Маша связывала вместе два объёмистых мешка. Завёрнутый в одеяло ребёнок пищал, лёжа на тумбочке.
– Маша, Светка кричит в одеяле.
– Увязал чемоданы?
– Ага… вещей – не бог весть…
Маша взяла ребёнка на руки, вздохнула:
– Стол, кровать за бесценок соседям отдали…
– Бог с ними, – лейтенант посмотрел на часы, кивнул, – а теперь умещаемся в краткое ЕСТЬ! Быстро, Маша!
Он достал из портфеля блестящий футляр ЕСТЬ! Вдвоём они быстро запихнули в него чемоданы, мешки, сетку с кастрюлями, резной сундучок, Светку, котёнка и влезли сами. Лейтенант запер ЕСТЬ! изнутри.
Через полчаса скорый поезд, гружённый глухо позвякивающими ЕСТЬ! мчал их в заснеженную Игарку.
Из вечерней
Среди заводов и лесов гудков и вьюги перекличка. От Киевского в ноль часов отходит электричка. Просторен, полупуст вагон. Застывшая немая сцена. Вплывает в пригородный сон, закончив труд, вторая смена. У заметённого окна, откинув с плеч платок пуховый, склонилась девушка одна над книжкою, давно не новой. Сосед возьми да подсмотри, что книга та – учебник школьный…
А ей, поди, уж двадцать три. И стало его сердцу больно:
– Так, значит, и тебе пришлось узнать военных лет печали?
Квадраты света мчались вкось. Вагон причалил, вновь отчалил. Людей сближает скорость, ночь, метель, мелькающие дачи.
Спросил он:
– Можно вам помочь решить по физике задачу?
– Нет, что вы, я решу сама, – она в ответ сказала просто.
И стала вдруг теплей зима, и люди словно выше ростом.
Поезд начал тормозить. Сосед приподнялся, вздохнул:
– Ну, что ж, до свидания. Желаю вам успеха в учёбе.
– Спасибо, – улыбнулась девушка. Голова её медленно тянулась к потолку. Поезд остановился.
Сосед сошёл на занесённую снегом платформу, сунул руки в карманы.
Несмотря на двадцатиградусный мороз, от лежащего вокруг снега шёл пар, с косой крыши над кассой текли проворные ручьи. Мимо прошёл человек, остановился позади кассы, расстегнул штаны и стал смывать жёлтой струёй снег с крыши.
Сосед осторожно пробрался меж его ногами и заспешил на автобус.
Морячка
– Войдите! – Капитан милиции поднял голову.
Дверь отворилась, и в кабинет вошла невысокая девушка.
В руке она держала хозяйственную сумку.
– Здравствуйте, – робко проговорила девушка, подходя к столу капитана.
– Здравствуйте. – Он отложил в сторону ручку и вопросительно посмотрел на неё.
– Меня к вам из восьмого кабинета направили. Я сначала туда зашла. А там сказали, что нужно в пятнадцатый.
– Так, – капитан сцепил замком руки, – а вы, собственно, по какому делу?
– Я… – Девушка замялась.
– Да вы садитесь. – Капитан кивнул на стул.
Девушка села, поставила сумку на колени:
– Понимаете, товарищ милицанер, я живу, то есть мы с мамой живём на Малой Колхозной.
– Так.
– И вообще… Я даже не знаю, как рассказать…
– Вы не волнуйтесь. Расскажите всё по порядку.
Девушка вздохнула:
– В общем, этим летом у нас с мамой комнату снимал один лейтенант. Моряк. Он по каким-то делам приезжал, в командировку, а в гостинице жить не захотел. Крысы и клопы, говорит, там.
– Так. И что же?
– Ну вот. Жил месяц. Платил исправно. Весёлый такой. Аккуратный. Три раза со мной на танцы ходил. В кино тоже. С мамой разговаривал. А когда уезжать надумал, то стал со мною говорить. – Девушка потупилась. – Разрешите, – говорит, – вам на память своё сердце подарить.
– Так.
– И когда я плавать буду, – говорит, – где-то в дальней стороне хоть разочек, хоть немного погрустите обо мне. Ну, я ответила шутливо, – девушка наклонила голову, – что приятна эта речь, но такой большой подарок неизвестно где беречь. И к тому ж, товарищ милый, говорю, разрешите доложить, чтобы девушка грустила – это надо заслужить.
– Так. Ну и что – уехал он? – Капитан с интересом смотрел на неё.
– Уехать-то уехал, но вот, – девушка достала из сумки банку, обтянутую чулком, – вот это, товарищ милицанер, я нашла у себя в тумбочке.
Она стянула с банки чулок и поставила её перед капитаном.
В плотно укупоренной банке лежало сердце. Оно ритмично сокращалось.
Капитан поскрёб подбородок:
