Берия активно тянул во власть своих земляков, то Микоян – своих. Причем судьба «хитрого мингрела» закончилась весьма плачевно сразу после смерти Сталина – Берия был расстрелян, а вот Микоян сумел продержаться после этого еще целых 25 лет. Он умер в октябре 1978 года, успев к тому времени создать обширнейшую сеть «Спюрка», причем не только в СССР, но и далеко за его пределами. Самые лучшие представители армянской нации целенаправленно внедрялись в руководящие структуры советской системы, в том числе и в союзную Прокуратуру. Аркадий Габрилянов и был таким выдвиженцем образца середины 70-х. Его «лебединой песней» стало «сочинско-краснодарское дело» 1978–1981 годов, направленное на дискредитацию хозяина Краснодарского края Сергея Медунова, вставшего поперек дороги Михаилу Горбачеву (хозяину соседнего края – Ставропольского), который пользовался особым доверием Юрия Андропова. Это дело вел непосредственный наставник Габрилянова – его земляк Андрей Хоренович Кежоян. И когда в семьдесят девятом году тот внезапно скончался, завершал это дело Габрилянов. После чего его перевели в следственное управление союзного КГБ.

Зная обо всем этом, Мелкумов вел себя с Габриляновым соответствующим образом – настороженно-уважительно. Тем более что они являлись земляками и, волею судьбы, были впряжены в одну упряжку – выполняли общее дело.

– Может, все-таки передать это дело в ведение союзной Прокуратуры? – первым прервал возникшую паузу в разговоре хозяин кабинета. – Ведь после того, как Рашидов отказался подавать в отставку, фигуранты нашего дела наверняка уйдут в глухую оборону – будут играть в несознанку. А Москва это совершенно иной уровень.

– В ваших словах есть сермяжная правда, Левон Николаевич, – согласился с этим доводом Габрилянов. – И мы обязательно так и сделаем, но только чуть погодя – когда соберем достаточную доказательную базу. Да и вряд ли Москва согласится с вашим предложением – ведь сначала сюда должна приехать инспекция от ЦК КПСС, а уже потом к этому делу подключат союзную Прокуратуру. У меня нечто подобное уже было, когда я два года назад работал по «краснодарскому делу». Там ведь тоже нашей задачей было собрать компромат на хозяина края – Медунова. А за ним ведь стоял не кто-нибудь, а сам Леонид Ильич Брежнев. И нам этот компромат собрать удалось. Правда, не сразу.

– Каким образом?

– Обычным, многократно применяемым и до нас – с помощью страха. Большинство людей существа трусливые, а уж люди во власти – тем более, поскольку им есть, что терять. И если их ловят даже на мелком правонарушении, готовы под давлением оговорить кого угодно. Впрочем, разве я открываю для вас истину? Ведь в контрразведке, в которой вы столько лет прослужили, часто используют те же самые методы вербовки, играя именно на низменных чувствах людей.

Мелкумов пришел на работу в органы госбезопасности в апреле 1950 года из армии, где его последней должностью была должность помощника командира учебного взвода Саратовского военно-политического училища. Закончив Высшую школу МГБ, Мелкумов был определен на работу в контрразведку, дослужившись в итоге до должности начальника 2-го отдела (контрразведка) КГБ при Совете министров Узбекской ССР (1968–1970). После чего, став заместителем председателя республиканского КГБ, Мелкумов курировал все те же контрразведывательные органы.

– Перед нами поставлена конкретная задача – подготовить почву для дискредитации Рашидова и его людей, – продолжал вещать Габрилянов. – Узбекистан республика большая, ее парторганизация насчитывает, если я не ошибаюсь, свыше полумиллиона человек. Неужто мы не найдем среди них, особенно среди его высшего руководства, людей нечистых на руку? Конечно же, найдем. Ведь такие люди есть везде, но нам с вами дали задание провести зачистку именно этой республики. Схема у нас простая – нам надо выстроить своего рода пирамиду, одну большую цепочку: от отделения милиции, колхоза или совхоза к соответствующим министерствам. Под эту схему мы и будем подгонять наши доказательства, даже тогда, когда их нет. И помогать нам в этом будет элементарный человеческий страх.

– Однако пока он довлеет не над всеми фигурантами нашего дела, – внес необходимую поправку в рассуждения гостя хозяин кабинета. – Сподвижники министра Эргашева до сих пор играют в несознанку.

– Зато Саматов сломался, а через него мы выйдем на верхушку Академии наук, что тоже неплохо, поскольку среди милицейских генералов есть люди с учеными степенями, – сообщил генералу последние новости Габрилянов. – Что касается остальных, то их очередь не за горами. Кстати, Рашидов не обладает ученой степенью?

– Нет, он именитый писатель.

– Это я знаю. Как и про тиражи его книг, которые должны ему приносить приличные гонорары. Ведь так?

– Здесь к нему не подкопаешься – все свои гонорары он отдавал и отдает на различные благотворительные цели. Например, перечисляет в детские сады и школы или в Фонд мира.

– А кино по его книгам снимали? Может, там что-то можно нарыть?

– Снимали, но и там все законно. А недавно он отказался от экранизации двух своих книг на «Мосфильме» – отозвал заявку.

– Причина?

– Он объяснил это слабостью сценария. Причем деньги, полученные за него, он тоже перечислил в детские сады.

– Может, он шикарно живет, нарушая нормы партийной жизни?

– Его семья обитает в обычном панельном доме недалеко отсюда – на Германа Лопатина.

– Тогда дети – их же у него много?

– Четыре дочери и один сын – все уже взрослые, имеют свои семьи. Однако тоже ни в чем предосудительном не замечены. Дочки пошли по научной стезе, а сын Ильхом, по-русски Владимир, работает здесь, в КГБ.

– Это я тоже знаю и призываю вас, Левон Николаевич, быть к нему чрезвычайно внимательным – он ведь не будет сидеть сложа руки, когда вокруг его отца затевается такая история.

– Могли бы и не напоминать, – с явной укоризной в голосе произнес Мелкумов.

– Ни в коем случае не хотел вас обидеть, – приложив руки к груди, ответил Габрилянов.

Затем он стряхнул пепел с сигареты в стоявшую перед ним пепельницу и продолжил свою речь:

– У Рашидова есть какие-то серьезные увлечения, которые помогают ему скрашивать его будни, отвлекая от политики? Надавив на эти места, можно заметно осложнить ему жизнь.

– Он любит футбол, и мы уже об этом думаем.

– В каком смысле?

– Один из наших источников из местных спортивных функционеров посоветовал использовать его привязанность к команде «Пахтакор».

– Отличная идея, тем более что в «краснодарском деле» была похожая история, – оживился Габрилянов. – Медунов был активным болельщиком футбольной «Кубани» и помог ей в 1979 Г°ДУ войти в высшую лигу. А мы, в свою очередь, в прошлом году помогли ей из этой самой лиги вылететь, послав «черную метку» Медунову. И это при том, что «Кубань» после первого тура занимала высокое место – шестое. А какое сейчас у «Пахтакора»?

– Позавчера сыграли вничью с торпедовцами из «Кутаиси» и занимают седьмое место.

– Видите, как все сходится! – не скрывая удовлетворения, произнес Габрилянов. – Москву озадачили этим фактом?

– Собираемся сегодня дать шифровку.

– Тогда не буду вас отвлекать, – и Габрилянов, вдавив недокуренную сигарету в пепельницу, поднялся со стула.

17 июня 1983 года, пятница.

Москва, площадь Дзержинского, КГБ СССР,

2-е Управление (контрразведка)

Начальник контрразведки Григорий Григоренко сидел в комнате отдыха по соседству со своим кабинетом и смотрел видеозапись, транслируемую по телевизору. На экране были эпизоды будущего многосерийного телефильма (целых десять серий) по книге Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить». Эту ленту на Киностудии имени Горького вот уже год снимал режиссер Владимир Фокин, приняв бразды правления от своего коллеги – Бориса Григорьева. Именно последний начинал работу над этим проектом, но спустя несколько месяцев работы автор произведения забраковал результаты его деятельности и добился назначения другого постановщика – Фокина. Тот набрал новую группу (в том числе и актерскую) и уже без всяких приключений стал снимать очень даже добротное, ни на что не похожее кино. Во всяком случае, тот материал, который теперь смотрел Григоренко (а было уже снято больше половины фильма) его вполне удовлетворял. Единственное, он никак не мог привыкнуть к тому, что замечательный актер Михаил Глузский, который играл роль генерала КГБ Петра Георгиевича Федорова, это есть он сам – Григорий Федорович Григоренко. Впрочем, в кадре этот герой появлялся редко, поэтому сей факт не слишком тяготил начальника контрразведки во время просмотра.

До конца видеозаписи оставалось несколько минут, когда в дверь комнаты отдыха постучали, и на пороге возник секретарь Григоренко.

– Григорий Федорович, все уже собрались, – сообщил секретарь, напоминая своему начальнику об экстренном оперативном совещании, которое было назначено на это время.

Выключив трансляцию, Григоренко поднялся с дивана и вышел в свой рабочий кабинет. Он был еще пуст, поскольку люди, пришедшие на совещание, находились в приемной и ожидали сигнала зайти. Их было четверо, все – бывалые контрразведчики, которых спешно собрали в единую группу по приказу Андропова, объединив (в виду необычности этого дела) усилия сразу двух управлений – 2-го и Следственного. И все для того, чтобы отыскать «крота», имевшего вчера встречу в ресторане «Узбекистан» с Шарафом Рашидовым. Вполне возможно, что это была разовая встреча, не имеющая дальнейшего продолжения, однако интуиция подсказывала Григоренко, что Андропов прав, придавая этому событию столь пристальное внимание – здесь могла быть длительная связь, которая таила в себе серьезную угрозу интересам не только нового генсека, но и людей, которые за ним стояли. И еще Григоренко понимал, что это может быть для него последнее серьезное задание в ранге главы контрразведки, которым он был последние тринадцать лет. Дело в том, что его сильно поджимали разведчики – конкуренты из Первого главка (внешняя разведка), которые давно хотели поставить во главе контрразведки своего человека. И с приходом Андропова, который всегда благоволил к разведке, эти мечты имели все основания воплотиться в жизнь.

В сегодняшнем совещании у Григоренко, помимо него, участвовало еще четыре человека – руководители отделений оперативной группы, которой предстояло найти рашидовского «крота». Старшим среди них был подполковник Виталий Литовченко, который хорошо проявил себя во время операции против другого «крота» – американского, обнаруженного в МИДе на Смоленской шесть лет назад. Того самого Александра Огородника, о котором написал свой роман «ТАСС уполномочен заявить» Юлиан Семенов. Именно к Литовченко первым и обратился Григоренко, когда оперативники расселись за столом: