Где вольничал трехглавый злостный змей,
Не допускал старик, что выжил тот злодей.
Так вот, поныне змей, среди людей слоняясь,
И не до сказок, хоть им не верим, обольщаясь,
Он облик человека принял, глаз не отличит,
Бомбами дракон трехглавый нынче воротит.
В-третьих.
Жена пошла с другим, и это, хоть и вполне ожидаемо и как бы даже нормально, но, наверно, только полный болван, ну или, может быть, святой смог бы простить и даже не волнуясь понять.
Гарри искренне пытался добиться столь высокого уровня душевного состояния, но больно все-таки было. В конце-то концов, он просто человек, а чувство собственника в нем, как и в любом мужчине, все же было, и он, конечно, страдал, понимая всю истину своего нелепого положения.
О да, то жжет, но ты ведь сам, браток,
Ты разве не ходил по селам, как бычок,
Ты сколько девок перепортить смел,
Так пострадай, раз был ты столь умел.
Ты похоти своей давал разгул полнейший,
Поздно осознал, да каешься, милейший,
На счастье шанс ты упустил, братишка,
Один остался, как прочитанная книжка.
И четвертая, но благоприятная новость: радовало то, что Аня сына родила и женщины подружились, а не вели вековую войну, как это в таких случаях нередко бывает.
Для всех нас места хватит на планете,
Молитесь Господу, когда родятся дети,
Дай Боже, чтоб судьба его сложилась,
Самобранкою удача перед ним стелилась.
Здоров, умен, красив и честен, добр и силен,
И чтоб талантом светлым не был обделен,
Для всех нас места хватит на планете,
Молитесь Господу, когда родятся дети.
Глава 5
Теперь он и на самом деле остался один, без связи с тем миром, что за проливом Ла-Манша, без имени, без друга, без жены…
Вот это подвалило… он долго сидел в своем кресле, не то чтобы оплакивая сам себя, но на душе было достаточно паршиво, чтобы без угрызений совести приложиться к старому доброму бурбону – «Джек Дэниелс», который на самом деле помогает смыть с души нечистоты страданий, но только в умеренных дозах…
Харчевня открывалась с десяти, выйдя из дому в девять, по дороге к месту работы он спокойно позавтракал двумя пинтами светлого пива, таким образом разогнав дурные мысли и осадок от ночного возлияния виски, в голове просветлело, и начался рутинный день повара-овощереза на иранской кухне.
«Так, значит, начинаю новую одинокую жизнь. Раз уж я сам себя обрек на это, то пусть так оно и будет, ничего страшного, зато живой, в отличие от многих и многих других, будь оно не ладно.
Живой – то первое, и молод пока что, здоров, есть работа и жилье, о стольких достоинствах одновременно многие и мечтать-то не смеют».
Вдруг он сам себя поймал на том, что все свои мысли, находясь в полном одиночестве, сам для себя излагает вслух…
«Да, брат, тебе бы отдохнуть, забыться надо, успокоиться, блин, жаль, что выходной не в субботу, как у людей, а в понедельник. Театры, оперы, концерты, всевозможные мероприятия в конце недели, даже церковь – и та в понедельник не работает. Вот и выбирай, а иранец выходной не перенесет, в конце недели самый клиент валит… а значит, как раз надо пахать».
Так что культурная программа развлечений сама собой исключилась из его жизни на долгое время. Работа-дом, по выходным понедельникам поездка в центр, и то все реже. Он понемногу даже вес стал набирать, спорт куда-то пропал совсем из его рутины, и только картошка на чипсы, шампиньоны, перцы, морковь да лук, что шинковал он все ловчее, порой насвистывая сам себе родную мелодию композитора Александры Пахмутовой на стихи поэта Николая Добронравова старой песни в исполнении гениальной польской певицы Анны Герман, что с виниловых грампластинок на старом проигрывателе слушала еще его мать, мелодию детства, и не так мелодию, как именно слова… «Надежда, мой компас земной, а удача – награда за смелость… а песни довольно одной, чтобы только о доме в ней пелось…»
Те небольшие средства, что собирались благодаря экономическому образу жизни, он не мог хранить в банке по той простой причине, что паспорт-то фальшивый, и вообще в любой момент его могли проверить, арестовать и выслать вовсе не домой, а в те не столь отдаленные места, с которыми он уже имел честь быть знакомым.
