– Что?
– Сундук наш в твой сарай перенести?
В отличие от Фроськи, Анфиска с Лукой продавали маклакам свою добычу не каждый день, а раз в неделю. И для хранения костей арендовали во дворе дома небольшой сарай, который запирали на навесной замок.
– Да не вопрос. На, держи ключ.
Кешка дождался, пока Анфиска доест и уйдет из чайной, а потом, расплатившись с буфетчиком за еду, отправился на улицу. Наталья стояла в отдалении и по-прежнему точила лясы с подружками. Кешка пошёл во двор, краем глаза заметив, что квартирохозяйка, попрощавшись с товарками, осторожно двинулась за ним. Улучив мгновение, когда он находился вне её зрения, Генерал подбежал к пожарному ящику, открыл его и зачерпнул горсть песка. Далее он шел медленно, то и дело озираясь, чтобы Наталья, наблюдавшая за ним из-за угла, поверила, что он идет к тайнику.
У Анфискиного сарая Кешка еще раз огляделся по сторонам и, будто убедившись, что никого нет, достал ключ, открыл сарай и зашел внутрь.
– Вот же холера, – прошептала Наталья, пару раз бывавшая у Анфиски в сарае и знавшая, что тот доверху завален всяким хламом. – Нашел, где деньги спрятать. Что же делать? Придется отобрать у Генерала деньги силой. А заодно и ключ от сарая. Запру его там, а сама в сыскную…
Наталья быстрым шагом пересекла двор.
В правой руке у Кешки был зажат песок, а левой он якобы шарил внутри костей, сваленных в дальнем углу сарая, который не просматривался от двери. Мальчику нужно было заманить Наталью вовнутрь. И это ему удалось. Услышав торопливые шаги и характерное покашливание, он запел песню каторжников, которых они с мамкой как-то встретили у Николаевского вокзала:
Ах дербень-дербень, Калуга,
Дербень Ладога моя,
Кто на Ладоге бывал,
Кто про Ладогу слыхал.
– Ой, кто здесь? – спросил Кешка, когда Наталья зашла в сарай.
– Это я, Кешенька. А ты что тут забыл?
– Я-то? Ничего…
– Зачем врешь? Я ведь теперь тебе как мать. – Наталья медленно приближалась к мальчику. – Ах вот где у тебя тайник! А ключ от сарая где взял? У Анфисы украл?
– Но ты ведь Анфиске не скажешь?
– Конечно, не скажу…
Наталья схватила Кешку за ухо, он взвизгнул.
– Деньги давай, живо.
Кешка кинул ей песок в глаза. Наталья взвыла и отпустила его. Мальчонка быстро добежал до двери, закрыл её и навесил замок.
Первая часть его плана удалась.
Теперь надо было выманить Натальиного мужа. Гришка редко покидал жилище, потому что портняжным ремеслом занимался на том самом столе, на котором ночью спал с женой и детьми.
Что бы придумать?
Забравшись на дуб, Кешка забрал из тайника деньги. Затем вернулся к дому, поднялся на четвертый этаж и зашел в комнату. Гришка корпел над заплатками, которые пытался приладить на протертые до дыр штаны. Его детки ползали под столом, играя обрезками тканей.
– А где тетя Наташа? – окликнул портного Кешка.
Тот, услышав его голос, вздрогнул:
– Она… Ты разве не видал её? За тобой пошла…
– Нет, – простодушно улыбнулся Кешка. – Я ведь денег ей должен, зашел, чтоб отдать…
Портной оживился:
– Так оставь, я передам.
– А не пропьешь?
– Ну что ты? Разве можно…
– Точно?
– Ты ж меня знаешь…
Кешка действительно прекрасно знал, что Гришка давно бы спился, кабы не Наталья, державшая благоверного в ежовых рукавицах. Даже с его заказчиками договаривалась и рассчитывалась лично она, не доверяя мужу ни копейки. Кешка был уверен, что, получив от него полтинник, Гришка тут же забудет и про заплатки, и про детей и побежит в трактир.
– Тогда держи, – кинул портному монетку Кешка.
Гришка ловко её поймал:
– А почему только полтина? Наталья говорила, два рубля вернешь.
– Остальное отдам ей лично. Ну мне пора.
Кешка, выйдя за дверь, поднялся по лестнице к чердаку и принялся ждать. Гришка вышел буквально через минуту после него. Проводив портного взглядом, Кешка вернулся в квартиру. Дети-погодки, два мальчика и девочка, прекрасно его знавшие, не обратили на его приход никакого внимания. В отличие от недалекого Гришки, наблюдательный Кешка давно выяснил, где прячет от мужа деньги Наталья – в небольшом отверстии между ножкой и доской портновского стола. Нагнувшись, Кешка вытащил оттуда купюры.
– Дай! – потребовал младший из детей, четырехлетний Вася.
Кешка отвесил ему оплеуху. Привыкший к побоям Вася ничуть не обиделся и тут же стал отнимать у Вани, старшего из деток, какую-то красную тряпочку. Кешка пересчитал вытащенные деньги. Одиннадцать рублей. Ему очень хотелось забрать их все. Но Кешка был человеком честным и принялся вычислять: полтора рубля Наталья должна им с мамкой за следующий месяц, который они жить здесь не будут; полтинник Кешка отдал сейчас Гришке. Итого два рубля. Но ведь и этот месяц они с мамкой прожили не полностью. Сегодня всего лишь восемнадцатое число. Но полтора рубля делить на тридцать и умножать потом на восемнадцать Кешка не умел. Потому вздохнул и, забрав два рубля, простил Наталье непрожитые дни. Оставшиеся деньги он спрятал обратно в тайник.
– Эй, Енерал, дай покурить, – потребовал шестилетний Ванька, схватив для убедительности со стола портновский нож отца.
Кешка, дав ему пинка, отобрал нож. Положил было его на стол обратно, а потом подумал, что нож-то ему пригодится. Да и стоит он примерно те копейки, что должны ему Ивановы за непрожитые в комнате августовские дни.
Эх, были бы у Кешки на ногах сапоги, засунул бы нож за голенище…
С этой мыслью мальчика сразу посетила другая: а не обзавестись ли ему одеждой и обувкой? С босыми-то ногами в тряпичники не выбиться. Да и рубище – холщовую тряпку с дыркой для головы – стоит сменить на рубаху и портки. Ведь деньги теперь у него есть.
Он тут же отправился к маклаку, тому самому, что буквально за полчаса до Кешки приодел Дерзкого.
– Чего тебе? – спросил лавочник.
– Рубаху, кушак, портки и сапоги, – ответил Кешка, разжав на миг кулак, чтобы продемонстрировать наличность.
