– Ну?
– И где-то припрятал.
– Ну?
– Два обещал мне…
– Хорошо…
– Чего тут хорошего? Четыре лучше, чем два.
– Так заставь отдать оставшиеся…
– Заставь… То-то ты его не знаешь? Хитер не по годам. Я вот что придумала. Утром, как проснется, напомню ему, чтобы рассчитался. А сама схожу за ним и прослежу, тайник его выведаю. А потом в сыскную пойду, к этому Яблочкову, выдам ему Кешку, расскажу, что вместе с Фроськой он убил Чванова…
– Как-то оно не по-людски. Мы вроде не чужие…
– Может, дети наши тебе чужие? Сам прикинь. Два лишних рубля заберем с Кешки. Полтора рубля сдерем с новых жильцов.
– С кого, с кого?
– Фроська-то с Кешкой отправятся на каторгу, а за будущий месяц у них уплочено. Понял?
– Теперича да.
– А ещё сундук ихний продадим. На каторге он им ни к чему…
Гришка, обдумав услышанное, обнял супругу:
– Как хорошо, что я на тебе женился. Мог ведь и дуру какую в жены взять. Уж свезло, так свезло.
Польщенная Наталья чмокнула мужа и легла досыпать, ведь в Петербурге летом светает рано.
А сразу после рассвета в их доме началась обычная шумная суета – нищие торопились в церковь к заутрене; савотейщики, те же нищие, но собиравшие подаяние не монетой, а хлебными горбушками – в многочисленные булочные и пекарни; фабричные шли на заводы; а крючочники – на свои помойки.
Встал и Кешка, так и не сомкнувший за ночь глаз.
– Ты два рубля мне обещал, – напомнила Наталья.
– Раз обещал, значит, отдам, – буркнул Кешка.
– Ежели до полудня не принесешь, пеняй на себя, – пригрозила мальчику квартирохозяйка.
Кешка вышел на лестницу, где размещались «удобства», опорожнил мочевой пузырь, после чего спустился вниз и, пройдя пару шагов по Воронежской улице, зашел в размещавшуюся в этом же здании чайную, в которой обычно завтракали обитатели дома.
Каким-то чудесным образом все они уже знали о ночном аресте Фроськи. Кто-то разглядывал Кешку со злорадством, кто-то с сочувствием, но лишь крючочница Анфиска пригласила его к себе за стол:
– Садись, сиротка. Что? Угостить тебя?
– Благодарствую. Не откажусь, – присел на скамью Кешка и вдруг не выдержал, горько заплакал.
Анфиска погладила его по курчавым непослушным волосам:
– Не надо, не кручинься, Генерал, – такая была у Кешки кличка. – Видно, на роду твоей мамке каторга написана, судьба её такая. На вот, держи гривенник, сходи за пирожками.
Начинку для пирожков в чайной делали из объедков лиговских трактиров. Однако Кешка-Генерал всегда уплетал их с удовольствием, потому что были они нажористы и не вызывали изжоги, в отличие от пирожков с такими же объедками, что продавались в чайной напротив.
– Брат у меня старшим дворником служит в гимназии, – сообщила шепотом Анфиска. – Завтра занятия там начинаются. Барчуки с вакаций вернулись.
– Откуда, откуда?
– Отдых у них так называется… И отчего они только отдыхают? Ведь ничего же не делают. За партами сидят, учителей слушают. Ладно, то не наше дело. Зато костей в гимназии каждый день полпуда.
– Врешь!
– Чтоб мне провалиться! Раньше-то туда сама ходила, но теперь, когда Лука Иваныч…
На глазах Анфиски навернулись слезы. Мужа её, Луку Ивановича, нынешней весной, когда вовсю цвела сирень, схватил кондрашка, отчего он и помер.
Кешка долго не мог понять, как мог неведомый Кондратий схватить крепкого ещё Луку Ивановича, чтобы тот, вместо того чтобы двинуть ему в морду, взял и окочурился. Мать, смеясь, объяснила, что кондрашкой называется внезапная болезнь, когда шел себе человек, а потом раз, и помер.
– Ходить в гимназию теперь не смогу… – утерла слезы Анфиска.
– Почему? – уточнил Генерал, опасаясь подвоха.
– Потому что другой мой брательник дворником в Кадетском корпусе служит. И там этих костей не полпуда, а два. Лука оттуда их вывозил. Теперь придется мне. Но и кости из гимназии не хочется терять. Понимаешь, к чему клоню?
Кешка кивнул.
– Готова отдать тебе гимназию за две трети выручки. Что скажешь?
Кешка ответил Анфиске с достоинством:
– Благодарю. Подумаю.
– Что? Цену набиваешь? Черт с тобой, за половину.
– Нет, за треть. У меня тоже ноги не казенные.
– Ладно, пошли, познакомлю с братом. Ему полтину в день, ну а мне треть выручки.
– Сейчас не могу. Дела.
– Понимаю, мать надо навестить… Давай-ка встретимся в полдень у гимназии, что у Пустого рынка. Знаешь, где?
– Да, в Соляном переулке. А можно…
Кешка в окно хорошо видел поджидавшую его Наталью, которая для видимости болтала с соседками по дому.