Так что деньги он сам хранил, как предполагал, «в надежном месте», прямо под своим рабочим столом на кухне, что уже давно стала его царством, и хозяин туда входил разве что поболтать про погоду, что в зимние месяцы вовсе не была из приятных.
По сравнению с Россией, где зима так зима, всеми ожидаема и мила, снег, мороз и все забавы, что связаны с этим чудом природы, а тут не то зима, не то нескончаемая осень, продроглая сырость, нескончаемые дожди, свинцовое небо и североморский ветер, что чуть не выдувает душу.
В такую погоду хороший хозяин и собаку вон не выгоняет, а сам-то и подавно не очень-то выходит из дома… так что в зимние месяцы харчевня существовала в основном на заказы по телефону, что развозил молодой чернокожий пацан на малолитражной машинке.
Летом, конечно, было веселей, но и намного больше работы, шеф даже расщедрился и поднял его зарплату аж на целых десять фунтов в неделю, что не особо-то делало разницу, да и для Гарри-то было не самым важным, сколько получать, он попросту никуда не спешил.
Недели, собираясь по четыре, как и прежде, делали месяцы, а те, в свою очередь, перерастали в годы, в те годы, что в натуре летят, как перелетные птицы.
Согласишься ли, мой уважаемый читатель, на самом деле время – оно как бы проносится мимо нас незаметно аж целыми годами, а иногда останавливается на час или даже несколько минут, тогда, когда по каким-то причинам приходится ждать чего-то или кого-то, такие минуты кажутся порою целой вечностью, а годы, десятилетия – они на самом деле летят, пролетают незамеченными. Так, наверно, может пролететь и вся жизнь, если только не предпринимать никаких решений и не изменять направление этого полета.
Вам кажется скучной такая рутинная жизнь, да, я согласен, но полный штиль в море всегда за собой кроет близкий шторм, который, пусть и ненадолго налетает, но очень опасен.
Стихия способна разрушать все на своем пути, изменяя даже ландшафты, ломая вековые стволы самых крепких деревьев словно спички, не говоря о том, что способны сотворить землетрясения, цунами, половодья, оползни и сели.
Потом, когда все это прекратится, вокруг будут лишь руины, что теоретически не подлежат восстановлению, а не тронуты останутся только духовные-моральные ценности, честь и любовь.
Все сметет с лица земли стихия,
Смоет копотью покрытые поля,
Земляне, братья, далеко заходим,
Мы больше гадим, нежели едим.
Часть 2
Глава 1
Прошел год после той румынской аварии со смертельным исходом для цыганки.
Янка исправно платила по счетам, гоняя машины в Стамбул и обратно до Вены раз в два месяца по рейсу. Между тем возила клиентов в ту же Австрию на своем девятиместном микроавтобусе «Тойота».
Назад в Болгарию, возвращаясь всегда груженная под завязку бывшими в употреблении деталями автомашин, товар для своего магазинчика запчастей, вела за собой колонну из девяти шоферов-новичков, строго проинструктировав перед выездом зачастую только что купивших свои первые транспортные средства молодых пацанов, за которыми глаз да глаз, то некий отстанет с поломкой, то, не дай Господь, начинает вилять по дороге, заснувши за рулем.
Старший сын женился и жил «своей жизнью», младший уже дослуживал в армии на срочной службе. Дочка еще маленькая, училась в школе, а муж как раз и годился для присмотра за растущей девчонкой, пока она выполняла свою изнурительную работу.
Однажды дома убираясь, ей случайно попал под руку дневник дочери, она как бы опешила от однообразия записей.
– Мама уехала. Точное время и дата.
Спустя неделю другая запись.
– Мама приехала. Точное время и дата.
Маленькая девочка вела дневник, фиксируя точное время и числа отъездов и приездов своей мамы, так что практически все годы, с тех пор как только она научилась писать, календарь движения Янки был фиксирован аж поминутно.
